Бульон терзаний - Ольга Лукас

– Нет, – сказал вслух Владимир, – не сфотографируешь. И служебного входа того уже нет, там теперь парковка банковская. И великими артистами стали не все.

Если совсем честно, великим стал только Леха. Видимо, потому, что он единственный из троих не был женат на Рите.

А вот известный кадр: Леха сидит на крыльце, подперев кулаком щеку. Где только не перепечатывали эту фотографию! Даже плакат с нее в девяностых сделали и продавали в подземных переходах. Рита, конечно, ни копейки с этого не получила, даже вмешательство Мирры Яковлевны не принесло результатов. И до сих пор всем нравится это фото. А ведь Рита просто так тогда щелкнула, чтобы последний кадр добить и поскорее сдать пленку в проявку. Вернее, на самом последнем кадре, наполовину засвеченном, были Стакан и Владимир… Впрочем, это неважно. Надо обязательно позвонить Лехе. Вот только не сейчас, сейчас надо искать календарь, потом ехать к мебельщикам. Назначить день, собраться – и позвонить.

«Полюшко-поле» над головой наконец-то сменилось другой пьеской. А вот и реквизит для Петрушки. Владимир достал из коробки прозрачный полиэтиленовый пакет с отрывными календарями. Такие календари дарила всей труппе заведующая литературной частью Светлана. Первого января Владимир торжественно объявлял сам себе, что с сегодняшнего дня он начинает новую жизнь, вешал подарок на стену, отрывал первый листок, второй, третий… Потом забывал. Потом отрывал срезу несколько листков… Потом обнаруживал, что на улице – август, а на календаре – март. Убирал календарь на антресоли, ждал следующего года, и все повторялось.

Владимир выбрал два календаря – за 1985 и за 1988 год. Пусть Петрушка рвет их, дождались они своего часа.

Он бережно убрал оставшееся в коробку, поставил коробку обратно на антресоли, отнес стремянку в спальню, вспомнил о пакете для картины, отправился на поиски – и тут зазвонил мобильный телефон. Нина очень, очень, очень извинялась, но просила режиссера сегодня подъехать чуточку пораньше, для конфиденциального разговора с Петром Светозаровичем.

Владимир собирался перед выходом кофе попить, сосредоточиться: сегодня будет первый общий сбор гостей Фамусова, каждому надо указать его место – но какой уж тут кофе. Оделся, спустился вниз, сел за руль. Дорогой слушал какое-то радио, ничего не услышал, не запомнил.

Всю дорогу убеждал себя: «Я просто напутал с документами для кадровички, перепишу анкету – и никаких проблем». Но уже паркуясь на офисной стоянке, где ему выделили отдельное место, подумал: «А вдруг спектакль – это прикрытие? А на самом деле затевается что-то противозаконное, и я уже тем, что сдал все свои документы, подписал себе приговор? Сейчас сядем за стол, и Светозарович скажет – ну вот, Володя, теперь ты фиктивный директор фирмы, на которую мы спишем все свои долги и налоговые прегрешения. Тебя, конечно, посадят. А ты не будь лопухом!»

Ведь сплошь и рядом происходит такое! Берут чужой паспорт и регистрируют на него что-нибудь незаконное. Хорошо, что квартира принадлежит бриллиантовой теще – не отнимут…

– Здравствуйте, Владимир Игоревич! – поприветствовала его Нина и достала из какого-то неприметного ящика бутафорский лорнет с большим сизым носом, – а я уже подготовилась к репетиции. «Ах, гран маман! Ну кто так рано приезжает?»

– Привет. Молодец, – улыбнулся в ответ Владимир и положил на стол свой сверток. – Я тоже подготовился. Вот календари для Петрушки.

– Так, записываю в реквизит, – сказала Нина, убрала сверток и что-то чиркнула на отдельном листке. – А Петр Светозарович как раз у себя, один. Сейчас я спрошу, может ли он вас принять.

Позвонила, спросила. Убедилась, что может.

На негнущихся ногах Владимир вошел к директору.

Кабинет встретил его тишиной и полной иллюминацией: горели и лампы дневного света под потолком, и торшер в углу, и настольная лампа, и даже светильники, встроенные в сервант с дорогими безделушками, подарками от партнеров по бизнесу.

– Ну, здравствуй, великий режиссер! – весело воскликнул Петр Светозарович.

Владимир вежливо кивнул и подумал о том, что Евлампия Феликсовна обнародовала результаты своих изысканий, и вся фирма теперь знает, что никакой он не советник Михалкова по самым важным вопросам киноискусства. Самозванца, скорее всего, решили выгнать или уменьшить сумму его гонорара. По сравнению с теми ужасами, которые он придумал и пережил по дороге, это было сущей ерундой. А свет везде горит, потому что директор будет проводить допрос с пристрастием.

