Цветы подо льдом - Джин Юинг

Доминик всматривался в темноту ночи и ругал себя последними словами. Ребенок в Эдинбурге не принадлежал Кэтрионе, а Калем Макноррин оказался ее братом. Она была девственницей. Сплошные ошибки. В результате он обольстил сестру человека, которого любил, и лишил ее целомудрия. Правда, ей казалось, что она сама этого хочет, но он-то знал, что такое соблазнить женщину, и сделал это безжалостно, как и обещал в первый же день, когда они встретились.

Кэтриона тихо застонала и заворочалась в постели: он убрал руки, чтобы позволить ей уйти, но она изогнула гибкую спину и пристроилась у него на бедре, как в гнездышке. Он решительно отвернулся, сердито кляня себя за безалаберность. Нет, каково? Иметь возможность обладать и бездействовать – худшего наказания и быть не могло. Проявленное им благородство сейчас прямо сказывалось на его самочувствии и не устраивало его ни в малейшей степени. Но и это еще не все. Она была девственницей, и, безусловно, он должен жениться на ней. Вопрос заключался в том, нужен ли ей такой супруг, за которым охотятся старые враги, грозя смертью?

Чтобы отвлечься от требований плоти, он принялся размышлять о Джерроу Флетчере. Черт бы его побрал! Зачем он собирался перехватить их в Шервуде? И какая ему надобность убивать их?

Он проснулся от птичьего пения, когда Кэтриона еще спала. Ее растрепанные волосы разметались по подушке, а верхняя губа, словно отогнутый лепесток, вызывала безумное желание поцеловать ее. Доминик почувствовал соблазн, но не поддался ему – вместо этого он быстро встал и зашагал в туалетную комнату, где Джо Мюррей уже разложил все необходимые принадлежности.

С мрачной ухмылкой он влез в халат и, взяв полотенца, пробежал по лабиринту лестниц и коридоров к старинным аркадам. За молельней располагался высокий сводчатый проход, который хозяин замка переоборудовал под бассейн. Доминик сбросил халат и нырнул в ледяную воду.

Через час, искупавшись, побрившись и облачившись в свой выстиранный и отутюженный костюм, Доминик пошел за Кэтрионой. Он застал ее в небольшой столовой: на ней было темное платье, тоже выглаженное; чисто вымытые волосы заплетены в аккуратные косы. Неутомимый Мюррей позаботился обо всем, в том числе и о завтраке – их ждал накрытый стол с обилием пищи.

Доминик сел, положил себе хлеб, мясо, яйца, не забывая исподтишка наблюдать за Кэтрионой, которая намазывала мармелад на ломтик обжаренного хлеба. «Вы меня обесчестили», – казалось, говорили ее опущенные глаза.

– Мы поженимся, – быстро проговорил Доминик.

– Потому что я оказалась девственницей? Но моя девственность – это моя собственность, и я сама решила расстаться с ней.

– Большинство женщин рассматривают свое целомудрие как бесценный дар...

– В самом деле? Интересно, что бы вы сказали, если бы ваша первая женщина настаивала на браке только потому, что отняла у вас невинность? Пока вы думали, что у меня до вас были мужчины, вы вели себя иначе – тогда вы не хотели жениться, зато теперь упиваетесь своим благородством. Я не нуждаюсь в ваших сожалениях и презираю вашу трогательную заботу!

– Послушайте, почему вы упорно пытаетесь представить меня каким-то монстром? – Доминик не чувствовал вкуса пищи, она казалась ему отвратительной, как глина. – Могу же я в конце концов испытывать хоть чуточку угрызения совести! Я был безжалостен к вам, причинил вам боль, и мне это вовсе не безразлично.

– Я не знала, что будет так больно. – Кэтриона отложила нож. – Могли бы быть и поосторожнее.

При этих словах Доминик едва не подавился и вдруг от души расхохотался.

– Вы правда так считаете?

Кэтриона посмотрела куда-то мимо него. Утренний свет падал на ее резкие скулы и бледную кожу, на которой поразительным контрастом сияли синие глаза.

– Дважды в жизни мне встречались мужчины, близкие моему сердцу. Первый раз, когда мне было семнадцать, и потом в двадцать один. Но я не могу их сравнивать с вами. – Теперь она смотрела прямо на Доминика. – Я могла бы выйти замуж за того или другого, но между нами ничего не было. Мне не приходилось трогать их, как я трогала вас прошлой ночью.

– Конечно, нет. Ведь они не были распутниками.

– Они были благородны, и оба оставили меня умирать девственницей.

– Вот как? Что же с ними произошло?

– Вимейро и Сьюдад-Родриго – эти названия говорят вам о чем-нибудь?

Две битвы, восьмого и двенадцатого годов. Доминик поднялся и подошел к окну.

– Значит, ваши мужчины были солдатами, – сказал он. – Шотландские горцы, оба погибли на Пиренеях.

Итак, она могла выйти замуж, если бы один из них вернулся живым, но, обнаружив их имена в списках убитых, осталась одна.

– Мне очень жаль! – Теперь его голос звучал серьезно.

– Это так грустно. – Кэтриона вздохнула. – Но я не поэтому отказываю вам. Не хочу принадлежать ни одному мужчине, особенно титулованному англичанину наподобие вас, с вашей страстью к моде, комфорту, развлечениям. Вы привыкли жить в ночи, как вампир, питаясь кровью других. Какое будущее нас ожидает?

– Не знаю.

Доминик задумался. Она считала, что ей грозит смерть, и потому решила расстаться с девственностью. Холодно, без страсти, заранее обдумав свой поступок.

– Я вас разгадал! С того самого дня, как мы встретились, с тех пор, как вы втянули меня в эти нелепые планы, вы все время мне лжете! Я начинаю сомневаться, действительно ли Калем Макноррин был вашим братом. Черт возьми, кто вы на самом деле?

Кэтриона встала, выпрямила спину и подняла подбородок.

– Меня зовут Кэтриона. Мои отец и мать носили фамилию Макноррин. Я выросла у дяди в Дуначене, в Глен-Рейлэке, что означает «Долина звезд». В том замке есть такие же кресла, как здесь, серебро, ковры. А вы, наверное, думали, что у нас там захолустье и мы живем в бараках да хибарах, ничего не читаем и ничего не знаем?

– Вовсе нет. С чего вы это взяли? Калем был очень образованным и культурным человеком. У него в мизинце было ума больше, чем у многих наших офицеров в голове. Он доверял мне, и поэтому я знаю про Глен-Рейлэк. То, что я содеял прошлой ночью, есть откровенное попрание его чести. Если бы Калем был жив, без сомнения, он заколол бы меня.

– Точно, заколол бы, – охотно согласилась Кэтриона. – Да я и сама могла бы это сделать. Когда мы были детьми, Калем учил меня всему, чему учили его. Двуручный меч был слишком тяжел, зато кинжал и пистолет я освоила очень неплохо.

– Я уже заметил. Один из нападавших вчера испытал это на себе. Кэтриона, надеюсь, теперь вы расскажете мне все?

– Не здесь, не в этих стенах. Идемте на воздух.

Они покинули столовую и прошли по коридору в монастырский парк. Лучи утреннего солнца ярко освещали восточную стену аббатства, перед которой располагался огороженный английский сад, вернее, то, что от него осталось. Доминик следил, как она шла, отмечая мягкие линии ее плеч и выступающие округлости груди. Воспоминания о ее сладостной наготе жгли ему ладони, растекались медом по языку и возбуждали безумное желание.