Президент от мафии - Стивен Кэннелл

— Я знаю, то, что я собираюсь сказать, может показаться ересью, но — черт побери! — кто-то должен положить конец порочной практике заискивания перед избирателями. Программа поддержки фермеров — и все вы здесь, в Айове, с этим согласитесь… программа поддержки фермеров — это замечательно, потому что она помогает фермерам вырастить урожай. Субсидии же, за которые выступают мои коллеги-кандидаты, не что иное как лицемерие, возведенное в ранг государственной политики. Мы платим пчеловодам миллиарды, чтобы закупить мед, который никому не нужен. Фермеры, специализирующиеся на арахисе, получают субсидии, чтобы потом выбросить свою продукцию. Федеральное правительство выделяет миллиарды калифорнийским фермерам, поощряя их выращивать хлопок в подверженном засухам пустынном штате, где без интенсивного орошения не обойтись. Все это приводит лишь к удорожанию продукции. Мы становимся неконкурентоспособны. Не лучше ли искать новые рынки сбыта… заставить японцев снять торговые ограничения… стимулировать спрос на американскую продукцию за рубежом, что сыграло бы на руку нашим фермерам. Я против субсидий. И если после этого вы не будете голосовать за меня, что ж — пусть, — но я здесь для того, чтобы сказать вам правду, как я ее понимаю. Я хочу, чтобы система работала на вас. Я хочу покончить с делением нации. Пора усадить трудящихся и чиновников за стол переговоров. Нам надо научиться самим управлять своей судьбой. Я хочу заставить систему работать на благо всех и каждого.

В аппаратной Тед Миллер раздраженно швырнул карандаш на стол:

— Это превращается в шоу Хейза Ричардса. Пора бы Брентону осадить его.

— Усадить профсоюзы и чиновников за стол переговоров, говорите? — Брентон ухмыльнулся. — А как насчет забастовки «дальнобойщиков»? Может, вы подскажете решение?

— Забастовка «дальнобойщиков»… — машинально повторил Хейз — он был явно не готов говорить на эту тему.

— Вот именно, забастовка «дальнобойщиков»… слышали о такой у себя в Род-Айленде? Страна задыхается, потому что водители отказываются перевозить грузы. Вы говорите, что хотите заставить Америку работать, хотите всех примирить… А что вы скажите об Ассоциации водителей грузовых автомобилей? Интересно было бы узнать, каковы ваши соображения на сей счет.

— Вот что я вам скажу, мистер Спенсер… Я наблюдаю за вами весь вечер. Вы расхаживаете здесь гоголем, поносите моих коллег. Полагаю, вы должны извиниться перед всеми, кто сейчас находится на этой сцене.

«Вот оно, — подумал Брентон, — …конец карьере». У него зашумело в висках.

— Вы находите, что я должен принести извинения?

— А кто вообще дал вам право так себя вести? — огрызнулся Хейз. — Вы должны организовать дискуссию, а не принимать в ней участие. Если вы считаете, что знаете все ответы, садитесь в одно из этих кресел и расскажите нам, что бы сделали вы.

— Я же не кандидат в президенты, — растерянно пробормотал Брентон.

— Эти люди готовы взять на себя огромную ответственность, и мне кажется, вы должны извиниться перед ними за ваше высокомерие, за неуважение к принципам, которые они исповедуют. Вы являете собой живое доказательство того, что весь этот процесс порочен. Вы считаете, что выяснить рейтинг каждого из нас можно, лишь внеся раскол в наши ряды. На мой взгляд, мистер Спенсер, вы олицетворяете худшее из того, что есть в этой стране. Вы сеете раздор, чтобы извлечь выгоду для себя.

Спенсер стоял в центре сцены, задыхаясь от негодования и судорожно хватая ртом воздух.

В аппаратной Тед орал операторам:

— Уберите крупный план. Этот бедолага похож на форель в ведерке.

Операторы взяли зал общим планом.

— Я не собираюсь терпеть подобные выходки, — сказал Брентон, повернулся и пошел со сцены.

Ошеломленные кандидаты сидели, разинув рты. Хейз мгновенно вскочил и вышел на подиум.

