Очередное важное дело - Анита Брукнер

— Что ж, в конце концов у меня будет свой дом. Наверное, найду себе работу.

— Что-то определенное?

— В идеале я бы хотела открыть частную лечебницу. Я ведь все-таки медсестра.

— Это потребует больших денег, — мягко сказал он.

— О, не волнуйся, я не прошу у тебя. Очень мило с твоей стороны предложить мне помощь.

— Если со мной что-нибудь случится, свяжись с Бернардом Саймондсом. Он живет в квартире на Хиллтоп-роуд. Забавно, это место, кажется, навсегда связано с нашей семьей. Он мой поверенный, и он скажет, где меня найти. Имеется в виду, если я перееду.

Наступило молчание. Герц праздно наблюдал за тем, как официанты накрывают столы к обеду. Где-то на задворках сознания у него было подозрение, что он поступает с Джози не совсем справедливо, и ей это известно. Она пришла на это свидание, готовая к серьезному разговору о деньгах, а вместо этого натолкнулась на поспешные и даже небрежные уступки. При этом он даже не мог толком уделить ей внимание. Куда-то подевалось желание улучшать жизнь, делать то, что от него требуют, и Герц не стремился его восстанавливать. Он видел, что Джози не очень порадовала его реакция. Он также видел, что она вообще несчастна, в общем смысле, и что причину этого он должен выяснить. Ее решение уехать придало ей какое-то новое достоинство. Однако это достоинство не могло появиться из-за такой непосредственной причины, как ухудшение здоровья матери. Скорее, оно родилось из самоотречения.

— Что с тобой, Джози? — негромко спросил он.

Она печально улыбнулась:

— Ведь это никогда не проходит, правда?

— Извини?

— Эта тоска по другому человеку.

— Не по мне, как я понимаю.

— Нет, нет, не по тебе. И даже не по Тому. Есть один мужчина, который заходит к нам в офис. Мы с ним иногда выпиваем. Женатый, конечно. Но нам с ним так хорошо… — Она прервалась. — Зря я тебе все это рассказываю.

— А почему бы тебе не прояснить ситуацию? Поглядеть, что из этого выйдет?

— Посмотри на меня, Юлиус. Я старая. Я с этим вполне свыклась. Что меня удивляет, так это то, что я до сих пор питаю какие-то надежды, жду встречи с ним и на большее не рассчитываю. Я теперь не могла бы раздеться для мужчины. Как я уже сказала, я с этим вполне свыклась. Болезнь матери, вероятно, послужила толчком, которого мне не хватало. Как только решение созрело, я поняла, что оно спасает меня от страшных переживаний. Возможно, даже от унижения. Я все-таки еще не утратила чувства собственного достоинства.

— Я тобой восхищаюсь. Я-то знаю, как тяжело бывает сохранять достоинство.

— Значит, ты считаешь, что я права?

— Видимо, да. И я понимаю, что ты имеешь в виду. Сохранять достоинство приходится в одиночку. И всегда так хочется на него плюнуть. — Пожалуй, это он зря сказал. — Когда я теперь тебя увижу?

— Не знаю. Я буду тебе позванивать время от времени, чтобы поддерживать связь.

— Когда ты уезжаешь?

— В следующие выходные. И до этого мне надо переделать кучу дел.

Она взяла сумку.

— Я не прощаюсь, хотя, может быть, и стоило бы. Береги себя. Думай обо мне иногда.

— Ты часть моей жизни, Джози, и всегда ею будешь. — Он знал, что это правда, и был взволнован, как и она. Они обнялись с большей теплотой, чем привыкли проявлять. Он смотрел, как она уходит, видел, что она пригнула голову, потом решительно повернула в противоположную сторону.

Она была права: достоинство действительно важно. Но так же важен и импульс от него избавиться, как он узнал после своего недавнего пробуждения. Это мимолетное видение того, что он про себя называл языческим миром, одновременно освобождало и тревожило. Оно имело отношение к сексу, даже к намерению заняться сексом, и все же он предпочитал считать это любовью, как ее понимали древние, или, возможно, просто доброй волей, хотя с волей тут было не много общего. Он знал, что рискует потерять голову, что, возможно, уже потерял, но отдался своим ощущениям и даже приветствовал их. Он чувствовал себя заново вернувшимся в мир мужчин, хотя его положение в этом мире было скорее положением евнуха или прислужника во дворце. С тех пор как монотонность его дней чудесным образом осветило появление Софи Клэй, он заново увидел явления, которые до того считал чем-то само собой разумеющимся: движения, места и звуки, погода, лица, к которым он давно привык и в которых теперь читал непривычное радушие. Он говорил себе, что его интерес к ней сугубо невинен, что он просто получил шанс опосредованно прожить жизнь молодого существа. То, что это молодое существо было женщиной, особенного значения не имело, поскольку манила его именно сила ее молодости: жизненная сила, говорил он себе, еще пока что эта сторона уверенности в себе. Ее приезд был захватывающим, как видение. Грохот на лестнице заставил Герца выйти из квартиры, поскольку он решил, что кто-то ломится в дом. Путь ему преградила тяжеленная сумка, за которой стояли двое молодых людей, мужчина и женщина. Он заметил, что они оба были чрезвычайно красивы и довольно похожи: ему показалось, что это брат и сестра, но брат и сестра из какой-то легенды про кровосмешение. Он предложил свою помощь, заволок сумку в нижнюю квартиру, выпрямился, стараясь не замечать одышки, протянул руку и представился. Юлиус Герц, сказал он; я полагаю, мы соседи. Софи Клэй, ответила она. А это — Джейми. Ваш брат? — спросил он. Они оба рассмеялись.

