В Калифорнии морозов не бывает - Ирина Волчок

Максим вышел, и Людка тут же торжествующе заявила:

— А я что говорила?! Вот так-то, мать, от судьбы не уйдёшь. Конечно, если он правда не бандит.

— Ладно, мне уже пора, — скучным голосом сказала Александра. — Ещё билет взять надо, я же заранее не брала, не знала, когда к тебе попаду и вообще… Выздоравливай и не беспокойся о нас. Я телефон отделения запишу, звонить буду. А через неделю ещё приеду, если… если получится.

Она чуть не сказала «если денег достану». Совсем голова не работает. Наверное, это простуда так действует. Не хватало ещё, чтобы Людка сейчас думала о том, как они там без денег живут… Но Людка и так об этом думала.

— Шурка, ты вот что сделать должна, — сказала она деловито. — Помнишь, где коробка с пуговицами лежит? Ну вот… Там ещё кое-что есть. Я же не все свои цацки продала тогда… ну, когда думала, что нам совсем кранты. Там ещё ажурные серьги, моё обручальное кольцо и материн перстень с александритом. Серьги тяжёлые, и проба хорошая, за них, может, нормально дадут, даже если просто как лом отдашь.

— Не отдам, — хмуро сказала Александра. — Выкрутимся как-нибудь. Серьги старинные, к тому же — их тебе отец дарил. Не отдам.

— Отдашь! — Людка похмурилась, покусала губы и неожиданно весело заявила: — Хорошо, что я тогда обручальное кольцо моему козлу в морду не кинула. А ведь хотела кинуть! Но как-то забыла. Ну и правильно, оно нам самим пригодится. За него много не дадут, оно и раньше мало чего стоило, козёл сам его покупал, так что наверняка дешёвка. Но хоть что-то… А перстень на лом не отдавай. Очень уж хорош. Может, кто из богатеньких возьмёт. Пусть хоть так вещь сохранится, хоть даже и совсем у чужих.

— Пусть лучше у своих вещь сохранится. — Александра поднялась и стала запихивать в свой пакет бывшую Славкину пелёнку. — Будут у нас деньги, ты об этом не думай. Со мной на днях за накидку расплатиться должны. И еще за рекламу получу скоро. Евгении Семёновне ещё двух учеников нашли, вот выздоровеет — и тоже зарабатывать начнёт. А ты пока просто выздоравливай. Спокойно и по плану. Чтобы мы за тебя не боялись. Всё поняла? Ну и молодец. Пойду я. Завтра позвоню в отделение, если… если получится.

Она опять чуть не сказала совершенно не уместные в данных обстоятельствах слова: «если телефон не отключили». Всё эта простуда чёртова. Вот вернётся домой — и будет весь завтрашний день лечиться ромашковым чаем и настойкой шиповника. Если всю настойку шиповника не выпили сегодня Славка и Евгения Семёновна. А если даже и выпили — ничего. Им нужнее, а она и без всякого лечения всегда быстро выздоравливала. Только бы завтра удалось немножко полежать, только бы не пришлось куда-нибудь бежать, что-нибудь делать, спешить, но всё равно опаздывать, всё равно ничего не успевать… Что-то совсем она устала, совсем. Простуда чёртова. А к понедельнику надо целую полосу слепить. А голова совсем уже не варит. А на носу уже мозоль натёрла бывшей Славкиной пелёнкой. А место в вагоне попадётся опять рядом с туалетом. И дверь в тамбур будет хлопать всю дорогу. И на вопрос о кипятке проводница будет орать, что она не обязана… Только бы не зареветь, пока из палаты не вышла.

Александра уже взялась за ручку двери, когда за её спиной Людмила громко и торжественно продекламировала:

— Шурка! Я счастлива, что у моего ребёнка есть такая мать!

