Оборотень в погонах - Владимир Серебряков

Мы могли бы опознать Невидимку по следам Аринушкиной ауры. Могли бы. Невидимка – мужчина чуть выше среднего роста, обычного сложения… похожий на меня… или теневика Серова…

На Серова, который так удачно познакомился с Мариной Валевич в день убийства. А сегодня мило державшего ее под ручку. Он заляпан ее аурой по уши.

И мне вдруг показалось, что это не совпадение.

Потом я решительно потряс головой, отгоняя нелепое наваждение. Ну какой из Серова, правда, киллер? Парень он, конечно, крепкий, и боевой опыт у него, судя по афганским байкам, немалый, но нет в нем той безжалостности, того леденящего душу безразличия к чужой жизни, что отличает профессиональных наемных убийц. Да и своим нелепым до забавности занятием – аквариумными рыбками – он, кажется, искренне увлечен… хотя это как раз не показатель. Брали мы, помню, одного некроманта, совсем двинувшегося крышей на почве смертной магии – восемь человек под атейм пустил, гнида – так у него вся квартира была аквариумами заставлена. И ведь не пираний каких-нибудь разводил, а обычных вуалехвостов. Уже в камере, закованный в холодное железо, все беспокоился о ценных экземплярах.

И все-таки с ходу пустить Серова в оперативную разработку я не был готов. То ли понадеялся на чутье аринушкиной сестрицы, то ли на собственное… Короче говоря, покуда я тащился до ближайшего портала, идея благополучно вылетела у меня из головы.

А потом и вовсе стало не до того. Поглядывая то на часы, то на стремительно наливающийся синевой небосвод, я пришел к выводу, что возвращаться домой в Подольск – глупо. Проще пересидеть оставшееся до начала рабочего дня время за столом. Заодно и подразгрести накопившиеся завалы ненаписанных отчетов, неподписанных сводок и прочего, раз уж все равно после бурной ночи на более интеллектуальную деятельность я все равно не способен. Туда я и направил свои стопы.

Слабый запах паленого ударил по моим ноздрям, еще когда я выходил из портала, но в тот момент я решил, что это опять что-нибудь подожгла ночная смена на соседнем заводике. За три года работы в райотделе я так и не удосужился выяснить, что же производит эта контора, но на моей памяти пожарные ковры подлетали туда не реже раза в квартал, и вся округа, по-моему, втайне ожидала, что когда-нибудь заводчане доиграются. Получилось, однако, по-другому. Выпрыгнув из троллейбуса – от нашего портала идти было не так и далеко, но я по старой курсантской привычке берег ноги – я завернул за угол… и остановился, как вкопанный.

Теперь мне стало понятно происхождение преследовавшего мое чувствительное обоняние запаха гари. На месте районного благочиния громоздились черные руины.

Стены от жара растрескались, балки прогорели, и здание сложилось внутрь себя, образовав неаккуратную кучу прокопченого кирпича, из которой сломанными костями торчали обугленные бревна.

Не сводя глаз с жуткого зрелища – будто стоило мне отвести взгляд, как пожарище пропадет, а я останусь дурак дураком со своими галлюцинациями – я пересек улицу и остановился у желтой ленты чарного ограждения. Меня трясло.

Судя по всему, пожар случился недавно – в воздухе еще припахивало тиной, значит, на тушение вызывали русал. Изрядно полыхало, должно быть. Не этого ли пламени отблески я видел, раскатывая над ночной Москвой вместе с милой девицей Валевич?

– Валя, а, Валь!

От неожиданности я едва не подпрыгнул. По другую сторону черты маячил призрак дядя Коля. Проявляться при дневном свете ему было тяжело, особенно теперь, когда его обиталище разрушено – призрак выглядел больным и прозрачным, поминутно истаивая вовсе. Потом дядя Коля собирался с силами, манифестировался как положено, и снова начинал расточаться.

– Дядя Коля! – Сказать, что я обрадовался, мало. За время службы я изрядно привязался к старому участковому, а во время пожара тот мог просто рассеяться.

– Эх, Валь, ты вишь… – Дядю Колю душили невидимые слезы. – Вишь, что творится-то, а?..

– Что случилось, дядя Коля?

Призрак махнул еле видимой рукой.

– Погорели мы – не видишь, Валь? За полночь как полыхнет – ой, что было! Я пожарных вызывать, спросонья номер набрать не могу – пальцы сквозь кнопки проходят. А потом уж не до пожарных было. Трое наших, вишь, так и остались. Угорели. Даже костей не найти, не похоронить по-христиански.

– Кто?

Я с трепетом ждал ответа.

– Да тезка мой, Коля Ястребов, – вздохнул призрак. – Дежурный он был ночью. Еще Петя Ганич, да ты его не помнишь, коверный он, задремать лег в шоферке: не разбудили. И архивист наш, ну, со смешной фамилией такой, мой ровесник:

– Пападопуло, что ли? – воскликнул я.

– Вот-вот, – кивнул дядя Коля. – По это самое место папа.

