Океаны в трехлитровых банках - Таша Карлюка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вот однажды у меня заболело горло…
Сталина Адольфовна посмотрела на мои гланды и сказала:
– Смазывать рыбьим жиром! Каждый день! Два раза в день! Нет, три! Утром, днем и вечером! Бэээллочка, берете карандашик, накручиваете на него ватку, макаете в банку с жиром и по гландам в три слоя!
Каждое ее слово прозвучало как приговор, который, как вы понимаете, обжалованию не подлежал. Вы думаете, это все?
– А Фрося пьет рыбий жир? Как нет?! Вы что, не хотите счастья вашему ребенку!? Пить по чайной ложке! С утра. Натощак. Ничем не закусывая!
С того дня начался мой, и только мой ад, который продолжался больше месяца. Когда мы пришли к ней спустя сорок дней, Сталина Адольфовна, помолчав, сказала:
– Не нравятся мне ее гланды! Записываю на операцию. Удалять к едрене фене!
Мне хотелось кричать, но вместо меня это сделал дедушка Яша:
– Твой язык к едрене фене! А руки выдернуть и засунуть их в…! – но дедушка не договорил, вспомнив, что я стою рядом.
После этого случая Сталина Адольфовна исчезла из моей жизни. Но ненадолго. Увы, она оказалась необидчивой и даже сейчас, «проходя мимо», она заглядывает к нам на чай, чтобы справиться о моем здоровье. Если бы она знала, как моему здоровью хорошо, пока оно не сталкивается с ней!
Но продолжим… Наконец, в‐пятых, самое главное – у вас должна быть такая же бабушка, как моя бабушка Геня, которая прямо сейчас лезет ко мне в окно, потому как около дверей дежурит дедушка Янкель. Бабушка Геня – не балаболка, она всегда сдерживает свое слово. Поэтому мое лицо вскоре оказывается в креме, руки – в шоколаде, а внутри начинается настоящий пир.
– Глядь, как я его! Вытравила, как таракана дихлофосом, – радуется бабушка.
– Молодой картошкой? – спрашиваю я, облизывая пальцы и тарелку.
– Ею, ею!
Я тоже радуюсь. Да, первые четыре пункта – шиш с прицепом, если у вас нет бабушки Гени!
Как вы думаете, вот что она сейчас делает? Ни за что не догадаетесь! Ставит посреди комнаты высоченную картонную баррикаду, которую мы вместе с ней разрисовали и вырезали из нее замок принцессы.
У меня этих картонок завались, и каждая со смыслом.
Чего только нет: замки злодеев и добрых фей, ферма с животными, страшный лес и одна из улочек несуществующего города… В моей комнате собраны все те уголки, где мы вместе с бабушкой мечтаем побывать. Бабушка долго копошится, доставая из ящика нужных ей героев, и вот…
– Дамы и господа, леди и джентльмены, мадам и му…!
– …Месье! – подсказываю я бабушке.
– Да-да, Фрося, не мешай! Мадам и мусьё, просим занять свои места! Мы начинаем наше представление!
Я удобно усаживаюсь, положив себе под спину две подушки и хорошенько закутавшись в покрывало. А тем временем бабушка, моя любимая бабулька, всегда неунывающая, улыбчивая, с горящими глазами, надев на руки кукол бибабо и спрятавшись за картонкой, начинает концерт. Нескольких бибабо, кстати, она сделала из моих дырявых носков, уже тысячу раз штопаных-перештопанных, и пуговиц, которых у нее целый воз. (Хм, для чего-то бабушка их собирает.) Этих головастиков в цветных платьях у меня уже тринадцать. Бабушка рассказывает очередную историю про прекрасную принцессу, а я думаю о другом. Я вспоминаю, как мечтала о домике для своей Барби. Белоснежном, с розовыми атласными подушками и миниатюрной мебелью, которая так напоминает мебель настоящую. Плакала, умоляла родителей купить его, однако им моя мечта казалась лишь прихотью. Но я благодарна маме с папой, что они не сделали этого. Они не знают, что подарили мне намного больше!
Они подарили мне воображение!
Его подарила мне моя бабушка Геня, с которой мы целых три недели из коробки, взятой на помойке, делали Дом. С окнами, дверями, стенами, потолками, полом, комнатами, кухней, туалетом, люстрами, ковриками, диванами, книжными шкафами и многим-многим другим. Разве могла коробка от стиральной машинки представить, что ей суждено будет превратиться в прекрасный дом, кукольный дом. По правде говоря, это лучший подарок, который я когда-либо получала.
Воображение.
В комнату входит мама, ложится рядом, обнимает меня, целует, говорит что-то хорошее. Она пришла раньше с работы. Мама всегда приходит пораньше, когда я болею. Может быть, поэтому иногда я болею не по-настоящему? Грею термометр в горячем чае, кашляю нарочно, делаю болезненное лицо и ложусь в кровать под верблюжье одеяло… Да, дедушка Янкель прав! Любить человека нужно тогда, когда ему ни хорошо ни плохо. Любить человека нужно тогда, когда ему – обычно.
Чтобы не формировать тот самый условный рефлекс.
– Мамочка, приходи с работы пораньше, когда я здорова тоже. Может, тогда я буду реже болеть. Хорошо?
– Хорошо, Фрося.
– Обещаешь?
– Жить мне всю жизнь с тетей Ривой!
И мы смеемся. Мне хорошо. Нам хорошо.
– Ну что, я могу продолжать? Все готовы? – спрашивает бабушка Геня, выглядывая из-за картонки с куклами бибабо на обеих руках в зал со зрителями.
Вся наша семья собралась в моей комнате. Вся семья.
– Да! – кричим мы хором.
Бабушка Геня прячется от наших глаз, но голос ее по-прежнему звучит:
– Дамы и господа, леди и джентльмены, мадам и мусьё, просим занять свои места! Мы начинаем наше представление!
Глава семнадцатая
Дедушка Яша сидит в гостиной нашего частного дома и чинит радио. Чинит он, потому что есть люди из породы ломать, а есть – из породы чинить. Он – из второй. Я сижу рядом и, когда нужно, подаю ему отвертку, паяльник или еще чего-нибудь со смешным названием.
– Деда, давай поиграем в игру?!
– Фрося, в какую еще игру?
– Я буду играть на пианино мелодию, а ты будешь говорить «нравится – не нравится».
– Ну… Давай.
Я играю первую, вторую, третью мелодии, дедушка отвечает.
– А что это ты делаешь? – спрашивает он.
– Что?
– Для чего ты мои ответы записываешь?
– … Мне нужно знать твои вкусы.
– Ну… Ладно.
– Все! Починил я ваше радио! – говорит довольный дедушка и собирает инструменты в ящик.
– Держи, деда. – После сыгранной десятой мелодии я протягиваю ему исписанный лист.
– Я не понимаю. Это что?
– В первом столбике фамилии композиторов, чьи мелодии я играла. Во втором их национальность. А
