Каббала - Артур Уэйт

Минуя области самых невероятных предположений, где Один, бог скандинавской мифологии, отождествляется с Аба, Верховным Отцом Каббалы; Фрейя с Има, Верховной Матерью; Тор с Арик Анпин, Малым Лицом; а Высшее Существо, просматриваемое за скандинавской мифологией, с Эйн-Соф; минуя далее натянутые параллели с друидскими верованиями, на которых было бы глупо задерживаться13, мы возвращаемся к исходной позиции предполагаемых гностических связей Каббалы. Можно согласиться с Кингом, предполагающим, что, каково бы ни было время появления Зогара в нынешнем виде, некоторые его предания сходны с теми, которым учили в раввинистических школах Вавилона и Тивериады14. Сходны или не сходны, а различие отмечает тот путь, который прошла интеллектуальная мысль Израиля, то самобытное развитие, которое претерпевала она под воздействием различных импульсов в период между эпохой гностицизма и публикацией Зогара. Необходимо также признать, что Маркос*, будучи «евреем по рождению», воплотил кое-что от своего еврейского наследия в созданную им систему. И вместе с тем гностицизм – это не Каббала, хотя у них есть случайные сходства, и можно говорить о каком-то общем для обоих явлений источнике. Ближе к истине М. Амелино, когда он говорит о совпадении в развитии этих двух систем15. Есть структурные и внешние сходства между стеклом и горным хрусталем, и, однако, стекло есть стекло, а хрусталь есть хрусталь16.

Это не философский подход, потому что незачем забираться в глубь времен и в отдаленные страны, когда объяснение данных фактов под носом. «Лучшее рядом», – говорил поэт, и, кто бы мы ни были – художники или мечтатели, стихотворцы или комментаторы Каббалы, – мы обязаны создавать наше произведение или толкование, стараясь не прибегать для этого к чему-то недосягаемому. Прототип йециратической и зогарической теософии совсем близко, стоит протянуть руку: он в иудаизме. Смешение всех и всяческих систем, характерное для нашего времени, имеет параллель в той эпохе, когда возникло христианство. «В те дни, когда в пустыне на берегу Мертвого моря появился Иоанн Креститель, все старые философские и религиозные системы стали усиленно сближаться. Общественное сознание охватила какая-то апатия, и все жаждали найти успокоение в сплаве доктрин, которым приготовили путь походы Александра Великого и времена благоденствия, наступившие вслед за этим с возникновением в Азии и Африке греческих колоний. Войны Александра ввели в соприкосновение разные народы чуть не трех четвертей земного шара, и повсюду встречались и смешивались вероучения Греции, Египта, Персии и Индии. Рухнули наконец барьеры, разделявшие до тех пор страны и народы; и пока народы Запада с готовностью присоединяли к своим верованиям верования Востока, последний спешно знакомился с наследием Рима и Афин… Евреи и египтяне, тогда самые особенные из всех народов, также поддались духу эклектики, как их завоеватели, греки и римляне»17. Но евреи исходили не из жажды синтеза, а из национальных амбиций, и, хотя трудно представить себе, чтобы, находясь в таком окружении, они остались полностью неуязвимыми для посторонних влияний, свою задачу они видели не в том, чтобы приспосабливать к чуждым системам свою религию, а чтобы повлиять на них и продемонстрировать, что философы других народов всем обязаны Богоучению Палестины. Филон, грек* из Александрии, в известной степени эллинизировал древнееврейскую религию с тем, чтобы иудаизировать эллинскую философию18. Этот синтез открывает ближайший подступ, если не по времени и месту, то, по крайней мере, по форме и содержанию, к каббалистической теософии в плане ее источника в еврействе. Для нашего исследования, цель которого упрощать, а не усложнять проблемы, достаточно, чтобы я сослался на Аристобула, который за век до этого задавался аналогичными вопросами. Филон и все то направление и строй мысли, связанные с его именем, не могли не оказать определенное влияние на позднейшую еврейскую литературу19, хотя невозможно исчерпывающе охарактеризовать историю этого влияния и то, как оно конкретно сказывалось на этой литературе. Не следует вместе с тем впадать в ошибку и утверждать, что Каббала – это платонизм, просочившийся через Филона и еврейскую школу из Александрии, или что традиция иудаизма претерпела сильное воздействие филоновской мысли. Когда в Сефер Йецире (Книге Творения) мы находим буквенные символы Логоса, посредством которых Бог творил вселенную, очень легко склониться к мысли, что это греческое влияние, однако факт остается фактом: Сефер Йецира – творение еврейское по существу, что не позволяет рассматривать ее в категориях платонизма. Вместе с тем мы знаем, где искать некоторые точки соприкосновения. Что касается доктрины, развитой комментаторами Сефер Йециры до выхода в свет Зогара, что касается литературы, соприкасающейся с ними, и самого Зогара, не говоря уже о позднейшей литературе, которая сознательно и откровенно пользуется греческими источниками, то здесь дело обстоит гораздо серьезнее20. Филон резко противопоставляет Бога и материальный мир, бесконечное и конечное; это же противопоставление есть, скажем, и в Зогаре, который в данном случае может представлять всю каббалистическую литературу. Филон утверждает абсолютную трансцендентность Бога; то же и Зогар. По Филону, природа Бога в Себе не поддается дефиниции и бескачественна, как таковая; Каббала осуждает всякую попытку описать сокрытого Бога даже посредством атрибутов, через которые Он являет Себя. Все филоновские определения Бога негативны; сравним latens Deitas* Каббалы. Филон настаивает, что Ему невозможно дать никакое имя; Каббала согласна с этим положением21, хотя каббалисты и приводят длинный список Имен Божиих и толкуют их значения и силу. Филон считает Бога Священного Писания антропоморфным и дает аллегорическое толкование всем описаниям, атрибутам и манифестациям Божества в Ветхом Завете: сравните доктрину о двух Лицах, назначение которых, как некоторые полагают, объяснить этот антропоморфизм по принципу nec plus ultra*. Для Филона буквальный или прямой смысл Писания – это завеса; то же и для Зогара. Филон интерпретирует его буквально или символически, в зависимости от поставленной задачи; такова же и каббалистическая экзегеза. Филон понимает видимый мир как врата мира невидимого; он верит в возможность непосредственного созерцания Бога, верит в существование архетипического мира и в то, что вещи зримые являются подобиями вещей незримых22; ярко выраженные пересечения со всеми этими положениями мы находим в доктрине Каббалы. Аналогии эти слишком многочисленные, слишком близкие и знаменательные, чтобы у нас оставалось малейшее сомнение в том, что все эти каббалистические мотивы существовали в традиции Израиля раньше, и Филон лишь подтверждает факт существования мистического учения в еврейской традиции. Спонтанность, посвященность, последующие влияния – все это остается, и все это необходимо для объяснения существования Зогара и его взаимосвязей, но его источник не обязательно и менее всего исключительно Филон, напротив, он объясняет, откуда произошел Филон. Но главное, это напряженная, самостоятельная работа мысли, использующая традицию как завесу, которая не может скрыть свою глубинную индивидуальность и иногда гораздо ближе нам по духу, чем мы склонны воспринимать ее из-за ее формы. Вместе с тем это можно заподозрить на философских основаниях, потому что, сколь бы ни был завуалирован символический язык, какие бы специфические искажения ни порождала сложнейшая оптика, человеческие чувства и стремления имеют общий корень, и сквозь изощренный язык Каббалы, под многослойными красочными напластованиями и фантастическими способами выражения, мы видим, что наши собственные искания и вопрошания находят выражение на свой особый лад в этой книге, написанной на языке изгнания. И вместе с поэтом мы признаем, сколь истинно вся мудрость и предание есть

