Когда боги спят - Сергей Алексеев

Беспомощный и невнятный лепет следователя неожиданно закончился вполне ясным выводом, зацепившим внимание Зубатого.

— Остается темное пятно с Кукшинской. Пришел ответ на один запрос, из Тулы. Ижевск, Кинешма и Москва молчат.

— Пошлите повторные запросы, от моего имени. Я подпишу.

— Хорошо, сделаю…

— Что на Кукшинскую по Туле? — недовольно спросил Савчук.

Следователь покосилась на Зубатого.

— Да практически ничего. Ее второй муж, Засекин, отбывает наказание за ограбление, пять лет строгого режима. Кукшинская умудрилась продать его квартиру, но законность сделки никто не оспаривал.

— Она что, была замужем? — не вытерпел Зубатый.

— Дочку от первого брака сдала в дом ребенка, — охотно объяснила следователь. — От второго брака детей нет. Хотя кто знает…

— Ладно, — ворчливо сказал Савчук. — Сегодня же посмотрите комнату Александра. Письма, дневники, фотографии… Разумеется, с вашего позволения, Анатолий Алексеевич.

Зубатый ожидал нечто подобное от этой девицы, но сейчас вдруг понял, что впускать в дом никого нельзя: там находилось слишком много сора, который не выносят из избы, и надо самому разгребать эти конюшни.

— Позволения не будет, — заявил он. — Екатерина Викторовна немного успокоилась, а тут опять начнется… Раньше надо было думать!

— И то верно, — согласился Савчук.

— Сам вскрою комнату и посмотрю, — пообещал Зубатый. — Только я не с этим пришел.

Прокурор взглядом выпроводил следователя.

— Рад помочь, выкладывайте, Анатолий Алексеевич.

Он начал рассказывать о вчерашней встрече с Кремниным, но едва упомянул о мнимых могилах на кладбище психбольницы и пропавших дебилах, как заметил, что Савчук теряет интерес и слушает вполуха.

— Два года подряд проверяли анонимки, — чуть ли не зевнул он. — Ничего серьезного, врачи друг друга подсиживают, истории болезни прячут…

— И что? Вскрывали могилы?

— Для эксгумации нужны веские основания. Например, уголовное дело.

Зубатый неожиданно понял, что ему просто опять отказывают, к чему он не привык и что происходит это давно — с тех пор, как снял с себя полномочия: в глаза говорят одно, обещают все решить, помочь, но абсолютно ничего не делают. Тон и поведение прокурора, которого он за уши вытащил на это место (специально ездил в Генеральную прокуратуру), Зубатого не возмущали, он не ждал какой-то благодарности и особого отношения; его обескуражило спокойствие и полное отсутствие желания разобраться в этом деле. И к совести взывать бессмысленно…

А еще полтора месяца назад Савчук бы сам подпрыгивал и свою армию законников на морозе строил…

— Запрос члена Совета Федерации — основание для полной проверки? — почти добродушно напомнил о своем положении Зубатый. — Или, например, распоряжение Генерального прокурора?

Савчук мгновенно оценил обстановку и попытался откатиться назад.

— Анатолий Алексеевич! Ну зачем же так? Сами все решим, проверим, — и точно, как пройдоха Шишкин, положил перед Зубатым бумагу и ручку. — Напишите короткое письмо с просьбой разобраться. А дату не ставьте…

— Сам разберешься, по собственной инициативе, — он встал и бросил папку с историями болезни на стол прокурора. — Это тебе для затравки.

Видно было, Савчук еще терпит его, но балансирует на грани.

— Одного не понимаю, зачем это вам? — хохотнул он невесело. — Ладно бы, в избирательную кампанию… Нет, мы все проверим, но в чем ваш интерес?

Зубатый намеревался рассказать ему о юродивом старце и вообще рассчитывал на душевный разговор, как бывало не раз на охоте, у костра, однако бывший истребитель оказался недостойным посвящения в такие личные тайны.

— Дураков жалко, — серьезно проговорил Зубатый и ушел, не подав руки.

Поведение прокурора он расценил однозначно и сразу же вычеркнул его из круга близких, которым доверял. Он предполагал, что подобное обязательно случиться, как только лишится власти, и заранее мысленно отсортировал тех, кто его предаст, однако Савчук не входил в это число, и потому Зубатый испытывал глухое разочарование. Он пытался успокоить себя, внушить, что все нормально, идет проверка на вшивость, и чем скорее отсеются случайные люди, тем будет надежнее этот круг. Так ведь уже было, когда в девяностом году его неожиданно и беспричинно сняли с должности председателя исполкома закрытого города-спутника, известного под названием Химкомбинат, и на несколько месяцев он оказался безработным. В то время рядом осталась Снегурка, Марусь и еще два-три человека, несмотря ни на что сохранивших дружеские отношения.

