Хоу-Хоу, или Чудовище - Генри Хаггард

Девушки поднесли чашу к моим губам. Я отпил, показывая движениями горла, словно делаю большой глоток, на самом же деле проглотил только капельку. Напиток по вкусу напоминал шартрез. За мной была очередь Ханса. Я шепнул ему через плечо «butje», что на бурском языке означало «немножко», и так как я повернул голову, следя за ним, думаю, он исполнил сей совет. Чаша обошла всех присутствовавших. Принесшие ее девушки допили остаток.

Это было последнее, что я увидел. Как ни мало я выпил, эта капля ударила мне в голову и словно заволокла сознание. В моем мозгу возникли странные бредовые видения; затем появилось ощущение пустоты, наполненной бесчисленными образами, прекрасными и уродливыми; пристально смотрели на меня лица всех моих знакомых и еще другие, никогда прежде не виданные мною лица. Фигуры двигались, сходились, и вот между ними стали разыгрываться всевозможные драмы — драмы войны, любви, смерти, и все это было явственно, как в кошмаре.

Но вдруг бред прошел и сменился чувством великого покоя. Kb мне вернулась способность наблюдения, как будто еще обострившаяся.

Осмотревшись вокруг, я убедился, что напиток на всех произвел такое же действие. Сперва все выказывали признаки сильного возбуждения; затем затихли и сидели неподвижно, словно статуи, устремив глаза в пустоту.

Наконец выпившие в первую очередь стали пробуждаться и тихо разговаривать друг с другом. Все признаки опьянения прошли. Все жрецы смотрели трезво, как целая судебная коллегия. Лица выражали торжественность, в глазах читалась холодная роковая решимость…

Глава X. Жертвоприношение

После торжественной паузы Дэча встал и сказал ледяным тоном:

— Я слышу, бог призывает нас. Предстанем перед богом и принесем ежегодную жертву. Образовалась процессия. Впереди шел Дэча с Драманой, за ними Ханс и я, а за нами — все пирующие, всего человек пятьдесят.

— Баас, — прошептал Ханс, — после этого напитка, которого, вы, к сожалению, не дали мне выпить больше, ко мне явился ваш преподобный отец и разговаривал со мной.

— Что же он тебе сказал, Ханс?

— Он сказал, баас, что мы попали в очень подозрительную компанию, и посоветовал смотреть в оба и не вмешиваться в дела, которые нас не касаются.

Я вспомнил, что час назад получил тот же совет из чисто земного источника. Возможно, что Ханс подслушал предостережение Драманы. Как бы то ни было, я ему сказал, что таким повелениям следует подчиняться, и велел сидеть смирно, что бы ни произошло, и не пускать в ход револьвера без крайней нужды.

Процессия покинула зал через боковую дверь и вступила в какой-то освещенный лампадами тоннель. Пройдя по нему шагов сорок, мы очутились в большой пещере, тоже освещенной лампадами, казавшимися просто светлыми пятнами в окружавшей черноте.

Привыкнув к полумраку, я увидел, что все жрецы, включая Дэчу, покинули нас. В пещере остались только женщины; они стояли на колеях, поодиночке, поодаль одна от другой.

Драмана подвела меня и Ханса к каменной скамье, на которую мы все трое сели. Драмана не молилась подобно другим. Так мы сидели молча, уставив глаза в абсолютную темноту, перед нами не горело ни одной лампады. Признаюсь, это дикое занятие и вся обстановка действовали мне на нервы. Наконец я не выдержал и шепотом спросил у Драманы, что должно произойти.

— Жертвоприношение, — шепнула она в ответ. — Молчи, ибо у бога повсюду уши.

Я подчинился; прошло еще минут десять невыносимой тишины.

— Когда начнется пьеса? — прошептал мне на ухо Ханс (он был со мной однажды в дурбанском театре).

Я его толкнул в колено, чтобы он замолчал, и в то же мгновение вдали послышалось пение. То была дикая и печальная музыка. Мне казалось, что переговариваются два хора, и каждая строфа и антистрофа — если можно здесь применять эти термины — заканчивалась каким-то стоном или криком отчаяния, от которого у меня холодела кровь. Потом я стал различать фигуры, двигавшиеся перед нами во мраке. Ханс, вероятно, видел то же, потому что он шепнул:

— Тут Волосатые, баас.

— Ты их видишь?

— Кажется, баас. Во всяком случае, я различаю их запах.

— Так держи наготове револьвер, — ответил я.

Минуту спустя я увидел колеблющийся в воздухе свет факела, хотя несущего не было видно. Факел наклонился вниз, и послышался треск от разжигаемого огня. Пламя вспыхнуло, осветив сложенные для костра поленья, а за ними высокую фигуру Дэчи в причудливом головном уборе и белом жреческом одеянии, отличном от того, которое было на нем во время пира. Он держал перед собой в протянутых руках белый человеческий череп, опрокинутый вниз лбом.

— Гори, Прах Видений, гори! — воскликнул он. — Покажи нам наши вожделения! — и с этими словами он высыпал из черепа на дрова какой-то порошок.

Густой дым заполнил всю пещеру, а когда он рассеялся, ярко пылающий костер осветил чудовищное зрелище.

За костром на расстоянии приблизительно десяти шагов стоял страшный предмет — внушающая ужас черная фигура, величиной в двенадцать футов на восемь, фигура Хоу-Хоу, каким он был изображен в пещере в Драконовых горах. Только там художник сильно польстил оригиналу. Перед нами был образ дьявола, явившийся безумному монаху, его глаза метали красный огонь.

Чудовище, как я говорил раньше, было похоже на большую гориллу, но все-таки то была не обезьяна, а человек — и не человек, а бес. Длинная серая шерсть, пучками растущая на туловище; большая красно-рыжая косматая борода; грузное туловище, длинные руки и кисти с когтем и перепончатыми пальцами; сидящая на бычьей шее маленькая старушечья головка со скрюченным носом, огромным ртом и павианьими клыками. Выпуклый тяжелый лоб, глубокомысленные пылающие глаза, теперь светящиеся красным огнем, жестокая улыбка — все было резко подчеркнуто. И тело мертвого человека, грудь которого попирала когтистая ступня, и в левой руке голова, оторванная от этого туловища.

О! Очевидно, картина в Драконовых горах не бушменом была написана, как некогда я полагал, но каким-нибудь жрецом Хоу-Хоу, которого судьба занесла туда в давнишние века. При виде чудовища я громко вскрикнул и чуть не упал от страха. Но Ханс схватил меня за руку и сказал:

— Не бойтесь, баас. Он не живой. Это размалеванный камень, а внутри зажжен огонь.

Я еще раз взглянул. Ханс был прав.

Хоу-Хоу был просто идол! Хоу-Хоу существовал только в сердцах своих почитателей!

Но чье сатанинское воображение породило этот образ?

Я облегченно вздохнул при нашем открытии и стал присматриваться к деталям. А было на что посмотреть. По обе стороны от истукана выстроились в ряд отвратительные Волосатые, мужчины — направо, женщины — налево, а на столе у подножия истукана, который, как я разглядел, стоял на пьедестале, лежало тело мертвой женщины из Волосатого племени.