Что ж, сказал он в некотором замешательстве, я вас оставляю, устраивайтесь. Если захотите кофе — я живу прямо над вами. Кофе — это здорово, сказала Софи Клэй. Он успел заметить, что в ее квартире было совсем немного мебели, кроме большой кровати и непомерного телевизора. Нам надо познакомиться поближе, сказал он, раз уж мы живем поблизости. Она удивленно подняла на него глаза. Я не собиралась надолго здесь задерживаться, сказала она, но за кофе спасибо, я зайду. Тогда жду вас обоих. На Джейми не рассчитывайте, сказала она: Джейми как раз собирался на работу. Она страстно поцеловала молодого человека, провожая до двери. Приятно было познакомиться, сказал Герц в спину уходящему, и вскоре по улице зазвучали тяжелые шаги. Мгновение спустя он услышал, как хлопнула дверца автомобиля и отъехала машина. Он заметил, что к той сумке, которую он тащил, прибавились другие, и, как мог, переправил их тоже. Обычно после таких упражнений он бы тихонько сидел, пока сердце не вернется к нормальному ритму. Вместо этого с легкой дрожью в руках он пошел к себе на кухню готовить кофе. Он предусмотрительно поставил на поднос тарелочку с печеньем, надеясь приятно провести время, не больше. За газетой можно сходить и попозже.

Когда они сели по обе стороны подноса с нетронутым печеньем, у него появилась возможность разглядеть, что она красива той серьезной и неискусственной красотой, какую он немедленно счел притягательной. Он сказал себе, что любой мужчина на его месте так же восхитился бы ее неяркими правильными чертами и зачесанными назад волосами. Она выглядела так, словно только что встала с постели и собирается проходить день в таком вот небрежном виде. Это совсем не вязалось с его представлением о женщинах, которые, казалось, постоянно думали о том, как бы подать себя в благоприятном свете. Даже Джози в самом начале их супружеской жизни проводила время перед зеркалом, чесала свои непослушные волосы, красила губы. Именно бледные губы этой девушки показались Герцу особенно завлекательными, особенно когда они раскрылись, обнажив безупречные зубы. Она представилась, вручила ему визитку, на которой значилось «Софи Клэй. Независимый финансовый консультант». О, сказал он, какая удача: может быть, вы меня проконсультируете. Она без улыбки взглянула на него и сказала, что работает в Сити, консультирует различные компании на внештатном основании; она не занимается частной работой. О, какая жалость, сказал он, удивляясь веселым ноткам в своем голосе; я бы с удовольствием у вас проконсультировался. Она приподняла одну бровь. Не пришлось бы далеко ходить, добавил он, чувствуя себя дураком. Что касается здешних порядков, пожалуйста, не стесняйтесь обращаться ко мне. Обычно я по вечерам дома, а с утра уж точно. Ему было приятно думать о том, как она в своем черном брючном костюме движется среди тех мужчин, что работают в финансовых учреждениях, как они отрываются от своих бумажек, чтобы оценить ее маленькую подтянутую фигуру, прежде чем вернуться к своим вычислениям. Приятно было думать о том, как она каждое утро выходит на работу со своим портфелем и возвращается вечером в их общий дом. Он совсем не старался делать так, чтобы время его выхода совпадало с ее, но бывал доволен, когда это случалось. Кроме того, ему нравилось быть ей полезным, держать у себя ее запасные ключи, расписываться за заказные письма, передавать плату для Теда Бишопа. Ее серьезность, которая была самой привлекательной ее особенностью, несколько испарялась поздним вечером и, как это ни прискорбно, ночью, когда в ее квартире бывал Джейми. Это оказалось намного более навязчивым, чем смех и болтовня во дворике, который был теперь оборудован столом и стульями, а иногда приемником, настроенным на иностранную станцию. Он нисколько не возражал против друзей, которых она приглашала на вечер и чьи крики и смех были отчетливо слышны. Казалось, они не чувствовали холода; иногда они еще сидели там после того, как он ложился спать. Это ему как раз нравилось — снова эта безлюдная тишина заполнялась звуками жизни. Гораздо меньше ему нравилась возня в спальне прямо под ним. При этом наутро она казалась деловитой, даже грозной, когда шла на работу с портфелем и «Файнэншнл таймс» в руке. Он слышал, как ее каблучки удивительно громко стучат по тротуару и стихают в отдалении.