ТаЧасть голода и жажды сердца,Неистовства и пламени ума,Взалкавшего запретного плодаЭдема яблок золотых,Дабы унять и жар его и боль.

Когда Верный Пастырь Зогара вкладывает в уста Отца вселенского Израиля такие слова: «В сем мире Имя Мое пишется ЙХВХ, а читается Адонай, но в мире грядущем оно будет читаться как написано, дабы Милость была со всех сторон»23, мы понимаем, что здесь и сейчас, в этой точке XX столетия мы могли бы по-другому выразить тоску, упование, веру, преподанную в такой символической форме, но эта старинная символика на свой лад выражает то, что все мы хотели бы выразить, и все же я не уверен, что наш современный язык мог бы передать это лучше. Здесь есть оправдание путей Божиих по отношению к человеку и в этом смиренное упование благочестивой души на то, что в великий день Господень не будет посрамления Его чадам; что, несмотря на помраченность наших путей, мы твердо верим, что Он есть свет; что, хотя в сердце своем мы пишем Милость, но читаем Закон и его суровый порядок на всех путях своих, в один прекрасный день мы познаем, что это Милость со всех сторон, высшее выражение Закона, или что Закон есть тот порядок, при котором нам явлена Божественная любовь. В этом послании, а не в бороде Микропросопоса, Малого Лица, и не в числе миров, подвешенных на волосах Арик Анпин, непреходящая красота и смысл Каббалы. Гематрия и тмура – развлечение для не в меру серьезных детей, но голос великих мудрецов Зогара, выражающих язык сердца Израиля, нуждается не в играх со словами для раскрытия изрекаемого им смысла; и набатный гул этих речений, словно удар тока, пробуждает в истинном верующем нашего времени осознание того, что Великое Собрание состояло из наших собратьев.