— Я тоже, — буркнула Александра, боясь оглянуться. — В смысле: мне тоже нравится мать моего ребёнка…

И торопливо выскочила в больничный коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Таких сантиментов она от Людмилы не ожидала, та вообще не была склонна ни к каким сантиментам. Плакать захотелось совсем уж нестерпимо.

Нет, сейчас ещё нельзя. Сейчас ещё надо найти лечащего врача, поузнавать у него, что там как… И телефон отделения записать. И сдать халат, бахилы и марлевую маску сестре-хозяйке. И забрать у неё свои сапоги и накидку. И добраться до вокзала. И купить билет…

Ничего, как-нибудь. Может, и не помрёт.

Александра прислонилась плечом к стене и закрыла глаза. Вот сейчас она немножко постоит так, немножко отдохнёт, немножко перестанет думать — и вперёд и с песней…

— Ну вот, я так и знал, — сказал голос Максима у неё над головой. — Ты что, спать здесь собралась? Прямо стоя? Оригинально… Сейчас я доктора свистну, пусть заодно и тебя немножко подлечит. Больница это или не больница? Пойдём, пойдём, не бойся, я тебя поддержу… Ты сама-то можешь идти? Или отнести лучше?

Он взял её за плечи и куда-то повёл, и ей было совершенно всё равно, куда он её ведёт, даже если он бандит. В конце концов, в таком состоянии она не представляла никакого интереса ни для сексуальных маньяков, ни для торговцев человеческими органами, ни, тем более, для заурядных грабителей. А Максим ни на кого из них не был похож. Хотя Александра не очень представляла, как должны выглядеть маньяки, торговцы органами и даже заурядные грабители. На всякий случай она уточнила:

— Вы не заурядный грабитель?

Про маньяков и торговцев органами она тоже хотела спросить, но забыла. Простуда чёртова, совсем голова не работает.

— Конечно, не заурядный, — ответил он очень серьёзно.

А она подумала, что он совершенно не чувствует слова. Это надо же такое ляпнуть! Совершенно не чувствует. Хотела спросить, чем отличается заурядный грабитель от незаурядного, но сил не хватило.

Что было после этого, Александра не взялась бы рассказывать под присягой. То есть не то, чтобы она совсем уж ничего не соображала… Нет, наверное, что-нибудь всё-таки соображала, потому что слышала вопросы врача и даже отвечала на них, сама что-то о Людмиле спрашивала, вспомнила, что хотела записать телефон отделения, — и записала, перед тем, как выпить предложенную врачом мутную жидкость, долго выясняла, что это такое, не имеет ли побочных эффектов, не содержит ли психотропных веществ… Ей дали какую-то бумажку, где было всё написано про эту жидкость, и она старательно читала её вслух, всё равно ничего не понимая, потому что Максим хихикал над ухом, и это очень мешало. Тогда она бросила недочитанную бумажку на стол, сказала по привычке: «Может, и не помру», — и залпом выпила мутную жидкость, которая оказалась нисколько не противной, а очень даже ничего, потому что пахла апельсином и была горячей.

Вот так примерно ей запомнился тот отрезок времени.

Максим потом рассказывал совершенно по-другому. Он рассказывал, что она была в глубокой коме, но этого никто, кроме него, не понял. Потому что она эту кому перенесла на ногах, и даже немного походила на этих ногах, а потом, не выходя из комы, довольно связно беседовала с медиками, и они с ней беседовали, совершенно не замечая, что она находится в глубокой коме, а ещё медики… И ту мутную жидкость дал ей вовсе не врач, а Максим, у него с собой были импортные быстрорастворимые и быстродействующие таблетки от насморка и простуды, вот он и растворил пару таблеточек, потому что во всей больнице не было ничего такого быстродействующего, а ещё больница… Но аннотации к ним у него не было, поэтому он подсунул ей аннотацию к противоблошиному ошейнику для кошек, этот ошейник он для сеструхиной кошки как раз накануне купил, но не успел завезти, так и таскал в кармане вместе с аннотацией…