«Если», 2015 № 01 - Алексей Молокин

Тохтамыш выскочил из берлоги, мы понеслись следом. На бегу мы проклинали туристический бизнес всеми словами, какие знали, и потому скрежетали, крякали, квакали, шипели и свистели. А что вы думаете — это первое, что усваиваешь, когда знакомишься с союзниками из других рас.

Мы изловили его уже возле рубки, схватили, повалили и, каюсь, на несколько минут лишили чувств. Все вы знаете, как это делается.

— Мало нам было хлопот, еще и лифтер взбесился, — говорит Гробус. — Но любопытно, кто перехватил управление капсулой. Не верится, что в турфирмах сидят такие специалисты. Лучшее, что они могут, это без посторонней помощи провести сравнительный анализ цен в отелях.

— Да, меня это тоже смущает, — соглашаюсь я. — Такое могли проделать корсары, но мы уже поняли, что это не корсары. Нужен человек, который мыслит всеми этими электронными категориями. Услуги человека, способного устроить такую диверсию, дорогое удовольствие. А выбор у нас небольшой — или корсары, или туристы.

— И еще неизвестно, что хуже.

Мы сделали, что могли. Тот, кто после приземления вылез бы из капсулы, недалеко бы от нее ушел без экзоскелета. Но, цинически рассуждая, лучше бы ему отойти хоть метров на двести. Тогда бы нам с ним было меньше хлопот.

Объясняю! В радиусе сотни метров от посадочной площадки капсулы проклятых лилий нет, а ползунов и бабочек отпугивают всякими пищалками и вонялками. Те, что засели в рубке, имеют собственные скафандры — иначе они бы проявили хоть какой-то интерес к штатным. Выйдя на поверхность в собственном скафандре, турист сразу ощутит — сила тяжести не та. И вот, если он рухнет и распластается возле капсулы, нам придется спасать его и затаскивать обратно. Если вспомнить, что его вес увеличится для нас примерно в два с половиной раза, легко представить себе это удовольствие. А если он доберется до зарослей лилии Меркуса, то спасать его уже бесполезно — останется только пожелать счастливого цветения.

А капсула меж тем уже начинает тормозить. И тормозит очень плавно. То есть ее ведет опытная рука.

— Кто же там, в рубке, засел, филакрийский осьминог его удави?!

Да, вот именно так я заорал. Ничего, ребятишки, ничего, теперь вы знаете, как я буду орать на вас во время летной практики. И профессор Виленский тоже — только у него голос выше и проникновеннее. Так проникает — сутки глухой ходишь и башкой трясешь.

Тохтамыш подо мной зашевелился… Нуда, мы же на нем сидели. Во избежание. То есть опомнился.

— Гробус, Янчо, — говорит он нам, — Пустите меня… Я ничего не сделаю, я тихий… Я только в глаза ей посмотрю… В глаза посмотрю этой дурище!!!

— Тихо, Тохтамыш, тихо, — шепчем мы ему. — Капсула тормозит. Вот сейчас наши туристы выйдут из рубки, и придется с ними что-то делать… И неплохо бы сразу опознать модель скафандров…

К тому времени типовых моделей было то ли четырнадцать, то ли пятнадцать. И у каждой — обязательно какая-то недоделка, при грамотном ее использовании — несовместимая с жизнью. То есть мы могли несколько человек обездвижить, если бы знали, во что эта публика одета. И, ребятишки, мы понимали, что богатая турфирма может брать в аренду очень хорошие скафандры, уже доработанные умельцами.

— Тохтамыш, иди в берлогу, налаживай связь, — говорит Гробус, — а мы тут останемся. Постараемся этих дураков не выпустить на поверхность. И имей в виду — управление перехватил кто-то умный. Он или служил лифтером, или — талант прирожденный. Объясни начальству ситуацию и скажи, что мы делаем все возможное, лишь бы не выпустить туристов на поверхность.

— Но потом я смогу посмотреть ей в глаза? — спрашивает Тохтамыш.

— Боюсь, что только через прозрачную стенку толщиной в два пальца, — отвечает Гробус. — И она будет печально шевелить лепестками.

Тохтамыш вздохнул и пошел в берлогу. А мы спрятались за контейнером с отработанными брикетами термобрикса и стали ждать.

Вот дверь рубки отодвинулась, вышел человек, и тут мы вздохнули с облегчением, хотя некоторое сомнение все же оставалось. Этот человек в зелененьком скафандре с красным крестом на спине и на груди несколько нас озадачил — такие скафандры носит медперсонал больших экспедиций. Следом появился другой преступник — тот был в голубом скафандре подводника, знаете, для работы на шельфе, на мелководных фермах. Платят там немного, так что имейте в виду — тех, кто не сдаст сессию, ждет ферма, где разводят съедобных диарейских медуз. Это было по меньшей мере странно, и мы дождались третьего чудака. Тот вылез в сиреневом термостойком скафандре. Модель знакомая, старенькая, рассчитана на температуру не выше двухсот градусов.

