Ефим Сегал, контуженый сержант - Александр Соболев

-    Как вы считаете, чем редакция может сейчас конкретно вам помочь? - в тон Козырю спросил Ефим.

Козырь молчал, словно прикидывая что-то. Будь его полная воля, сказал бы: «Убирайся-ка ты отсюда к чертовой матери! Тоже мне помощничек выискался. И не суй свой длинный нос в мои дела. Думаешь, я тебя не вижу, лягаш?» Вместо этого он произнес вкрадчиво:

-    Вам виднее, чем и как пособлять нам...

Ефим встал.

-    Спасибо за беседу. Был рад познакомиться.

Козырь не заметил иронии.

-    Не за что благодарить. Поможете - в долгу не останусь, - повторил он свою не то приманку, не то угрозу.

«Верно писали о нем рабкоры, - заключил Ефим, - скользкий, как угорь, себе на уме, жуликоватый. Поле деятельности теперь у него необъятное, в самую пору: «раззудись плечо, размахнись рука!», шапку об пол и... Но неужто на громадном предприятии не нашлось трезвого, образованного, по-настоящему делового человека, который соответствовал бы таком посту? Помимо всего прочего, Козырь дремуче невежественен...»

Вернувшись в редакцию, Сегал позвонил в отдел кадров Родионову.

-    Хотел вас попросить, Андрей Николаевич, уделить мне полчасика. Есть неотложный разговор.

-    Пожалуйста, заходите хоть сейчас.

- Давненько мы с вами не виделись, Ефим Моисеевич, - дружески поприветствовал Родионов Сегала, - садитесь, рассказывайте, как поживаете, трудитесь...

-    Что вам сказать, Андрей Николаевич, вся жизнь, по преимуществу, в работе, тружусь в меру сил.

-    Сверх меры, сверх, - поправил Родионов, - воюете здесь, как на фронте. Знал бы тогда, в прошлом году, отправил бы вас на пересылку, в военкомат... Шучу, конечно, но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды. Уж очень вы беспокойная личность!

-    Личность - это, наверно, хорошо? - улыбнулся Ефим. - Спасибо за комплимент.

-    Не смейтесь, я вполне серьезно. И хватаете вы, скажу вам откровенно, через край... А здоровье у вас какое? Чего стоила вам баталия с комбинатом питания? А чего достигли?..

«То же самое говорит Гапченко», - отметил про себя Ефим.

-    Не смотрите на меня так выразительно, - продолжал Родионов. - Я-то полностью одобряю ваши действия и, честно говоря, восхищаюсь вами. Мне по-человечески жаль вас. Поймите, вы можете плохо кончить. Поверьте мне, пожилому человеку: либо вы, при вашей «прочности», сами свалитесь, либо вас собьют с ног. Если бы Яшек да Грызо были единицы, а Сегалов и им подобных хотя бы десятки! Однако дело обстоит как раз наоборот. И вы это знаете. На что же вы рассчитываете?

-    На поддержку таких, например, людей, как вы, Андрей Николаевич.

-    Хм! - покачал головой Родионов. - Слабоватая я опора.

-    А парторг ЦК товарищ Горина?

-    Зоя Александровна - прекрасный человек! Но и ей против течения никак нельзя. Захлебнется! Попомните мое слово...

-    Что же посоветуете мне делать, уважаемый Андрей Николаевич?

Помолчав, Родионов задумчиво произнес:

-    К чему мои советы? Все равно вы меня не послушаетесь. И не потому, что не захотите - такова ваша природа! Видно, вы из тех, одержимых. Прав я?..

Ефим улыбнулся:

-    Вы понимаете меня не только лучше Гапченко, но и врачей... и прочих доброжелателей в кавычках. Они мне в один голос поют: не лезь на стенку, руки-ноги поломаешь, а то и шею свернешь. Все равно плетью обуха не перешибешь! И никому из них в голову не приходит, что другим я быть не могу. В этом как раз и закавыка.

-    Знаете, - по-отечески тепло сказал Родионов, - вы молодец! - И с сожалением добавил: - Сам я, увы, «рожденный ползать». - Он глубоко вздохнул: - Ну, так чем же я могу быть вам полезен сейчас?

-    Я по поводу Козыря. Вы не разрешите ознакомиться с его личным делом?

Родионов оживился:

-    Никак на Савву решили в атаку пойти?

-    Угадали. Но прежде хотел бы узнать о нем, как можно больше. Я к вам прямо от него, имел честь познакомиться. У меня возникло два вопроса.

-    Хотите, скажу, какие? - перебил Родионов. - Первый: что собой представляет Савва Козырь? Ответ вы надеетесь найти в документах личного дела, правильно говорю?

-    Вполне, - подтвердил Ефим.

-    Второй ваш вопрос: если Козырь такой фрукт, как вы думаете, то каким образом очутился в кресле помдирекгора? Не ошибся?

-    Совершенно точно, - смеясь ответил Ефим, - дивлюсь вашей проницательности.

