Милорадович - Александр Бондаренко

И опять, граф Ростопчин — графу Воронцову: «В Италии барон Тугут недоволен тем, что граф Суворов не берет приступом Мантуи, Тортоны, Александрии и пр. Он знает, что наши солдаты идут на приступ как на катанье с гор во время масленицы; но зачем же губить их тысячами? Война ведется с блестящим успехом в этой стране, и вы увидите из прилагаемой реляции графа Суворова, что французы дерутся плохо»[342].

«Прямая переписка австрийских генералов с венским кабинетом давала обширное поле интригам всякого рода. Зная это, Суворов не мог иметь никакого доверия к окружавшим его лицам; на каждого из австрийских генералов смотрел он с подозрением; в каждом видел врага своего и лазутчика»[343].

Плохо, когда нет согласия в союзном руководстве, но гораздо хуже, ежели эти проблемы доходят непосредственно до войск, превращая союзников во врагов, — подобное, кстати, вскоре проявилось в рядах вторгшейся в Россию «великой армии», состоявшей из «двунадесяти языков»…

«Австрийское провиантмейстерство совершенно не заботилось о сколько-нибудь исправном прокормлении русских войск, и нередко наши части по три дня оставались без хлеба, а мяса не видели по целым неделям. По этому поводу рассказывают такой случай. Во время одного из переходов группа солдат расположилась на берегу реки. Закусывали тем, что имели при себе, и смачивали горло водой, хлебая ее деревянными ложками прямо из реки. Наехал случайно Суворов. "Что, ребята, вы тут делаете?" — спросил он. "Итальянский суп хлебаем, ваше сиятельство", — отвечали солдаты. Суворов слез с лошади, подсел к ним, взял ложку, похлебал воды, очень похвалил итальянский суп и потом сказал, что "теперь совсем сыт, совсем сыт"»[344].

Однако русский солдат обладал совершенно уникальными качествами. Когда 5/16 июня французский генерал Виктор потеснил наших союзников у Пьяченцы, то, «…несмотря на сильную жару и на бывший до того утомительный ночной переход, русские не шли, а бежали на выручку попавшим в беду австрийцам. Многие из солдат падали от изнеможения, но вскоре вставали и опять шли. Суворов разъезжал между полками, и одно появление любимого вождя заставляло солдат забывать усталость и сон»[345]. «Страшный след обозначил их путь к Сант-Джиовано: люди целыми шеренгами падали от изнеможения, в подошедших ротах не насчитывалось и по 40 человек»[346].

С 6 по 8 (17—19) июня у реки Треббии произошло встречное сражение между союзными и французскими войсками.

«Успех уже решительно склонялся на сторону французов: объединив свои разрозненные до того времени атаки, они захватили австрийскую батарею у дер. Сармато; польская дивизия Домбровского[347] появилась у дер. Карамелло, грозя отрезать поколебленным рядам австрийцев путь отступления. В этот момент подоспел Суворов. Одного взгляда, брошенного с холма на поле сражения, было достаточно, чтобы ориентироваться. Два казачьих полка и австрийские драгуны понеслись вправо, против Домбровского: казаки Молчанова и Семерникова влево, на правый фланг неприятеля. Эта лихая атака приостановила наступление французов. Тем временем успели подойти головные батальоны пехоты авангарда»[348]. «Домбровский с польским легионом хотел обойти правое крыло наше: Багратион, прежде всех, встретил его штыками; Розенберг, подкрепленный Милорадовичем, атаковал и сломил в линии»[349].

На другой день «…сила удара Макдональда[350] разбилась о стойкость и искусство сопротивления; к 6 часам пополудни вся линия французов была отброшена обратно за Треббию. Суворов попытался перейти ее следом за противником. Но попытки эти были отбиты артиллерийским и ружейным огнем с того берега. Крайнее утомление войск заставило вновь перенести решение боя на следующий день»[351]. 8/19 июня французы отступили, потеряв около 16 тысяч человек, — на десять тысяч больше, чем союзники.

В реляции императору Павлу о сражении при Треббии Суворов писал:

«Отличившихся в делах против неприятеля осмеливаюсь повергнуть в высокомонаршую вашего императорского величества милость… Милорадовича, который, командуя двумя батальонами, атаковал неприятельскую пехоту, опрокинул ее и гнал за реку Треббию, поражая штыками, пленил при двух офицерах до ста рядовых»[352].

«За отличие в сражении при Требии [Апшеронский] полк получил "гренадерский марш"[353]»[354].

«Одиннадцатидневная операция Суворова… является классическим образцом действий по внутренним операционным линиям. И результаты ее соответствовали понесенным армией Суворова трудам: после неудачи Макдональда Средняя и Южная Италия были окончательно потеряны для французов; в Тоскане произошло восстание, великий герцог вновь призван во Флоренцию, во Франции — итальянские события вызвали сильнейшие опасения за пределами самой республики; Макдональд и Моро были отрешены от командования; генералы Виктор, Лапуап[355], Монришар[356] отданы под суд. Еще недавно второстепенный, итальянский театр приобрел характер решающего»[357].

Казалось, исход войны понятен, и не зря Суворов, «…прощаясь с Серюрье [в Милане], сказал, что надеется увидеться с ним в Париже»[358]. Такова была и государева точка зрения, которую Александр Васильевич сформулировал следующим образом: «Францию во Франции исправить, так высочайшее намерение»[359]. Однако присутствие России в Европе пугало наших союзников во все времена. «Спасение Европы ценою русской крови» их устраивало, но призрак возможного усиления России заставлял поступать даже вопреки своим интересам. Успешное суворовское наступление было фактически остановлено.

«Шесть недель пришлось провести в полном бездействии. Занимаясь ежедневно обучением войск, Суворов тщательно разрабатывал в часы досуга план отложенного им, но отнюдь не отмененного похода на Геную»[360].

«Робость Венского кабинета, зависть ко мне, как к чужестранному, интриги частных, двуличных начальников, относящихся прямо в Гофкригсрат, который до сего операциями правил, и безвластие мое в производстве сих прежде доклада на 1000 верстах, принуждают меня Вашего Императорского Величества всеподданнейше просить об отзыве моем, ежели сие не переменится. Я хочу мои кости положить в моем отечестве и молить Бога за моего государя»[361], — писал Суворов императору Павлу.

«Вынужденное бездействие Суворова было использовано французами»[362], которые в начале августа предприняли наступление через Генуэзские горы. Главнокомандующим армией был 30-летний генерал Жубер[363].