Маленький человек - Пётр Пигаревский

Дело двигалось к полуночи, а они продолжали вести неторопливую беседу.

Гена несколько раз порывался задать мучивший его вопрос, но слова застревали в горле и он молча отворачивался. Игорь это заметил.

— Ладно, Геныч, говори, что не даёт тебе покоя, не тяни кота за хвост.

— Игорех, ты прости, неохота твою душу бередить, но действительно есть один вопрос. Все ищу на него ответ, но найти никак не могу.

— Валяй, я не обижусь.

Гена замолчал, подыскивая слова.

— Это связано с твоей трагедией…

— Я все понял, Ген. Об этом я никогда никому не рассказывал, да, видно, пришло время. Кому и не рассказать, как своему единственному другу! Ведь кроме тебя, я больше ни с кем не контачу.

Савицкий до краев наполнил бокал вином и сделал большой глоток.

— Ты знаешь, несколько лет назад мы остались вдвоем с внуком. Его родители погибли под машиной, переходя улицу. Мы остались одни на всем белом свете. У нас больше никаких родственников не было. У мужа дочери родители умерли ещё до этой трагедии. Можешь представить, кем был для меня внук. Я всегда встречал и провожал его до школы. И вот однажды он вышел из школы в очень возбуждённом состоянии. «Дед, а дед, — затараторил он, не дожидаясь, пока мы дойдем до дома, — представляешь, Мишка сегодня притащил деревянную доску, а в ней фигурки разные и кони почти как настоящие». — Сколько времени прошло, а я каждое слово помню.

Савицкий снова наполнил бокал до краев и осушил его единым залпом. Он надолго замолчал, а потом продолжил:

— Признаюсь честно: я до этого никакого отношения к шахматам не имел. Знал, однако, что игра благородная, можно сказать — великая. Увидев, что у мальчишки глаза загорелись, определил его в шахматный кружок при Дворце пионеров. Узнал перед этим, что детские тренеры там — специалисты отличные. Дальше и сам не заметил, как волей-неволей втянулся. Начал с ним шахматные уроки готовить, задачи решать. Нужно отметить, что заставлять заниматься его было не нужно. Какое там! Мальчишка горел, ни о чем другом думать не мог. Спать приходилось загонять. Так он с фонариком под одеялом продолжал дебюты утюжить. Вскоре он своим энтузиазмом и меня захватил полностью. И тут впервые я начал отмечать одну странность. Владик в шахматном смысле рос как на дрожжах, легко дошел до первого разряда. Но у меня — новичка-любителя — выиграть не мог ни разу. Одни поражения! Других ребят своего и даже более старшего возраста щёлкал, как орехи. Опытные преподаватели нарадоваться не могли, прочили большое будущее, а со мной ничего не получалось.

Савицкий опрокинул ещё бокал и надолго замолчал.

— Ни он, ни я ничего понять не могли. Он мне как-то сказал: «Дед, ты играешь в какие-то другие шахматы, неземные». Казалось бы, что ещё можно придумать в шахматах: доска 64 клетки, все всё знают, некоторые дебюты изучены до тридцатого хода, а то и дальше. Я стал присматриваться к себе и обнаружил, что если Владик и другие сильные шахматисты в игре отталкиваются от накопленных знаний, логичных умозаключений, то со мной, когда я сажусь за доску, происходит нечто совсем другое. Понимаешь, для меня все фигуры и поле битвы как бы оживают. Нет, ни в том примитивном смысле, что я вижу, например, скачущих по доске коней с развевающимися гривами. Перед моим внутренним взором вся ткань игры, как живая, я начинаю чувствовать сложнейшие взаимодействия фигур, и они как бы сами подсказывают мне единственно правильные ходы, часто совершенно нелогичные для окружающих. И все это происходит на подкорковом уровне! Вот почему я играю во много раз быстрее других шахматистов. Прости, но лучше объяснить я не могу.

— Да уж, брат, почти мистика какая-то, — в задумчивости молвил Гена.

— Ну а дальше ты знаешь, что случилось. — Глаза Савицкого затуманились, он вдруг схватил бутылку и начал пить из горлышка, будто принимая наркоз.

Гена накрыл своей ладонью руку Игоря.

— Не надо, Игореха, я все знаю. Владик тяжело заболел, и спасти его не смогли. Генетическая аномалия — все были бессильны.

После долгого молчания, чтобы отвлечь друга, Гена спросил:

— Расскажи, как ты ворвался в большие шахматы?

Савицкий горько усмехнулся:

— Из-за нищеты, Геныч, чтобы не помереть с голоду.

Затем Игорь поведал ему то, что произошло в последнее время.

— Слушай, а если бы ты распознал свою гениальность в детстве или в юности, ты бы купался сейчас в славе и деньгах.

— Это пустое, Гена. Вот я, например, сегодня уже богатый человек — и что? Скоро помирать — это всё я с собой возьму? Раз существует смерть, то все бессмысленно в этой жизни… Кроме одного — кроме любви к близкому человеку. А мне любить теперь некого.

— Погоди, Савицкий, но ведь ты стремишься сейчас стать чемпионом мира.

Игорь покачал головой.

— Только в память о Владике. Я знаю, он был бы счастлив и очень гордился бы своим дедом.

На следующий день Игорь Савицкий сидел за столиком напротив соперника и почти дремал. С усилием он открывал веки, чтобы сделать очередной ход. Несмотря на это, партия вскоре закончилась, как и все предыдущие — полным разгромом очередного гроссмейстера.

Далее нужно было лететь за границу.

В торжественной обстановке, с кучей почетных гостей — политиков, знаменитых спортсменов, бизнесменов, учёных и бог знает кого еще — в Лондоне открывался матч на звание чемпиона мира.

Скандинав взошел на эстраду и сразу был награждён бурной овацией. Молодой, в великолепно сидящем дорогом костюме, с бабочкой на шее — им действительно можно было любоваться. Взошел он в окружении многочисленной свиты, состоящей из помощников, секундантов, — все именитые гроссмейстеры или шахматные маги, как их восторженно именовала мировая пресса.

После столь бурного начала зал вдруг словно оцепенел.

По проходу к сцене неторопливо двигался старик в поношенном длинном плаще лилового цвета. За руку он держал маленькую девчушку. Чуть сзади, смущённо оглядываясь, шли Анины родители. Все. Ни секундантов, ни помощников, никого больше с Савицким не было.

Тишину и замешательство в огромном зале прервал спокойный голос президента Всемирной шахматной федерации, он предоставил слово действующему чемпиону мира. Скандинав на безупречном английском, самодовольно улыбаясь, произнес цветистую речь. В конце которой подчеркнул, что он не собирается покидать свой трон ещё долгие годы.

Затем на трибуну пригласили Савицкого. Игорь обвел долгим взглядом переполненный зал и произнес только одну фразу на русском, указывая рукой на столик с расставленными шахматными фигурками: «Что я могу сказать? За меня все скажут они». В зале послышались