Круговорот лжи - Нина Бодэн

— Я надеялась, что вам понравится. Я купила ее вчера вечером в одном из этих смешных индийских магазинчиков у Кингс-Кросса. Пробегала мимо и случайно увидела.

Не успев подумать, я сказал:

— Вчера вечером? Я думал, что Тим ушел пару дней назад.

— Тим?

Я оторвался от своего восхитительного салата и поднял глаза. До меня не доходило, что могло вызвать столь безмерное удивление. Я терпеливо пояснил, все еще подспудно надеясь, что она попросила присмотреть за мальчиком кого-нибудь из соседей:

— Я имел в виду, что кто-то должен был остаться с Барнаби.

— Зачем? Он лежал в постели.

— Он знал, что ты ушла?

— Все было в порядке. Он быстро уснул. Иначе я бы не ушла.

— Но он мог проснуться. Как долго тебя не было?

— Не знаю. Не больше часа. Барнаби никогда не просыпается ночью. Он был в безопасности. И что-нибудь повредить или сломать в доме тоже не мог. Я заперла дверь спальни.

— Что?!

Увидев мой изумленный взгляд, Клио начала медленно краснеть. До сих пор мне казалось, что она просто не понимает, почему я ее расспрашиваю, — так же как Барнаби, который считает игрушки и сказки странными причудами взрослых. Но когда Клио заговорила вновь, в ее голосе прозвучало упрямство.

— Вы несправедливы! Я знаю, как нужно с ним обращаться! Я бы не оставила его, если бы он болел или с ним что-то было не так. Но я начинаю сходить с ума, если у меня нет возможности выйти побегать. Это очень важно для моего самоощущения, помогает мне держаться на плаву. А вы такой же, как мой отец! Считаете, что из-за Барнаби у меня нет права на личную жизнь, наказываете меня за то, что я посмела его родить, связываете по рукам и ногам…

Я встал и сказал:

— Я не твой отец и не собираюсь тебя ни за что наказывать, так что можешь не кипятиться. Если пробежки так нужны тебе «для самоощущения», можешь бегать, сколько хочешь. Мне нетрудно присматривать за Барнаби, когда я дома, или платить приходящей няне, когда меня нет. Но, будь добра, не оставляй его одного. Во всяком случае, пока живешь здесь. Таковы правила этого дома, понятно? Спор окончен.

Я взял полупустой бокал с красным вином, полупустую бутылку и сказал:

— Хочу посмотреть девятичасовые новости. Если хочешь, присоединяйся.

Я думал, что поступил правильно: высказал свою точку зрения спокойно, но решительно. Однако когда на экране появился список случившихся за день катастроф, меня начали одолевать сомнения. Наверное, я выражался слишком напыщенно (как всегда, когда на меня накатывал гнев). Не следовало читать Клио нравоучений. Чувство ответственности не приходит автоматически с физиологическим материнством. Я должен был все объяснить ей подробно, как ребенку. Она ведь еще совсем девочка. Когда родился Тим, мы с Элен были на несколько лет старше, но далеко не образцовыми родителями. Однажды летним вечером мы оставили Тима, мирно спавшего в своей коляске, возле паба. Вскоре пожилая женщина (может быть, она вовсе не была пожилой, но тогда нам так казалось) подошла к стойке, держа на руках нашего мальчика, и громко завопила:

— Как вам не стыдно?! Пока вы тут напиваетесь, каждый может унести вашего ребенка! — Сцена была трагикомическая и неловкая. Мне стыдно до сих пор.

Пришла Клио. Она держала книгу, как входной билет, и робко смотрела на меня. Я улыбнулся, и она села на пол у моего кресла. Досмотрев новости до конца, она пробормотала:

— Неужели во всем мире не произошло ничего хорошего? — Потом Клио раскрыла книгу (это была «Оксфордская антология английской поэзии»), склонилась над ней, и ее волнистые волосы упали по обе стороны нежной белой детской шеи. В тот момент она казалась мне воплощением невинности, обреченной на смерть. Я провел пальцами по ее густым волосам и мягко сказал:

— Знаешь, хотя Барнаби кажется большим и очень умен для своего возраста, ему всего четыре года, а даже очень разумные дети могут испугаться.

Она прильнула ко мне и сказала:

— Вам не понравилось, когда я заговорила о чувстве самоощущения, да? Вы считаете, что это паршиво звучит. Но я не знаю, как это назвать. Это не просто что-то физическое. Когда я бегаю, то чувствую себя самой собой, чем-то цельным. Но теперь, когда я поняла, что вас волнует, я больше не буду оставлять Барнаби одного.

Это было не совсем то, на что я рассчитывал, но все же неплохо для начала. Однако мне хотелось кое-что узнать, и я решил воспользоваться ее хорошим настроением. Удачная выдумка о том, что у бегемотов нет пап, не могла надолго отвлечь Барнаби.

Когда я задал вопрос, Клио напряглась; ее шея окаменела под моими пальцами. Я быстро сказал:

— Послушай, я понимаю, что это не мое дело. Если не хочешь, не отвечай. Просто я должен быть в курсе, что ты говорила Барнаби, чтобы знать, что ему ответить.

Клио пробормотала:

— Он никогда не спрашивал меня об этом. Не знаю, почему он спросил вас.

Мне показалось, что в ее голосе прозвучала боль. Я промолвил:

— Может быть, он впервые задумался об этом. — Это не слишком походило на правду. — Или боялся расстроить тебя. Он очень тонко чувствует настроение окружающих.

Особенно ее. Я не раз замечал, что Барнаби просто не сводит с Клио глаз. Он был идеальным наблюдателем: умным, внимательным и тихим. Может быть, даже чересчур осторожным. Иногда это приходило мне в голову, хотя слово «осторожность» казалось странным, когда речь шла о взаимоотношениях матери и ребенка.

— Не знаю, — сказала Клио.

— Иными словами, ты не хочешь говорить об этом?

— Я же сказала, не знаю, — угрюмо повторила Клио. Ее шея покрылась пятнами.

Я ощутил внезапный приступ любопытства, в котором было что-то сладострастное, и попытался побороть его. Я правильно поступил, когда не стал расспрашивать ее при первом знакомстве. Не следовало делать это и теперь. Я притворялся и лицемерил, когда говорил, что хочу знать о случившемся ради ребенка. Это был еще один пример того, что Элен называла старческой похотливостью.

Я заикаясь извинился. Клио повернулась и посмотрела на меня снизу вверх; ее круглое детское лицо было сердитым и упрямым. И мне вдруг расхотелось знать. Но она не обращала внимания на мои неуклюжие оправдания. Когда я сбивчиво бормотал, что каждый имеет право на частную жизнь и что мне очень жаль, если у нее сложилось впечатление, что я лезу ей в душу, Клио закрыла глаза, демонстрируя свое долготерпение.

Потом она открыла глаза и бесстрастно сказала:

— Не нужно извиняться. На самом деле все очень просто. Летом я поехала в школьный лагерь. Однажды вечером мы выпили: мы с Илайной, еще одна девочка из нашей палатки — и шесть мальчиков. Никто из нас не предполагал, что из этого может выйти. С Илайной и другой девочкой ничего не случилось. Только со мной. — Меня поразило, что ее улыбка была веселой и почти озорной. — Видно, такая у меня судьба. Просто раньше я ничего подобного не делала, а они — сотни раз.