Совы на тарелках - Алан Гарнер

— Я не поддаюсь.

— Но вид у тебя несчастный.

— Нет. Сейчас мне хорошо. Я вдруг поняла, как ей тут трудно все это время… Совсем одной. Не удивительно, что она стала жестокой… Что будет дальше, Гвин, как думаешь?

— Не знаю, — ответил он. — Но мы должны быть настороже.

— Нам будет трудно видеться, — сказала Элисон. — Моя мать вышла на тропу войны и не свернет с нее. Она что-то чувствует и боится за меня.

— У нас сейчас дела поважней, чем чувства твоей матери… Ладно, ладно. Я хотел сказать, что, если что-нибудь не так, сразу сообщай мне. И давай встречаться хотя бы раз в день возле скамейки в огороде. Там тебя не увидят, кусты слишком высокие. Согласна? Во сколько?

— Давай часа в четыре, — сказала Элисон. — Мать в это время обычно отдыхает. Перед чаем.

— И не прячь голову в песок, — посоветовал Гвин. — Гляди в глаза.

Он тоже поднялся с края обрыва.

— Я расскажу Роджеру, — сказала Элисон. — Мы же все вместе в этом, верно?

— Да, лучше расскажи ты. Потому что мне очень хочется отвернуть ему нос… Объясни ему: мы все как провода — красный, черный, зеленый…

— Я в этом ничего не понимаю.

— Попробуй переменить головку проигрывателя, если он у тебя есть, и увидишь.

— У меня портативный.

— Он здесь?

— Да, а что?

— Дашь мне на несколько часов, если мамочка разрешит? Хочу послушать песенки. «Дома, дома, снова дома, тра-та-та-та-та-та-та…»

Они снова вышли на торфяную дорогу.

— Ты могла бы узнать побольше о твоем дядюшке? — спросил вдруг Гвин.

— О Бертраме?

— Да. Что с ним случилось? И каким он вообще был человеком?

— Попробую, — сказала Элисон. — А что, он тоже может иметь отношение к этим делам? Вокруг него какие-то странные разговоры. У мамы всегда делается ужасно трагический вид, когда о нем упоминают. Она ничего не говорит, но так многозначительно кивает головой… А на самом деле, мне кажется, получает удовольствие от этих разговоров… Но что случилось, я толком не знаю.

— Вот и узнай. Все, что сумеешь.

Они остановились у каменистой осыпи, за которой Гвин прятался до того, как появиться перед Элисон.

— Иди по верхней дороге, — сказал Гвин. — Я пойду по нижней. Ты придешь раньше… Ну, иди, Элисон, не унывай. Не гляди так печально.

— Наоборот, — сказала Элисон. — Мне стало намного лучше… Гвин, у меня маленькая просьба.

— Говори, старушка.

— Подожди меня сейчас около того курятника, ладно? Я тебя долго не задержу.

— Хорошо. А завтра, как условились?

— Завтра, как условились, — ответила Элисон. — В четыре. И еще одна просьба, Гвин.

— Да?

— Не бросай ее!.. Школу.

Гвин — он начал уже спускаться с горы — остановился, сделал несколько шагов наверх.

— Она не собьет меня, — сказал он, задрав голову. — А если все-таки упрячет за прилавок, я пойду в вечернюю школу. И еще буду копить деньги и куплю набор пластинок. Не понимаешь каких? И хороший проигрыватель… Буду учиться правильно говорить. Это ведь так много значит у нас… Тебе не понять.

— Глупости! — крикнула ему сверху Элисон.

— Что «глупости»?

— Ты нормально говоришь по-английски. Если только не хочешь нарочно позлить людей.

— Но я ведь «тафф», валлиец, разве не видно сразу?

— Ну и что? Какое это имеет значение? Мне, например, нравится. Зато ты не похож на десятки тысяч других.

— Это не имеет значения для тебя, — сказал Гвин. — Потому что сама ты не из валлийцев.

Он повернулся и пошел вниз по откосу, к реке.

Элисон смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида, потом зашагала по торфяной дороге, снова мимо каменного амбара, мимо овечьего выгона над ручьем. К дому она подошла со стороны сада.

В комнатах было сумеречно и прохладно. Элисон слышала, как в гостиной звенела чайная посуда: видимо, ее переставляли со столика на колесах.

Она поспешила наверх, в свою комнату, но через несколько минут спустилась оттуда и вышла из дома через заднюю дверь.

Гвин уже сидел на пне возле «куриной» хижины.

— Вот, — сказала Элисон. Она запыхалась от бега. — Это тебе подарок. От меня.

Она сунула в руки Гвина блестящую черную коробочку.

— За что? — спросил он.

— За сегодняшний день… И вообще.

— У меня нет ничего для тебя, старушка.

— И не надо. Ты что?..

Не говоря больше ни слова, она побежала обратно в дом.

Гвин открыл крышку. «Привет из Страны Сказок и Песен», — прочитал он. На боку с внешней стороны было написано: «Кельтский сувенир», а на донышке, более мелко: «Сделано в Англии».

18

— …Ничего путного не вышло, — говорил Роджер, ударяя по мячу. — На всех кадрах только деревья. Через дырку в камне или просто так. Скукота! Может, повезет со следующими снимками.

— Будем надеяться, — сказал Клайв.

— Купишь еще пленку, когда поедешь за покупками? — спросил Роджер. — Хочу поснимать что-нибудь кроме елок. Здесь могут получиться неплохие композиции. Мне нужно много тренироваться.

— Конечно… Оп!

Клайв взмахнул ракеткой, но промахнулся.

— Игра, — сказал Роджер. — Я выиграл.

— Уф, — произнес Клайв, отдуваясь. — Меня доконали твои длинные удары. Я не очень-то большой мастер по пинг-понгу.

— У тебя прекрасные крученые подачи, — великодушно сказал Роджер. — Мяч даже не подпрыгивает. Как тебе удается?

— Секрет мастера… Где Эли? Она, кажется, тоже хотела постучать?

— Маргарет увела ее на прогулку… Папа, когда мы наконец уедем отсюда?

— Еще недели три, — ответил Клайв. — А что?

— Раньше не можем?

— Тебе здесь не нравится, Роджер?

— Нет.

— Но почему? Погода прекрасная…

— Дело не в погоде.

— У тебя не складывается с Маргарет и с Эли? Бывает… Сначала немного напряженно, но потом все сглаживается. Поверь мне.

— С ними у меня нормально — что здесь, что в городе… Бее дело в этом доме. В этой долине. Тут я не в своей тарелке.

— Чепуха, — сказал Клайв. — Что ты выдумываешь? Не надо принимать так близко к сердцу. Все проходит.

— Папа, пожалуйста, давай уедем!

— Об этом не может быть и речи! Нам не простят наши женщины. Будет столько разговоров, обид и нареканий!

— Особенно со стороны Маргарет? — спросил Роджер.

— Вполне возможно… А вот и моя любимая принцесса! Хорошо прогулялась?

Элисон подошла к теннисному столу, держа за ремешок свой фотоаппарат.

— Да, спасибо, — сказала она.

— Прекрасно. А мы только закончили. Если хочешь, сыграй, я — «пас». Пусть Роджер один отдувается. Он разложил меня на обе лопатки. Я даже похудел на несколько фунтов… Могу вести счет.