– Что же ты, режиссер, не следишь за своими артистами? – продолжал веселиться мебельный босс. Он предложил Владимиру присесть, сам же вышел из-за стола и, прохаживаясь туда-сюда по кабинету, сообщил причину поспешного вызова.

Оказалось, что княгиня из бухгалтерии не оправдала оказанного ей доверия и преждевременно ушла в декретный отпуск. Вроде бы опытная мать двоих детей, все рассчитала, но что-то пошло не так, и со вчерашнего дня она дома, соблюдает режим и наслаждается покоем и тишиной. Настолько, насколько можно наслаждаться ими в обществе двух здоровых активных дошколят. Тут же выяснилось, что все дамы в офисе чуть не с первого дня догадались об интересном положении коллеги и одобрительно перешептывались по этому поводу. Женщины такое сразу замечают. Но ни Петр Светозарович, ни Владимир даже и не подумали о подобном варианте развития событий. Княгиня была особой дородной, носила свободную одежду так, что у мужчин не возникло никаких подозрений.

Утром, узнав от Нины последние известия, Петр Светозарович вбежал в кабинет главного бухгалтера, плюхнулся на стул для посетителей, стал гневно вращать очами и пыхтеть. Отпыхтевшись, веско спросил:

– Что ж она не предупредила никого?

– Наверное, боялась сглазить.

– Что ж она на сцену полезла? Если знала?

– Не рассчитала.

– А что же вы?..

– Вы на меня сейчас так кричите, как будто это я повинна в положении, в котором она оказалась, – усмехнулась главный бухгалтер.

Директор понял, что погорячился, извинился и быстро ушел. Но вопрос с княгиней оставался открытым.

– Короче, Владимир, я на тебя надеюсь, – сказал Петр Светозарович таким тоном, каким строевые сержанты в голливудском кино говорят: «Это приказ, рядовой, и он не обсуждается!» – Пройдись по кабинетам, найди нам новую княгиню. Официально разрешаю отвлекать людей от работы. А у меня ведь каждый день новое «здрасьте». Вот опять комиссия по авторскому праву за жопу взяла.

– Вас? За что?

– За жопу!

– Я имею виду – по какой причине?

– А людям если надо, они найдут причину. Видел стол у Эфы в кабинете?

– Видел. Солидный стол.

– У нас у всех сотрудников такие. А знаешь ли ты, что в тысяча девятьсот… короче, каком-то году художник… у меня где-то записано его имя… нарисовал Ленина вот точно за таким столом. Ленина он срисовал с натуры, а стол якобы придумал.

– По-моему, самый обычный стол. Что там можно придумать?

– Вот и мне так кажется. Модель и называется – «Стол люкс обыкновен». Обыкновенный люкс, значит. Ленина еще приплели.

– А что художник говорит?

– Художник? Помер давно тот художник. И дети его. А внучка, зараза, живехонька. Тьфу-тьфу-тьфу. Дай ей Бог здоровья, змеюке. Привлекла комиссию по авторским правам. Было целое расследование с правозащитниками и иностранной прессой.

– Денег хочет? – догадался Владимир.

– Я сперва тоже так подумал! И предложил ей денег. Но тут хуже все. Ее муж оказался нашим прямым конкурентом. Делом он с нами не сладит, слабоват, – так вот баба его выдумала такой подлючий фокус. Мы эти столы сняли с производства, все, что было на складе, поставили сотрудникам в кабинеты – вопрос снят. Но ей мало. Она нашла в Интернете фотографии, завладела нашими старыми каталогами. Утверждает, что мы тайно продолжаем изготавливать и продавать контрафактный товар. Так посмотришь на нее: кажется, умом баба тронулась. Но ничего подобного. У нее в голове – компьютер. Она хочет нас разорить, все на карту поставила, случая ждет удобного. Мы, конечно, тоже не дети, подготовились. Все лето тихо было. Я сказал, что мы все столы уничтожили, больше не производим, не продаем – какие претензии? Так она нашла на каком-то строительном рынке еще старый завоз – не знаю, зачем им там этот стол был нужен, маленькая лавка, торгуют копеечным барахлом из ДСП. Может, она нарочно им приплатила. Совсем вот такусенький павильон, мы и забыли про них. Ну и по новой: «Контрафакт, память художника, то-се, пятое-десятое. Сейчас все опечатаем – и в суд!» С владельцем лавки мы уже беседу провели, Павлик лично ездил. Платила она ему или нет, уже не разберешь, но мы все равно предложили больше. Сейчас сын вернется, будем думать, как от этой мегеры откупиться. Сделать она с нами, теоретически, ничего не может, но крови выпила изрядно.

– Как-то непорядочно с ее стороны. Она же знает, что вы у ее деда ничего не украли.