— Так какой был последний вопрос? — обратился он к залу, по которому прокатился сдавленный смешок. — Ах да, забастовка «дальнобойщиков». Что ж, имей я возможность переговорить с участниками этого конфликта в Нью-Йорке, в родном городе мистера Скатини, уверен, я бы нашел приемлемый компромисс, потому что американцам пора прекратить враждовать с американцами. Самая сильная, самая могущественная страна в мире сдает свои позиции — не потому, что мы не в состоянии конкурировать… но потому, что мы не можем сосредоточить усилия на главном. Я хочу изменить существующее положение. Вчера вечером я не стал останавливаться в отеле «Савой», как это сделали остальные кандидаты, я отправился к Баду и Саре Колфилдам на их ферму в Гриннелл. Их ферму того гляди приберет к рукам банк. И дело не в том, что они недостаточно трудолюбивы или не умеют планировать. Они, как и многие другие, вложили в свою ферму всю душу. Просто федеральное правительство предпочло не обращать внимания на их бедственное положение — оно занято повышением собственного жалованья в то время, как два человека здесь, в Гриннелле, штат Айова, теряют последнюю надежду. Больше всего в жизни я хочу заставить эту страну работать, заставить Америку работать на благо Бада и Сары — на благо всех вас.

— По-о-о-о-о-о-о-ни-и-и! — заорал в тесной гримерной Эй-Джей Тигарден.

Мики следил за дебатами по телевизору, сидя в кабинете; Джозеф спал наверху в спальной. Все прошло строго по их сценарию. Хейз одержал первую победу. Мики так и подмывало позвонить Уоллису Литману и поздравить его с успешным выходом Брентона Спенсера, но общение с Литманом всегда раздражало его, и он предпочел воздержаться. Мики подошел к бару и налил себе бокал портвейна; в этот момент его внимание привлек какой-то шум в холле. Выйдя из кабинета, он увидел Люсинду — она надевала пальто. В руке у нее он заметил авиабилет. На полу стояла небольшая дорожная сумка.

— Куда ты собралась? — спросил он.

— Привет. Не знала, что ты дома. Видел дебаты?

— Куда ты собралась? — повторил Мики и взял у нее авиабилет. — Айова? — В голосе его послышалось искреннее удивление.

— Хочу съездить за картошкой. — с улыбкой сказала Люсинда.

— Лу, неужели ты не видишь, что он из себя представляет? Посмотри на него.

— Я не понимаю, о чем ты…

— У Райана вместо головы задница. Из пяти чувств в лучшем случае действует только одно.

— Как ты можешь такое говорить?

— Потому что это правда. Ему место в богадельне. Он всегда таким был, сколько я его знаю. Еще когда мы были мальчишками, я искал и подсовывал ему девчонку, чтобы он перепихнулся. Теперь я подсовываю ему эту паршивую работенку, потому что больше он никому не нужен. Посмотри на него — за что бы он ни брался, все оканчивается крахом. Ему уже почти сорок, а над ним потешается весь Голливуд. Надо умудриться стать посмешищем в городе, где полным-полно педиков, сумасшедших и актеров.

— Мне казалось, он твой друг…

— Люсинда, мне нужно серьезно поговорить с тобой. — Мики взял ее за руку и отвел в кабинет. Он указал ей на кресло, сам сел на диван напротив.

Люсинда сложила руки на коленях и вопросительно посмотрела на брата.

— Не забывай, что мы Ало. Это имя дано нам, как тюремный номер — как пожизненное клеймо. Поначалу меня это бесило. Теперь я горжусь своим именем. Оно закалило нас, Лу, сделало сильнее. Оно сделало нас непохожими на других, особенными. В этой семье нет места слабакам.

— Но он для меня просто друг, Мики. У него сейчас тяжелое время, и я хочу помочь ему.

— Я твой брат. Мне важно, чтобы я мог рассчитывать на тебя.

— Глупости. Ты приглашал Райана к себе домой, когда ему было всего пятнадцать. Если ты так к нему относился, зачем же ты тогда приглашал его?

Мики откинулся на спинку дивана, затем встал и подошел к окну.

— Я пригласил его, потому что мне нравилось наблюдать за ним.

— Но зачем?

— Мне нравилось видеть, как он терпит неудачу за неудачей. — Мики повернулся.

Люсинда смотрела на него недоумевающим взглядом.

— Он был всеобщим любимчиком… симпатичный, спортсмен и все такое. Он всегда служил для меня наглядным примером обманутых ожиданий. Он никогда не был моим другом. Друзья — это признак слабости. Как только у тебя появляется друг, ты рискуешь, что он предаст тебя.

— Должно быть, ты очень одинокий человек.

— Одиночество, дружба, любовь, ненависть… все это одни слова. За ними ничего не стоит. Я должен знать, что, когда мне понадобится, я могу рассчитывать на тебя. Это единственное, что имеет значение в наших отношениях.

— Мики, твои слова пугают меня.

— Папа скоро умрет. Мы останемся вдвоем. Я прошу тебя не встречаться с этим типом. У меня есть на то причины. Ты можешь дать мне слово?

— Мики, если ты этого не хочешь, я не буду.

Он нагнулся и поцеловал ее в щеку.

— Вот и хорошо, — сказал он и вышел из кабинета.