Звонок мертвецу. Убийство по-джентельменски - Джон Ле Карре

И я не в силах была остановить его. Знаете, что мне казалось самым странным в Феннане? При всех своих сомнениях, при всех попытках в бесконечных разговорах развеять их, он уже давно и прочно решил, что именно будет делать. А все остальное считал пустой лирикой. Его ум казался мне разбалансированным, и я говорила ему об этом…

— И тем не менее помогали, — заметил Смайли.

— Да, помогала. Он нуждался в помощи, и я ему ее оказывала. В нем была вся моя жизнь.

— Это я могу понять.

— Но тут коренилась моя ошибка. Понимаете, он был маленьким мальчиком. Даже рассеянным по-мальчишески. И очень тщеславным. Он решился делать это, но делал из рук вон плохо. Еще и потому, что относился ко всему не так, как вы или я. Вы бы назвали это по-другому. А для него это стало просто работой, и ничем другим.

Все началось так обыденно. Однажды вечером он принес домой текст телеграммы и показал мне его. Сказал только: «По-моему, Дитеру необходимо с этим ознакомиться». И больше ничего. Я сначала не могла поверить… В то, что он — шпион. А ведь он и был им, если называть вещи своими именами. Но постепенно до меня дошло. Они начали давать ему особые поручения. В папке для нот, которую я получала у Фрайтага, теперь часто лежали прямые приказы и иногда деньги. Я сказала ему: «Посмотри на то, что они тебе присылают. Разве ты нуждаешься?» И мы действительно не знали, что делать с деньгами. В результате мы их попросту раздали, вот и все. Зимой, когда я рассказала об этом Дитеру, он очень рассердился.

— О какой зиме идет речь? — спросил Смайли.

— О второй зимней встрече с Дитером. В пятьдесят шестом году в Мюррене. А впервые мы с ним столкнулись в январе пятьдесят пятого года. Тогда все и началось. И знаете, что интересно? События в Венгрии 1956 года не оказали на Сэмюэла никакого воздействия. Оставили совершенно равнодушным. Дитер очень тревожился по этому поводу. Я знаю. Мне об этом рассказал Фрайтаг. И когда Феннан вручил мне в ноябре новые документы для доставки в Уэйбридж, я действительно рассердилась не на шутку. «Разве ты не видишь, что все кончается одинаково? — кричала я на него. — Те же пушки, те же дети, погибающие на улицах? Только мечта изменилась, а цвет пролитой крови не меняется никогда. Ты этого добивался? — спрашивала я его. — А если бы такое произошло в Германии, тебе тоже было бы наплевать? Если бы стреляли в меня, ты бы и с этим смирился?» Но он лишь сказал: «Нет, здесь все иначе». И я продолжала носить папки с нотами. Вам это понятно?

— Даже не знаю. Нужно подумать. Но, вероятно, могу понять.

— Он был для меня в этой жизни всем. Он, наверное, и составлял смысл моего существования. А потому можно сказать, что я и себя тоже защищала. Постепенно втянулась в их дела, и останавливаться оказалось слишком поздно… Иногда, — добавила он почти шепотом, — я даже радовалась за нас, когда казалось, что весь мир аплодировал бы тому, чем мы с Сэмюэлом занимались. Подъем Западной Германии мы никак не могли приветствовать. Вернулись многие из прежних имен, которые наводили на нас ужас в детстве. Вернулся этот страшный тупой шовинизм. Было видно даже по газетным снимкам, как им хочется вышагивать строем под звуки старых маршей. Феннан разделял мои чувства, хотя, слава Богу, ему не довелось пережить того же, что и мне.

Нас поместили в лагерь на окраине Дрездена, где мы тогда жили. Моего отца разбил паралич. Больше всего он страдал от невозможности достать табак, и я делала ему самокрутки из любой ветоши, какую только могла найти, — как заменитель сигарет. Однажды охранник заметил, как он «курит», и поднял его на смех. Потом подошли другие и тоже принялись веселиться. Дело в том, что папа держал самодельную сигарету в парализованной руке и у него уже горели пальцы. А он ничего не чувствовал…

Так вот, когда они снова стали вооружать немцев, дали денег, обмундировали солдат… В те времена — пусть они продлились недолго — меня радовало то, что мы делали вместе с Сэмюэлом. Мы ведь, как вы знаете, евреи, а потому…

— Да, я все понимаю, — сказал Смайли. — Я ведь тоже был свидетелем, пусть многого и не видел.

— Да, Дитер говорил об этом.

— Дитер говорил вам об этом?

— Нет. Фрайтагу. Как и мой муж, он тоже сказал, что вы очень умный человек. По словам Фрайтага, однажды, еще перед войной, вы сумели обмануть Дитера, который узнал об этом лишь много лет спустя. Он считает вас лучшим в своей профессии.