За последнее время он привык, что секретарша встречает его подчеркнуто внимательно и ласково, скрывая под этим свое искреннее сострадание, однако сейчас Зубатому показалось, будто она чем-то смущена и встревожена.

— У вас что-то случилось? — спокойно спросил он.

— Спасибо, все хорошо, — торопливо заверила она, распахивая перед ним дверь кабинета и будто прячась за нее, — Хамзат Рамазанович звонил, будет через сорок минут.

— Сразу ко мне…

Он едва успел раздеться в комнате отдыха, как на пороге появился Марусь, а за его тучной фигурой еще две такие же — заместителей Шумова и Костылева. С тех пор, как Зубатый сложил полномочия, они приходили поодиночке, в разное время, чтобы меньше попадаться на глаза. И не потому, что опасались за свое будущее — не хотели подставлять его, поскольку и так бродили слухи, будто Зубатый узурпировал власть. Сравнительно молодой Шумов при своих ста семидесяти килограммах имел рост метр девяносто и еще как-то боролся за фигуру — ездил на охоту, пытался бегать и ходить на лыжах; Марусь с Костылевым при таком же весе, ростом были метр с кепкой и на внешний вид давно махнули рукой.

Заместители поздоровались, как-то несмело потоптались у двери, после чего расселись за приставным столом. В избирательную кампанию Крюков, а точнее, его журналисты и московская пиар-команда отыграли их комплекцию по полной программе.

Сначала выпустили листовку с изображением силуэтов трех толстяков, без всякого текста, намекая избирателям-бюджетникам, дескать, вот кто на самом деле правит областью и жирует за их счет. Затем эту картинку сделали заставкой ко всем критическим материалам и наконец, ТЮЗ в спешном порядке поставил детский спектакль «Три толстяка» и несколько погожих вечеров бесплатно играл его на площади, собирая тысячные толпы.

Их открытое появление да еще втроем, сразу насторожило: в последний раз они являлись в таком составе, чтобы сообщить о гибели Саши…

— Анатолий Алексеевич, ну я уже стал, как черный вестник, ей-богу, — проговорил Марусь.

И будто под коленки ударил. Зубатый мгновенно подумал о Маше — не может быть, вчера разговаривал! Жена утром была дома, жива и здорова… Отец! Вернулся и не позвонил отцу!..

— Ну что, не тяни!

— Вчера из министерства пришло сообщение по электронной почте, — тоскливо затянул Костылев, отвечающий за промышленность. — Генеральным директором Химкомбината назначили варяга. Какой-то Манукян, из томского почтового ящика.

— Не какой-то, а физик-ядерщик, доктор наук, — облегченно поправил Зубатый. — Ну и что?

Он трижды ездил в Москву по поводу трудоустройства, два раза на собеседование в министерство и на согласование к премьеру — вопрос с назначением был практически решен…

— Они что там, с ума сошли? — подал голос Шумов. — Что творится, Анатолий Алексеевич?

— Не переживайте, мужики, — отмахнулся Зубатый. — Работы на наш век хватит…

И еще раз прислушался к себе — ни обиды, ни разочарования, напротив, как-то легко стало, свободно. Не сказать, что его насильно тянули на Химкомбинат, но и особого желания не было: предложили должность — он не отказался, поскольку имел соответствующее образование, работал главой администрации закрытого города, в общих чертах производство знал, а в тонкостях должны разобраться ученые. Другое дело заместители обнадежились, рассчитывая уйти на комбинат вместе с Зубатым, а теперь все повисло в воздухе. А ему после тяжких последних месяцев состояние невесомости было даже приятно…

— Ну, у тебя и нервы, Анатолий Алексеевич, — заметил Марусь. — Я сегодня ночь не спал…

— У меня вчера лайки вернулись, — почему-то вспомнил Зубатый. — Посидел с ними в обнимку, погладил и успокоился. Говорят, собаки снимают с человека отрицательную энергию.

Заместители переглянулись — не того ждали, не подготовились и пауза затянулась.

— Да, кстати! — дубовый стул под Марусем выгнул ножки. — Утром Крюков прилетел. Был в администрации. Секретарша говорит, сумасшедший какой-то, глаза вытаращенные, рот не закрывается…

— Крюков привез тяжело больную мать, — перебил его Зубатый. — Ничего здесь смешного нет.