Создатели книг:История книги в восемнадцати жизнях - Адам Смит

а значит, политически взрывоопасные интервенции в горячие политико-религиозные дебаты 1630-х годов. Это было десятилетие, когда Уильям Лауд, архиепископ Кентерберийский, поощрял усиленную церемониальную форму поклонения, которая, как многим казалось, представляла собой романизаторскую программу. И действительно, один из важных аспектов жизни раннего нового времени, который раскрывает Литтл Гиддинг, - это выживание форм католической религиозной жизни в официально протестантской Англии. Один критик в 1641 году назвал Литтл Гиддинг "арминианским женским монастырем"; в 1634 году молодой адвокат Эдвард Лентон был послан местным сержантом, чтобы выяснить, правдивы ли слухи о католических суевериях; а Джордж Герберт сетовал на "подозрения, клевету и презрение, которые мирские люди могут выплеснуть на них". Одобрительный визит Карла I в 1642 году с должными ответами на все эти вопросы проходил в контексте этих слухов. Николас Феррар, в частности, подвергся жарким спекуляциям: его, по словам современника, "разрывали на части, как бешеные лошади, или раздавливали между верхним и нижним жерновом противоположных сообщений: то он был папистом, то пуританином". Когда на смертном одре Феррар приказал сжечь свои оскверненные книги ("комедии, трагедии, любовные гимны, героические поэмы и тому подобные вещи"), костер, вспыхнувший ночью на территории Литтл Гиддинга, казалось, подтвердил подозрения в том, что он был магом, продавшим душу дьяволу, как доктор Фаустус Кристофера Марлоу, который заявил: "Это магия, магия, которая меня околдовала".

Литтл Гиддинг не был криптокатолической ячейкой, которой боялись или, возможно, фантазировали пуритане. Но, несмотря на уединение среди кружащих полей, это был центр активности, шумная текстовая фабрика, куда стекались всевозможные товары (включая, но не ограничиваясь, гравюры и материалы для изготовления книг), часто доставляемые анонимными слугами. (В 1627 году Феррар писал своей "самой дорогой матушке", перечисляя товары, которые должны были быть доставлены "к полудню субботы", включая "старый плащ, несколько стаканов", "фиги, альмоны, чернослив" и, в "связке, засеянной холстом", "кусковой сахар" и "серую книгу с курьером "Blew Veluett"". Посылки часто включали и более книжные предметы: "Бутылка красного и бутылка черного инке"; "литровая коробка [с]... серыми буквами или [печатными] знаками [и]... печатными инке, которые должны быть уложены на букву шариком из кожи"; и даже, в июле 1633 г., "пресс" - возможно, печатный пресс, а возможно, стоячий пресс, такой, какой был у Уильяма Вилдгуза, используемый для прессования страниц после наклеивания оттисков и фрагментов текста на бумагу. В сохранившихся письмах рассказывается, что родственникам приходилось искать в лондонских книжных лавках и библиотеках Кембриджского колледжа библии и гравюры, которые можно было бы использовать в Литтл Гиддинге. В Лондоне племянник Николаса Артур Уоденот, ювелир, живший в доме "Виноградная гроздь" на Фостер-лейн, недалеко от Голдсмитс-холла, служил чем-то вроде главного лондонского агента Литтл-Гиддинга: письмо за письмом описывает его неутомимые попытки достать для дяди конкретные материалы. Вчера я был в типографии Хауса, - писал он в одном из писем 1632 года, - и понял, что Библия римского письма закончена". Родственник Феррара Роберт Мейплтофт, стипендиат Пемброка в Кембридже и капеллан антипуританского епископа Норвича, а затем Эли, Мэтью Рена, был еще одним постоянным искателем, и его письма полны последних издательских новостей: "Самая прекрасная латинская Библия вульгарного издания и вашего размера - Амстердамская, написанная Джонсоном в 1632 году". Мейплтофт особенно хорошо справлялся с поисками книг в библиотеках Кембриджского колледжа, которые помогли бы работникам Литтл Гиддинга создать более совершенные Гармонии: в 1635 году он сообщал о книгах, которые нашел, пока Мария и Анна работали над своей Гармонией четырех Евангелий, включая "Concordia Euangelica in quatuor Euangelistas" Перпиниана (1631), которая "идет путем сравнения, приводя один за другим все тексты каждого отдельного евангелиста и комментируя их".

Те из нас, кто думает об истории книги, - как я, как вы - привыкли связывать печать с чем-то вроде неподвижности, со способностью превращать текучую средневековую рукописную культуру в единообразные печатные книги. Поэзия Джона Донна 1590-х и начала 1600-х годов существует в хаосе рукописных вариантов, отчасти потому, что Донн боялся, что печатные версии его стихов попадут к читателям, которые не поймут его сложной и, как правило, приторной иронии, особенно после того, как он стал деканом собора Святого Павла, а юношеские стихи о постели выглядели неловко в резюме. В результате копии его стихов широко распространялись в рукописях, особенно среди хихикающих студентов придворных иннов, так что сегодня такое стихотворение, как "Блоха", зафиксировано в сорока пяти рукописных версиях (или, на процедурном языке текстологии, "свидетелях") раннего времени, и все они отличаются друг от друга в разной степени. Как же при таком многообразии (хаосе или богатстве, в зависимости от ваших предпочтений) мы можем говорить о единственном стихотворении Донна под названием "Блоха" или даже об одном авторе по имени Донн? Но одна латинская Библия, напечатанная в Амстердаме Джонсоном в 1632 году, была похожа на другую, или, по крайней мере, должна быть похожа, или, по крайней мере, мы этого ожидаем, и из этого ощущения надежного повторения проистекает (для нас) совершенно обыденное, но (для истории письменного текста) революционное понятие идентичных копий. Поскольку каждый экземпляр шекспировских произведений должен выглядеть одинаково (я подчеркиваю "должен": помните о двусмысленности), мы все можем читать один и тот же текст одного и того же автора и реагировать на одно и то же произведение искусства. И из этого единства проистекает ряд повседневных, но и весьма глубоких понятий, включая саму идею автора, литературного произведения и литературного канона. Но в своих "вырезанных и вставленных" Евангелиях Мэри и Анна Коллетт демонстрируют готовность разбирать и переставлять печатные Библии, которая гонит овец сквозь эту особую королевскую процессию. Гармонии" - это ответ на культуру и технологию печатного станка со стороны блестящих умельцев (но также и любителей), которые превращали напечатанные книги обратно в уникальные тексты. Не для них фиксирующий потенциал печати, не для них ожидание, что большой фолиант религиозной работы сохранится как окостеневшая вещь, как текст, высеченный в камне. Кипучая жизнь, которую демонстрирует работа Марии и Анны, прямо противоположна, и читать эти "Гармонии" сегодня - значит испытывать своего рода двойное притяжение: ощущение запутанности и завершенности этих томов, но также осознание того, что за сборкой скрывается расчленение и растаскивание. Гармонии неловко стоят на границе разрушения и созидания, и творчество в Литтл Гиддинг опирается на предшествующий акт расчленения.

Но это все равно не дает ответа на вопрос "почему". Почему члены англиканской религиозной общины решили разрезать экземпляры Библии? С точки зрения XXI века, в котором уничтожение религиозных книг, как, например, сожжение Корана в 2012 году Терри Джонсом, протестантским