Я покачал головой. Илларион Спиридионович Пападопуло казался мне вечным, как само благочиние, и тем паче я не решился бы судить, ровесник ли он дяде Коле. Скорее уж сотворению Вселенной – морщины на его ссохшемся личике скопились, верно, не за одно тысячелетие. Впрочем, если брат Пападопуло и присутствовал при том знаменательном событии, у него, вероятно, нашлось, что сказать его виновнику. Старик никогда и ничем не был доволен.

Архивистом я бы назвал его с большой натяжкой. Илларион ведал комнатой хранения материальных и нематериальных улик, вещественных доказательств и конфискованных ценностей. За последние он, впрочем, нести ответственность отказывался – слишком часто они испарялись, становились жертвой халатности или похищались злокозненными барабашками, как-то обходившими магические затворы.

– А он-то каким боком ночью в участке оказался? – спросил я потрясенно.

– А бес его знает! – махнул рукой дядя Коля. – В его хозяйстве все и полыхнуло.

Если бы у меня под боком оказалась стена, я бы сполз по ней. Но остатки стены едва доходили мне до колена, поэтому я ограничился тем, что огласил квартал тихим воем, весьма похожим на волчий.

Только сейчас я понял, что огонь погубил не только троих человек. Он сожрал все документы, изъятые при обыске в квартире свежеубитого Парамонова и хранившиеся в хозяйстве Пападопуло. Искать мотив преступления мне было негде. По возможности и способу никаких зацепок не находилось – и уже не найдется. А завтра выйдет номер «Светской жизни» с моим интервью Хельге Аведрис, в котором я бодренько обещаю найти Невидимку до выходных!

Что мне скажет по этому поводу Свет Никитич, я просто боялся себе представить.

– Ты, Коль, эта… Забыл я совсем! – всполошился призрак. – Свет Никитич был, просил всем передать – помещение нам выделят, значит, у эсвешников, на Таганке, но не раньше завтрего, а пока, в общем, кто чем может, тем и заниматься, без бумаг – все завтра задним числом выправим. Всех свободных – на расследование… ну, это не про тебя.

– Да, – печально вздохнул я. – Не про меня.

Какой дурак сказал, будто рукописи не горят? Горят; а их обгорелые души не вызовешь из того чистилища, где грешные буквы смывают с белоснежных страниц.

Многое получится восстановить, я даже знаю, на кого можно будет взвалить это неблагодарное занятие. А сам я покуда… пожалуй, обращусь к Никодимову. Он ведет дело Сумракова, и у него могут найтись материалы предыдущих, ничем не завершенных расследований. Почему-то мне казалось, будто разгадку нелепого убийства я смогу отыскать в них.

Как неудачно сложилось… Или удача тут не при чем? Нечему было возгораться на пыльных стеллажах в царстве мертвых улик. Все мало-мальски опасные предметы отправлялись вначале на стол к экспертам-криминалистам – мало ли какое проклятье там наложено. И не курил старик Илларион – богопротивное, дескать, занятие, хотя даже из бывших и нынешних орденцев каждый второй смолит. Как ни боролся с этим злом меченый предстоятель – не извел, только позору нахлебался. (Кстати, а почему богопротивное, собственно? Конечно, в Америке при посредстве этой травки кого только не вызывают… а хотя бы и самого Колибри-Левшу в наинеприятнейших его ипостасях… но то в Америке, а попробуйте у нас в Нечерноземье помолиться индейским богам! Да вас последняя кикимора на смех поднимет).

А вот если шальную искру в хранилище подбросили, тогда дело мое дрянь. Конечно, сейчас не старый режим, но охранительные чары на здании обновляются регулярно, и чтобы обойти их, нужен или сильный маг… или предатель.

Последняя мыслишка проскользнула так незаметно, что я не успел ее придавить в зародыше, как мерзкого гада. Нет, лучше я буду грешить на чернокнижников. Тем более, что из наших ребят нет никого, о ком я мог бы подумать настолько плохо.

Трое человек, билось у меня в мозгу. Трое погибли из-за парамоновских бумаг. Нет, пятеро – сам газетер и охранник из «Чингисхана», который тоже не жилец.

Что же такого накопал неуемный Парамоша в пермских лесах?

Всеволод Серов, четверг, 17 июня

От остановки путь мой лежал через луг – широкий, недавно скошенный. Вокруг копны сена с сердитым жужжанием вились пчелы – жаловались, надо полагать, что нектар весь высох. А за лугом тропинка сворачивала, огибая холм, увенчанный особняком председателя садово-огородного товарищества, похожим больше на бункер в занавесочках. Вообще-то к Громовой дачке существовала и другая дорога – та, по которой подъезжал всяческий гужевой транспорт. Но, чтобы выйти на нее, мне пришлось бы сделать крюк в добрых три версты. Таковы уж причуды подмосковных геодезистов. Кроме того, тропинку через луг я любил. Даже в нынешнем, слегка похмельном и совершенно невыспанном состоянии.