Влюбиться в эльфа и остаться в живых - Александр Талал

На лестничной клетке, забрав у Раисы рукопись, он по привычке согнул ее вдвое, и отметил где-то в уголке подсознания, что гнется она туго. Сейчас он четко видел тонкую щель вдоль корешка. Он распахнул злосчастную сказку. Между страниц спряталась женская шпилька для волос. Из старомодных, простенькая, но упругая, проволочная дужка.

Женя лихорадочно пробежал глазами по строкам. Нужный абзац нашелся быстро. Чтобы открыть третий глаз, поведала она, ты должен преодолеть самый большой свой страх…

– Ой-ей-ей, – сказал Женя. – Ой-ей-ей-ей-ей.

Его мозг все еще соображал, как быть, а палец уже нажимал кнопку автонабора.

– Дюха. Нужна дружеская поддержка. Очень нужна, – и, договорившись о встрече, он несмело попросил: – А можешь распечатать мне из Интернета что-нибудь про пирата Черная Борода? И про Григория Распутина. И про инков. И…

Отпирая дверь своей квартиры тремя этажами выше, Раиса Леонидовна размышляла о том, как поразительно все-таки исключения доказывают правила. Выросший в иной среде, мальчишка Степанов даже не понимал, какие глупости творит, и переубедить его невозможно. Точно так же у нее опускались руки, когда тринадцать лет назад ее Пашка, тогда еще с пушком на верхней губе вместо лохматой бороды, впервые сел на самодельный мопед. Как вбить в бестолковую голову юнца, что это – самоубийство? С чего он взял, что в своем плюгавом возрасте понимает больше, чем она, повидавшая жизнь? Как смеет осуждать многовековые традиции, о которых ничего не знал еще неделю назад? С мотоциклами Раиса уже смирилась. Здесь же все было намного серьезнее. Когда-то в администрации Федора Афанасьевича к ней прицепилось прозвище Гранитная Вдова. Сегодня невежественный выскочка, у которого еще молоко на слюнявчике не высохло, вынудил ее признать, что гранит ее пошел трещинами, посыпался песочком, дробился мелкой крошкой.

Из кухни задребезжал телефон, как будто сигнализация среагировала на ее приход. Еще с порога она увидела, как вспыхивает тускло-желтым дверца холодильника, отражая огонек прибора. Значит, звонили не на обычный городской номер, а на красного цвета аппарат формы допотопных роторных моделей, но без наборного диска, а с гладкой поверхностью и лампочкой на ней. Прямая линия Федора Афанасьевича. С замиранием сердца Раиса сняла трубку.

– Раиса Леонидовна? – на другом конце линии спросил баритон, который ни с кем не спутать. – Принц беспокоит. Как успехи? Чем порадуете?

Раиса присела. Темная кухня показалась ей похожей на склеп. Сбивчиво объясняя что-то Принцу, она старалась думать о том, что жизнь ее была насыщенной, полноценной и жалеть ей в общем-то не о чем.

– Как-как? – живо интересовался Федор Афанасьевич. – Не получилось? Очень жаль. Очень, очень жаль.

Раиса с ужасом услышала всхлип. Принц плакал. Попытки оправдать свое существование на этой земле развеялись прахом. Она разочаровала правителя. Она подвела наше все. Она отвечает за каждую слезу великого Принца. И ответит еще. Мало не покажется. Открыв духовку, она включила все пять газовых горелок на полную мощность. Плита успокаивающе зашипела.

– А я к вам питал наилучшие чувства. На вас всегда можно было положиться. Вы были замечательная женщина… и управдом. Нам всем будет вас не хватать. Кому нравится наказывать? Но долг, долг… Обязанности лидера. Раиса Леонидовна, вы еще там?

Раиса кивала, говорила «я понимаю», высчитывая в уме, за сколько минут заполнятся метаном пятьдесят пять кубических метров кухни, минус мебель и бытовая техника. Она хотела подняться с табуретки и проверить, закрыта ли дверь, когда в монотонной слезливой речи Принца маякнули слова «второй шанс». Раиса замерла.

– Я вам обещаю, Федор Афанасьевич. Все сделаем в лучшем виде.

– Ну вот и славно, – Принц высморкался. – Надеюсь на вас.

В ухе громко стукнуло, и одновременно ее собственный красный аппарат подпрыгнул, с такой силой Федор Афанасьевич, должно быть, бросил трубку в своем офисе на Ярославском вокзале.

Вот так. Пожалей врага народа. Тряпка. Родителей вспомнила, расклеилась. А они те еще подарочки, сироты. Раиса выключила духовку, ругая себя за минутную слабость, и потянулась к форточке, чтобы выветрить из помещения позорные следы ее малодушия. Через двор наискосок спешила знакомая фигурка Степанова. Раиса достала из кармана халата сотовый. Набирая номер, она знала, что у Паши в этот момент высвечивается на дисплее надпись «Бабуля», а из динамика льется полифоническая песенка «Это бабушка моя звонит, что-то мне сказать она спешит…» Бальзам на душу.

– Чего, ба? – пробасил Паша. В трубке раздавался рык моторов, кто-то газовал на месте, впечатляя кого-то числом оборотов; клацанье пивных банок, хохот. – Опять?

– Не опять, а срочно, чтоб тебя Гоблин побрал!

– Ба-а, мне уже тридцать лет, а ты меня все гоблином пугаешь… – рядом с Пашей захихикали, что-то загремело по асфальту, и смех оборвался.

– Не отвлекайся. Ты на байке?

– Ну не на волке же.

– Не до шуток…

Дав указания внуку, она долго стояла у окна и уверяла себя: «Сказала, сделаем, значит, сделаем, не будь я Гранитная Вдова!» И в этот момент в ней действительно было что-то гранитное.

Выходя со двора, Женя был напуган Псом, который по своему обыкновению выскочил непонятно откуда, оглашая окрестности радостным лаем, закинул лапы на Женины плечи, как будто хотел с ним сплясать, и облобызал лицо. Женя не раз задавался вопросом о безусловной собачьей любви, безоговорочной преданности. В один из редких дней, когда у Николая Петровича было приподнятое настроение, Женя обсудил эту тему с начальником. Николай придерживался мнения покойной супруги Марины Михайловны, которая всегда держала кошек, и уважала их за независимость: хочу – позволю погладить, хочу – уйду, а заискивать не собираюсь. Собаки же, считала Марина Михайловна, продадут хозяина за косточку, предложенную чужаком. Но Женя заподозрил, что Николай в душе не разделял этих взглядов, а только следовал догмату «о покойных либо хорошо, либо ничего», не желая порочить доброе имя любимой супруги. Во фразе «У нас в доме постоянно жили кошки, иногда по пять за раз», Жене послышалось, что «за раз» было произнесено слитно, и с чувством.

– Извини, у меня для тебя сейчас ничего нет, – Женя потрепал Пса за ухом. Тот забил хвостом по крупу так, что хвост рисковал оторваться, и разочарования не показывал. Женину попытку освободиться от его объятий и продолжить путь он воспринял как предложение присоединиться, но Женя наказал ему оставаться в пределах двора. Пес послушно замер на выходе из арки и еще долго смотрел ему вслед, ожидая какого-то сигнала. Потом он сел на задние лапы, но уши стояли торчком, а горящие глаза внимательно следили за Женей в надежде, что он передумает в любую секунду, и Пес боялся пропустить эту секунду.