Война патриотизмов: Пропаганда и массовые настроения в России периода крушения империи - Владислав Б. Аксенов

Однако не все разделяли подобный оптимизм. Летом 1912 года «Вестник Европы» делился своими тревожными предчувствиями, опасаясь определенных шагов «такого впечатлительного и безответственного деятеля, как Вильгельм II» и приходя к выводу, что «несмотря на безусловное миролюбие народов, основы внешнего мира представляются в высшей степени шаткими и ненадежными в настоящее время»[132]. Автор иностранного обозрения связывал опасность войны с вырабатывавшимся военными и заинтересованными промышленниками шовинизмом, «который толкает государства на путь кровавых приключений». Усиление тревожных предчувствий приводит к попыткам выработки своеобразной философской вакцины: теории о том, что войны идут во благо национальному духу. Подобные размышления встречались в творчестве Ф. М. Достоевского, были характерны для германской науки, в частности, для историко-этнографических трудов А. Швейгера-Лархенфельда. На основе концепции последнего в России в 1906–1907 годах под редакцией В. В. Битнера вышло трехтомное издание «История культуры. Расцвет и увядание в жизни народов». Во введении говорилось:

Война… является очищающей грозой, которая встряхивает погруженные в нездоровую спячку народы. Самые кровавые страницы истории показывают нам, что на войну следует иногда смотреть, как на вмешательство высшего мирового порядка, и что в этом случае более сильный народ есть тот «молот провидения», который разбивает негодный механизм, чтобы заменить его новым, более совершенным.

Но едва ли подобное утешение казалось достаточным обывателям, всерьез опасавшимся всеевропейской войны.

То, что антимилитаристы, чересчур полагавшиеся на значение международных организаций, заблуждались, показали локальные Балканские войны 1912–1913 годов, ставшие тревожным звонком перед надвигающимся глобальным конфликтом. Весной 1912 года сформировался Балканский союз в составе Болгарии, Сербии, Черногории и Греции, который в сентябре – октябре начал военные действия против Османской империи. Так как Турция не успела провести мобилизацию, уже к началу ноября две ее армии были разгромлены, что создавало опасность вступления в войну Австро-Венгрии на стороне Порты. Это могло привести к большой европейской войне, поэтому европейские державы вынудили Турцию пойти на заключение мирного договора, по которому империя лишалась ряда своих балканских владений. При этом вспыхнули с новой силой разногласия между Австро-Венгрией и Сербией. Первая Балканская война воодушевила российских национальных патриотов, которые вспомнили о «славянском мире» и потребовали от правительства поддержки балканских стран в войне с Турцией и защиты Сербии от нападок Австрии. М. Л. Казем-Бек предавалась панславистским мечтаниям в своем дневнике:

Чуется, что мы переживаем важный исторический момент!.. И представляется мне в моих мечтах: настоящий момент – наиболее благоприятный для осуществления славянского объединения. Представляется мне могучая Славянская Империя с общеславянской столицей Царьградом!.. Представляется наш Государь с титулом Царя Русского – Императора Славянского!.. Представляется крест на Святой Софии и расцвет Православно-Славянской культуры!.. Представляется общеславянский Патриарх, общеславянский флот со свободными проливами и колоссальная общеславянская армия для охраны Славянского мира!..

Однако правительство В. Н. Коковцова заняло нейтральную позицию, придерживаясь принципа «не давать вмешиваться другим и не вмешиваться самим», что должно было отвратить опасность всеевропейской войны. Правые националисты набросились на правительство и лично на министра иностранных дел С. Д. Сазонова, требуя «разгрома лоскутной империи». Националистически настроенные современники писали в дневниках:

Вчера взят Адрианополь!.. Все радуются и поздравляют друг друга. Русское общество, за исключением самых левых своих элементов, с горячим сочувствием относится к славянским успехам на Балканах. Но наша дипломатия и наш возмутительный военный министр ведут свою политику, вопреки национальным чувствам русского народа, смущают Государя и срамят Россию своими уступками Австрии… Я твердо верю в общеславянскую миссию России…[133]

Милитаристские призывы наполняли правую печать. В общественном пространстве возросла военная тревога. В феврале 1913 года корреспонденты отмечали, что нервозность добралась и до деревни, обращая внимание на разные мотивы военной тревоги политизированных патриотов и простых обывателей:

Бряцает оружием «Новое Время» и вслед за ним шумят в погоне за розницей вечерние газеты…. В уездном городе, и еще более в деревне, настойчиво спрашивают: будет война или нет? Но эти вопросы не имеют ничего общего с тем шумом, который пытаются поднять вокруг войны «общественные деятели»… Для деревни и для живущего деревней уездного города вопрос о войне – вопрос жгучий, больной. Но его жгучесть не в славянской идее, не в кознях Австрии, а в болезненном страхе: неужели ко всем давящим бедам прибавится еще новая?[134]

В марте 1913 года в столице произошел инцидент: во время пребывания в городе героя Первой балканской войны болгарского генерала Р. Д. Радко-Дмитриева у здания болгарского и сербского посольств прошли патриотические демонстрации, на которых националисты требовали от российского правительства решительных действий. Однако демонстранты были разогнаны конной полицией, применившей нагайки. Министр внутренних дел Н. А. Маклаков был вынужден заявить в Государственной думе, что, хотя уличные демонстрации недопустимы, нагайкам он не сочувствует. Возмущавшаяся фактом разгона патриотической демонстрации начальница Елизаветинского института благородных девиц, уделявшая особое внимание патриотическому воспитанию своих учениц, еще более возмутилась позиции министра:

И это говорил министр!.. претендующий, вероятно, на роль государственного человека! Что это? глупость? легкомыслие? лицемерие? Разгонять толпу «деликатно»?!.. Если манифестация сама по себе благонамеренна, то она допустима, и дело полиции лишь удерживать ее в границах благоразумия. Если же манифестация злонамеренна, то ее надо разгонять не только нагайками, но хотя бы пулями.

Жажда крови «злонамеренных манифестантов», т. е. внутренних врагов, отказ им в осуществлении прав на собрание являлись характерным симптомом военной тревоги – страха перед врагами внешними. Тем не менее холодным душем для эпигонов панславизма стала Вторая Балканская война, вспыхнувшая в июне 1913 года между не поделившими «турецкое наследство» Болгарией с одной стороны и Сербией, Черногорией, Грецией и Турцией – с другой. Балканские войны вызвали рост национальных настроений в Сербии, которая попыталась за счет территории Албании получить выход к морю, но после выдвинутого Австро-Венгрией ультиматума вывела введенные в Албанию войска. Успехи балканских стран разбередили отечественную травму Русско-японской войны. Воодушевившись победами «братьев-славян», российские публицисты жаждали реванша и переигрывали в своем воображении прошлые поражения: например, Б. А. Суворин заявлял в «Вечернем времени», что в случае поддержки европейской дипломатии в 1904 году удалось бы удержать Порт-Артур и победить в войне.

Осенью 1913 года публицист Л. З. Слонимский в статье «Пацифизм и война» приходил к неутешительным выводам о ближайших перспективах антивоенного движения:

В последние годы движение пацифизма несомненно вышло из области мечтательных планов и решительно вступило на реальную почву. По крайней мере так казалось всем искренним сторонникам мира в Европе… Балканские кровавые события неожиданно разрушили некоторые из важнейших иллюзий пацифистов… Если Сербия и Болгария могли безнаказанно нарушить условие о третейском суде, то в чем будет заключаться гарантия исполнения