-    При чем тут проницательность? Я не вчера родился, пора и умишка набраться... Дело Козыря можете не изучать: я знаю Савву давно, с детства, лет двадцать на одной улице жили... Анкетные данные? Они у него вполне подходящие: социальное происхождение - рабочий, социальное положение - служащий, член ВКП(б) с 1925-го года. Образования, правда, маловато - начальная школа. До революции работал токарем здесь же, на заводе. В Гражданскую вступил в комсомол, воевал. Вернулся на завод. Вступил в партию. Кадров тогда не было, назначили его на хозяйственную работу... Вот он и хозяйствует с тех пор.

-    По форме вроде все на месте. А по существу?

-    В том-то и дело, — с горечью сказал Родионов, — что в существо никто и никогда не вглядывался, избаловался он на хозяйственных должностях. Выродился из рабочего в черт-те кого, да кому до этого дело? Пристрастился к водочке, докатился до растраты. Года два отбывал наказание в местах не столь почетных.

-    Теперь понятно, откуда у него блатное выражение - «на пушку берете», - усмехнулся Ефим.

-    Так он и сказал?

-    Слово в слово.

-    Ну и Савва!.. В 1933-ем его восстановили в партии. Говорят, какой-то сильный человек помог. С тех пор Савва Григорьевич опять благоденствует! На фронт не попал, бронь получил: умеет угодить начальству, с одного взгляда желание угадывает. В лепешку расшибется, а прихоть шефа ублажит. Многие таких любят. И если при том закон подомнет - сразу за широкую спину прячется, значит - неуязвим... Пожалуй, все. Будете смотреть личное дело?

-    Нет, вы сказали гораздо больше, чем я узнал бы из документов.

-    Хорошо. Теперь, Ефим Моисеевич, второй ваш вопрос. Не так уж трудно догадаться, кто благоволит Козырю, кто взял его себе в помощники.

-    Директор завода Мошкаров?

-    А у кого же еще на заводе такая сила? Одно слово - хозяин! Кто ему возразит? Завком, что ли? Так он у него карманный, петрушка на ниточке.

«Хозяин», «хозяин». Ефим старался вспомнить, где и когда он уже слышал это слово в похожей ситуации? И вдруг вспомнил: в сорок втором, на армейском пересыльном пункте. Тогда парторг части именно так назвал самодура майора Спиркина.

-    А партком тоже у директора в кармане? - полюбопытствовал Ефим.

-    Можно сказать и так. Сама Горина на заводе недавно. Члены парткома?.. Одни по инертности не хотят хлопот, другие - куском и должностью директору обязаны. Посмей они только пикнуть! Ефим задумался. Бывший рабочий, сын рабочего, член партии с большим стажем, Козырь, на самом деле - пьяница и растратчик. Как же этот факт вписывается в теорию о социальном происхождении и о кристальной чистоте члена ленинской партии? Нетипичный, единичный случай? В семье не без урода? Хорошо бы так! Но сколько раз уже Ефим натыкался на таких козырей в иных обличьях! И у тех были идеальные анкетные данные, а суть?..

- Что Ефим Моисеевич, нос повесили? Иль раздумали заниматься персоной Козыря? — Родионов смотрел на Ефима хитро, выжидающе.

Ефим молчал.

-    Если раздумали - хорошо, одобряю. Воевать с Козырем - значит схватиться с самим Семеном Михайловичем Мошкаровым. А у того ой какие могучие заступники найдутся!.. Разгонитесь — и лбом об стенку... Подумайте, не торопитесь, таран здесь не пройдет. Повремените, присмотритесь... Тогда, может быть.

-    Пожалуй, вы правы, Андрей Николаевич, - сказал, наконец, Ефим. - Спасибо вам за добрый совет, за подсказку. Я пока оставлю его в покое.

* * *

В редакции Ефим попробовал работать - не вышло, мысленно все время возвращался к разговору с Родионовым. «Рожденный ползать..», - с горечью сказал он о себе. Лицо его, не очень подвижное, выражало в этот момент и боль, и стыд, и бессилие. Вспоминая эту картину, Ефим старался понять: почему такой недюжинный человек как Родионов, сам, почти безропотно, относит себя к «рожденным ползать»... «Хозяин, - сказал он о директоре завода, -у кого еще такая сила, одно слово - хозяин». Такое, думал Ефим, естественно было услышать задолго до революции из уст работного человека, крепостного крестьянина - людей подневольных, зависимых, по положению - холопов-рабов. Октябрьский стобальный ураган должен был смести с лица страны «хозяина-барина», навсегда вытравить из рядового труженика страх перед властью, дабы перестал чувствовать себя скотом, который робко ежится от щелканья кнута, трусливо прячется поглубже в стадо себе подобных.

Как понимал Ефим, как привык он считать, создание нового, гордого, свободного гражданина и есть главная историческая миссия Октябрьской революции, ее назначение, смысл, наконец. И что же, продолжал он подавленно размышлять, прошло больше четверти века с Октября семнадцатого, а ой как редко встречал он людей, убивших в себе раба бесповоротно. По-прежнему душу человека, теперь советского, сковывает страх, и опять перед силой подавления - перед властью. Перед советской властью.