Всемогущий атом (сборник) - Роберт Силверберг

— Я знаю как это делается, — сквозь зубы прошипел Барретт. — Не надо подробностей.

Ему стоило огромных усилий не потерять самообладания. Он с трудом подавил желание схватить Бернстейна и несколько раз ударить его головой о ветровое стекло. «Эта гнусная вошь умышленно рассказывает мне об этом, чтобы помучить меня», — подумал Барретт.

— Пропусти зверства и расскажи, что еще произошло, — сухо заметил он.

— Разделавшись с Джанет, они раздели догола Ника и проверили его тоже. Мне кажется, Ник впал в состояние глубочайшего шока, когда они обрабатывали Джанет, а затем и его самого выставили напоказ.

Барретт нахмурился еще сильнее. Ник Моррис был невысоким парнем с миловидным, как у девушки, лицом, и для него все это было вызывающей глубокую травму пыткой. Удовольствие же, получаемое Бернстейном, было очевидным.

— Затем Джанет и Ника отвели на допрос в Фоли-Сквер. Около четырех тридцати Ника отпустили. Он позвонил мне, а я связался с тобой.

— А Джанет?

— Ее задержали.

— Против нее у них было улик ничуть не больше, чем против Ника. Почему же ее тоже не отпустили?

— Откуда мне знать? — пожал плечами Бернстейн. — Главное, что ее задержали.

Барретт сцепил пальцы рук, чтобы они не дрожали.

— Где Плэйель?

— В Балтиморе. Я позвонил ему и посоветовал оставаться там, пока не пройдет опасность.

— Но ты пригласил меня вернуться!

— Кто-то должен остаться у руководства, — сказал Бернстейн. — Поскольку это ко мне не относится, значит, придется тебе. Не беспокойся, тебе по-настоящему ничто не угрожает. Я поговорил с одним влиятельным лицом, он проверил бумаги и сказал, что ордер был выписан только на арест Джанет. Чтобы удостовериться в этом, я поставил Билли Клейна понаблюдать за твоей квартирой, и он говорит, что за последние два часа туда никто не приходил. Тебе нечего опасаться, тебя не ищут.

— Но Джанет в тюрьме!

— Это случается, — ответил Бернстейн. — Таков риск, на который мы идем.

Барретту казалось, что он слышит сухой внутренний смех этого сморчка. Бернстейн в последние несколько месяцев отошел от движения, пропускал собрания, отказывался, разводя руками, от иногородних поручений. Он выглядел равнодушным, отчужденным, подполье его теперь почти не интересовало. Барретт не разговаривал с ним уже более трех недель. И вдруг он снова в центре событий. Почему? Почему он едва скрывает злорадный смех, говоря об аресте Джанет?

Машина устремилась к Манхэттену со скоростью почти двести километров в час. Как только они проехали Сто двадцать пятую стрит, Бернстейн перешел на ручное управление и въехал в Ист-Ривер-Туннель, появившись на путепроводе на Четырнадцатой стрит. Еще несколько минут, и они были у дома, где жили Джанет и Барретт. Бернстейн позвонил оставшемуся наверху наблюдателю.

— Все чисто, — сказал он через несколько секунд Барретту.

Они поднялись наверх. Квартира оставалось такой же, как сразу после ухода полиции, и представляла собой мрачное зрелище. Полиция здесь поработала основательно. Был открыт каждый ящик, с полок снята каждая книга, мельком просмотрена каждая видеокассета. Разумеется, полиция ничего не нашла, так как Барретт строго придерживался правила не держать у себя в квартире ничего компрометирующего их, но по ходу обыска фараоны умудрились залапать своими грязными руками все предметы, находившиеся в квартире.

На полу многозначительным веером были разбросаны вещи Джанет. Барретт вспыхнул, увидев, с каким волчьим оскалом Бернстейн глядит на тонкую одежду. Посетители не были щепетильны в отношении содержимого квартиры. Барретта заинтересовало, сколько всего теперь недостает, но у него еще не было духу проверить это. Он чувствовал себя так, словно его собственное тело было вскрыто ножом хирурга, все органы переставлены, проверены и брошены, как попало.

Нагнувшись, Барретт поднял книгу, у которой треснул корешок, осторожно закрыл ее и поставил на полку. Затем схватился за полку рукой, облокотился на нее, закрыл глаза и стал ждать, пока улягутся страх и возмущение.

— Попробуй еще разок связаться со своим влиятельным знакомым, Джек, — проговорил он чуть позже. — Нужно, чтобы ее отпустили.

— Я ничем не могу тебе помочь.

Барретт рванулся к нему и схватил его за плечи, вонзил в них пальцы и под дряблыми мускулами ощутил острые кости. Кровь отлила от лица Бернстейна, только шрамы сияли на нем темно-фиолетовым цветом. Барретт яростно тряс его. Голова Бернстейна моталась на тонкой шее.

— Что значит «ничем не могу помочь»? Ты можешь найти ее! Ты можешь ее вызволить!

— Джим… Джим, прекрати…

— Ты и твои знакомые! Это они арестовали Джанет! Неужели это для тебя ничего не значит?

Бернстейн вцепился в запястья Барретта, пытаясь оторвать от себя его руки, а когда тот разжал пальцы, раскрасневшийся Джек сделал шаг назад, поправил одежду и вытер лоб платком. У него был страшно испуганный вид, однако глаза его пылали сердитым негодованием.

— Ты, обезьяна, — тихо прошипел он. — Не смей больше так хватать меня.

— Извини, Джек. Я все еще потрясен. Как раз сейчас они, может быть, пытают Джанет, избивают ее, выстраиваются в очередь, чтобы изнасиловать ее…

— С этим мы ничего не можем поделать. Она в их руках. Мы не можем заявить официальный протест, да и неофициальный тоже. Они будут ее допрашивать и, возможно, после этого освободят, но это нам не подвластно.

— Нет. Мы отыщем ее и как-нибудь освободим.

— Ты не думаешь, что говоришь, Джим. Мы не можем подвергать опасности других членов нашей группы ради того, чтобы освободить Джанет, если только ты не считаешь себя привилегированным лицом, которое может рисковать жизнями или свободой своих товарищей просто для того, чтобы вернуть себе женщину, с которой эмоционально связан, даже если ее полезность для организации закончилась…

— Мне тошно тебя слушать, — сердито отрезал Барретт.

Но он понимал, что в рассуждениях Бернстейна есть рациональное зерно. В их группе еще никого не арестовывали, однако Барретт отдавал себе ясный отчет в том, что последует за таким арестом. Нечего и думать, что можно вынудить правительство выпустить заключенного, если оно того не пожелает. Существовало больше десятка лагерей, разбросанных по всей стране, и сейчас Джанет могла быть и в Кентукки, и в Северной Дакоте, и в Неваде, — трудно сказать, где, — ожидая неизвестно какого приговора по неопределенному обвинению. С другой стороны, она могла уже оказаться на свободе и возвращаться домой. Непредсказуемость — вот что было отличительной чертой стоящего у власти тоталитарного правительства. Джанет исчезла, и Барретт не мог ничего изменить. Все зависело только от таинственной прихоти правительства.