— Я понял, — шепчет Гробус, — это бродячий цирк…

— Ага, прибыл на гастроли в полном составе…

Турфирмы, работающие на трассах, обычно арендуют скафандры, своих не имеют. Им, конечно, самую лучшую одежонку никто не даст, но, по крайней мере, выдадут одинаковое барахло. И мы пришли в ужас при мысли, что завелись какие-то самозванцы, которые продают туры на опасные планеты за бешеные деньги, а экипировку выдают такую, которую удалось найти на помойке. Но в этом была логика — такой фирме главное получить деньги за тур, а останутся ли туристы живы, ее не волнует.

И вот тут мы дали маху — заспорили о способах смертной казни для дирекции таких фирм-однодневок. Я предлагал свозить их на Тауринду — и пускай цветут махровым цветом. Гробус возражал, что это, в сущности, безболезненно, а вот скармливать их стремтийским комарам — самое подходящее, два дня мучений обеспечены.

Мы думали, что успеем нагнать этих циркачей у выхода из капсулы, но не учли одной мелочи. Надо было сразу проверить грузовой отсек, мы-то решили, что он пуст, однако там оказалась танкетка. Хорошая штука для езды по пересеченной местности: широкие гусеницы, надежная кабина. Вот только втроем там тесновато, а к нашим клоунам присоединился еще и четвертый — в малиновом скафандре для перевозки инфекционных больных. Мы уже ничему не удивлялись.

Им удалось сесть в танкетку, а оттуда их уже не выковыряешь, она только филакрийскому осьминогу по зубам, он своими клювами не то что танкетку — капсулу перекусить может.

Блокировать выход мы не могли — нечем было, Тохтамыш никак не мог вернуть власть над капсулой. Ложиться под гусеницы не хотелось. И тут у Гробуса случилось озарение. Настоящее, ребятишки, какое раз в сто лет бывает! Недаром же Гробус четверть века спустя стал вашим любимым профессором Виленским. Что? Не слышу. Я сказал — любимым. Ну да, я знал, что вы возражать не будете.

Я-то хотел сразу бежать к экзоскелетам, чтобы влезть в них и атаковать танкетку. Но умный Гробус предложил:

— Погоди. Давай сперва заглянем в рубку. Сдается мне, что тот, кто перехватил управление капсулой и полями, был там. Ты заметь, как он оттормозился… Что-то мне подсказывает, что его с собой не взяли, а оставили дневальным по пищеблоку…

И точно. Сидит в рубке парнишка лет двенадцати, а скафандр на нем был пятнистый, камуфляжный, вроде тех, что носили наши чернокожие диверсионные группы во время последнего конфликта на седьмой трассе. Там взрослый мужчина был как раз ростом с этого мальчишку, но не советовал бы я вам, ребятишки, втроем выходить против такого малыша.

Но это дитятко, этот налысо стриженный ангелочек, сидело перед портативным пультом ручной сборки. Знаете, есть такие мастера — возьмут блок питания от чайника, динамоплату от вертушки, вентилятор от газообменника, два метра медной проволоки, горсточку болтов и гаек, поковыряются — и вот вам винтолет, способный нести полкило груза. Этот пульт, мы сразу поняли, собран умельцем — вид у него был корявый, что-то не влезло до конца и торчало, провода висели. Но парень работал сразу двумя руками на двух экранах.

— Та-ак… — сказал Гробус. — Держи его! А я решу проблему раз и навсегда!

Я схватил ангелочка в охапку, а Гробус шваркнул пульт на пол и еще попрыгал на нем. Дитя разрыдалось.

— Ну, капсула свободна. Не реви, новый соберешь! Кто эти злые дядьки, что тебя наняли? — спросил Гробус.

— Уы… Ыу… Э-э-э… — ответил ребенок.

— Филакрийские демоны! Симбионт! — заорал я.

Ребенок был накачан наркотиком, который вы уже не застали, назывался он «Симби». Эта гадость вошла в моду у подростков, потому что, с одной стороны, расширяла сознание, так что возникало идеальное взаимодействие с электроникой на физиологическом уровне, а с другой — сужала сознание и симбионт, ощущавший себя половиной своего пульта, терял дар человеческой речи.

— Гробус, мы освободили капсулу, но утратили связь с танкеткой, — сказал я.

— Да пропади она пропадом… Люди, которые способны так издеваться над ребенком, заслужили свою порцию пыльцы.

— Да разве я спорю? Но нужно понять, что эта идиотская экспедиция означает!