— Когда же Фрайтаг рассказал вам все это?

Она долго смотрела на него. Смайли еще не доводилось видеть столь скорбного выражения лица, полного безнадежности и отчаяния. Ему вспомнились слова, сказанные ею раньше: «У меня слезы кончились уже давно, мистер Смайли — я пуста. Мне пришлось оплакивать слишком многих». Он понимал ее настроение лучше, чем тогда, и вновь уловил его отголоски во фразе, которую и ожидал услышать:

— А разве вы еще не догадались? В тот вечер, когда он убил Сэмюэла. В том-то и заключалась самая невероятная ирония судьбы, мистер Смайли, что в тот самый момент, когда у Сэмюэла появилась возможность дать им действительно много — не какие-то обрывки информации и не время от времени, а чуть ли не каждый день, — когда им оставалось лишь заготовить побольше папок для нот, именно в этот момент их собственный страх все разрушил, лишил разума, превратил в животных, заставил уничтожить то, что они создали.

Сэмюэл постоянно повторял: «Они победят, потому что знают, а остальные погибнут, потому что этим знанием не обладают. Люди, которые работают ради осуществления своей мечты, не остановятся на полпути». Это его слова. Но мне-то было виднее. Я предчувствовала, что их мечта нас уничтожит. Идеи губят людей. Даже вера в Христа, мечта о Его вечном царствии.

— Это Дитер видел меня в парке с Феннаном?

— Да.

— И подумал, что…

— …что Феннан предал его, и приказал Фрайтагу убить Сэмюэла.

— А анонимное письмо?

— Ничего о нем не знаю. Понятия не имею, кто его написал. Но мне кажется, этот человек хорошо знал Сэмюэла. Быть может, работал с ним вместе, имел возможность наблюдать за ним и обо всем догадался. Или они познакомились еще в Оксфорде, оба были членами компартии. Для меня это загадка. И Сэмюэл тоже предположить не мог, кто это был.

— Но предсмертное письмо…

Эльза посмотрела на него, и ее лицо сморщилось, словно от боли. Она готова была зарыдать и потому низко склонила голову.

— Его написала я. Фрайтаг принес бумагу, и я напечатала текст. А подпись на листке уже стояла. Подпись Сэмюэла.

Смайли подошел, сел рядом на диване и взял ее за руку. Но она резко повернулась к нему и с нежданной злобой почти выкрикнула:

— Уберите от меня руки! Неужели вы решили, что я теперь вся ваша только потому, что больше не принадлежу им? Убирайтесь! Отправляйтесь убивать Фрайтага и Дитера. Игра должна продолжаться, не так ли, мистер Смайли? Но только не думайте, что я теперь на вашей стороне, слышите? Потому что я — Вечная Жидовка, всегда на ничейной земле и под огнем с двух сторон там, где вы играете в солдатики. Вы можете бить меня, топтать ногами, но никогда, слышите, никогда не прикасайтесь ко мне и не говорите, что сожалеете. Понятно? А теперь уходите! Идите и продолжайте убивать!

Она сидела, вся дрожа, словно от холода. Дойдя до двери, он обернулся. В глазах у нее не было слез.

В машине его ждал Мендель.

Глава 13

Странные поступки Сэмюэла Феннана

В Митчам они приехали к обеду. Там их подкарауливал Питер Гиллам, сидевший в машине.

— Ну, ребятишки, какие у нас новости?

Смайли достал из бумажника листок бумаги и отдал ему.

— Был еще и телефонный номер на случай чрезвычайных обстоятельств — «Примроуз девяносто семь сорок семь». Проверь и его, и адрес, но я не связываю с этим особых надежд.

Питер вышел в прихожую и сел на телефон. Мендель принялся хлопотать в кухне и через десять минут вернулся в гостиную и принес на подносе пиво, хлеб и сыр. Гиллам присоединился к ним и уселся, ни слова не говоря. Вид у него был обеспокоенный. После затянувшейся паузы он спросил:

— Так что же она тебе рассказала, Джордж?

Когда Смайли подошел к концу отчета о своей утренней беседе, Мендель принялся убирать со стола.

— Понятно, — протянул Гиллам. — Все это очень тревожно. Что ж, пора ставить точку, Джордж. Мне придется изложить это дело на бумаге в виде рапорта и сразу же отправиться с ним к Мастону. Охота за мертвыми шпионами — дело неблагодарное и может обернуться самыми печальными последствиями.

— Какой доступ он имел к документам МИДа? — спросил Смайли.

— В последнее время самый обширный. Потому и было решено провести с ним беседу, как тебе, несомненно, известно.

— Но все же в основном к какого рода материалам?

— Этого я пока точно не знаю. Он работал на азиатском направлении, но несколько месяцев назад получил повышение, и характер его деятельности изменился.