Карл Великий. Основатель империи Каролингов - Гарольд Лэмб

Карл совершил еще один поступок, в который трудно поверить. Хроники франков об этом умалчивают, но один арабский историк рассказывает: «Карл, король франков, могущественный правитель той нации, которая враждовала со знаменитым Абдаррахманом, пришел к пониманию того, что эмира отличают мужество и отвага. Он стремился улучшить отношения с эмиром, предлагая ему союз путем брака и мира. Абдаррахман одобрительно отнесся к идее мира, но предложений о браке больше не последовало».

В то время Карл хотел спокойствия на Пиренеях, и мир с Кордовой продержался десять лет. Оставляя Аквитанию, чтобы никогда туда не возвращаться, он вменил в обязанность Гильому Тулузскому охрану и укрепление границы, а также объединение гасконцев и провансальцев в собственную армию. Это право он предоставил юноше, менее других имевшему отношение к катастрофе при Ронсевале.

Затем в манере, типичной для Карла, он даровал Аквитании, где впервые очутился на войне, свое гражданство. При очередном визите в Рим Карл взял с собой трехлетнего сына, оставшегося в живых из той двойни, родившейся на берегу Гаронны. При крещении мальчик получил имя Луи (Людовик), ему дали титул короля Аквитании, и его ждала странная судьба.

Ребенком Луи должен был воспитываться при дворе в Тулузе, чтобы выучить романский диалект яга и обычаи аквитанцев с тем, чтобы со временем умело править ими.

Таким способом Карл начал заглаживать свою вину за несчастье в Испании. Он никогда не снимал с себя ответственности за бедствия.

В тот год Карл отправился на север навстречу новым бедам. Хильдегарда плакала, потому что одного из ее близнецов забрал к себе Бог. Она души не чаяла в обоих малышах, походивших друг на друга как две капли воды. Карлу казалось, маленькая Хильдегарда могла бы утешиться тем, что один мальчик из двойни остался жив, но она оплакивала смерть второго ребенка. Поэтому у нее не хватало сил, чтобы утешить женщин из деревни и поместья, оплакивавших своих героев, погибших при Ронсевале.

Затем на возделанные поля обрушилась засуха: даже в лесу ручьи и речки превратились в грязные лужи. Урожай оказался скудным, и в невежественных семьях ели семенное зерно; домашний скот зимой забили на мясо. Однажды король остановился на ночлег во дворце епископа, где слуги быстро очистили от грязи двор и залу, чтобы достойно принять повелителя. Карл предвкушал угощение из жареной оленины или, на худой конец, отварной рыбы из ручья. Но на столе не было ни мяса, ни рыбы. Монахи, накрывшие на стол, внесли тарелки с темным сыром. Этот сорт Карлу был неизвестен.

Орудуя ножом, он с опаской снял темную корку, чтобы добраться до белой мякоти внутри. За его высоким стулом стоял хозяин замка, епископ, беспокойный, как всякий слуга.

– Король и повелитель, – пробормотал он, – зачем вы это отрезали? По правде говоря, это лучшая часть такого сыра.

Нехотя Карл пожевал отрезанную корку и воскликнул, что проглотил ее как хорошее масло. Велики ли запасы этого восхитительного сыра в замке епископа? Услышав в ответ, что у хозяина десятки бочек этого сыра, Карл приказал загрузить в дорогу два фургона сыром.

Хильдегарда уверяла его, что женщины в деревнях собирали желуди, которые должны были пойти на корм свиньям, потому что вслед за засухой обязательно последует голод. Карл разослал гонцов, своих посланцев по всем дорогам с тем, чтобы они доставили в монастыри и замки приказ выдавать из своих запасов зерно, семена и сыр семьям погибших воинов, вдовам, сиротам и беднякам. Все вышеперечисленные, по воле провидения, находились на особом попечении короля.

Однако вне поля своего зрения он не мог быть уверен, выполняются ли его приказы. Голод неумолимо усиливал свою хватку. В этих краях не было торговых караванов, как в Испании, чтобы одно голодающее графство снабдить тем, что могло послать другое. В стоявшей на краю пыльной дороги серой церкви Сен-Дени, где Карл сделал остановку, чтобы навестить могилу Пипина, Фулрад объяснил ему, что голод ниспослан разгневанным Богом за греховное ведение войны.

В тот вечер, после того как ворчливый Петр из Пизы рассказал ему о скорби троянцев по поводу своего сожженного города, Карл засиделся, бодрствуя над пламенем свечи. Он с трудом засыпал до полуночи, а затем, как правило, с беспокойством просыпался до рассвета. Чтобы занять чем-то одинокие часы, когда его слуги укладывались спать за занавеской, Карл взял себе в привычку учиться, используя в качестве учебника копию Евангелия, выпрошенную у папы Адриана.

Будучи один, он мог водить пальцем по строчкам, отыскивая буквы, которые шли сплошным потоком без пропусков между словами и были украшены всяческими завитушками в стиле римского письма. Держа фолиант поближе к свече, Карл выискивал замечание апостола Павла, вызвавшее его интерес. Он отыскал маленький крестик, поставленный им напротив строки, и шепотом повторил слова на латыни, пытаясь вникнуть в их смысл: «Но Бог избрал безмозглых тварей в этом мире».

Такие слова он понимал с трудом. Тем не менее он полагал, что Христос отдавал предпочтение бессловесным животным, разъезжал на осле, охранял голубей и пас овец. Вряд ли можно было сравнивать их с умными, хитрыми животными, вроде лисиц, которые рыли свои норы.

С трудом пытаясь сообразить, почему Господь обратил свой взор на безмозглых тварей, Карл мало-помалу пришел к убеждению, что слова сами по себе, как бы красиво они ни звучали и как бы четко ни были написаны, мало что значат, если сокрыт их смысл. В этот момент его раздражали заученные наизусть проповеди Фул-рада, который дальше стен своего монастыря ничего не видел, и болтливость Петра, нанизывавшего слова друг на друга, словно серебряные бусинки в ожерелье.

Реакция Карла на свои ошибки и вызванные ими несчастья была такова: он решил найти себе лучших учителей. Пока продолжался голод, Карл начал поиски наставников, которые могли бы объяснить ему значение вещей.

Однако таких просвещенных людей было не так просто найти. Старец Штурм, чувствуя приближение смерти, удалился на покой в Фульду, куда были перенесены останки Бонифация на случай саксонских войн. Фулрад, по-прежнему здоровый и крепкий, мало уделял внимания своим обязанностям архикапеллана, а больше занимался замаливанием грехов и прославлением своего имени. К остальным духовным лицам Карл питал мало доверия. Он говорил, что пустота их мозгов сравнима разве что с их леностью и праздностью. Однажды на вечерне в церкви Святой Марии Карл обратил внимание на странного монаха, разевавшего рот и шевелившего губами, притворяясь, что выговаривает слова, которых сам толком не помнил. Король, старавшийся приглушить свой пронзительный голос в общем песнопении, заметил, как другие, подталкивая друг друга локтями, строят насмешливые гримасы, глядя на глупого монаха. Как только прозвучало последнее «аминь», Карл направился к ним и «исхлестал» насмешников своим языком, превознося при этом красного от стыда монаха за его усердие.