Багровый рассвет - Виталий Винтер

Несколько раненых, еле передвигавшихся, в том числе и растрёпанного, без очков старика-агронома, отобрали, оттеснив от основной массы пленных, и выстроили возле ржавого борта корабля. Оставшихся оттеснили и окружили всё те же молчаливые янычары, что грузили их на борт в разрушенном порту Феодосийского коша. И Сашка чуть не задохнулся от захлестнувшей волны ненависти, осознав, что как раз эти-то молчаливые здоровяки в чёрной униформе и с лицами, замотанными в песчаного цвета защитные повязки-чалмы, зверски убили его сотника.

А ещё он понял, что они собираются сейчас сделать. То же почувствовал, наверняка, не он один. И на двинувшуюся в едином порыве массу пленных обрушились удары прикладов и сверхболезненные джидов. Их буквально умыли их же собственной кровью, исколов и избив, бросив всех на шершавые плиты старого пирса.

Цепочка янычар, стоявшая перед шеренгой раненых и старых пленников, спокойно достала из наплечных чехлов джиды и без слов двинулась вперёд. Поваленные на землю пленники видели, как их беззащитных товарищей хладнокровно, с выдумкой, одного за другим убивали и сбрасывали с пирса прямо в пенящийся яростной злобой прибой. Старик агроном, дед Генрих, был последним. Прежде, чем он упал с пробитым джидом глазом, Сашке показалось, что он махнул ему рукой, как будто прощаясь с ними всеми, и улыбнулся.

Затем избитых и искалеченных пленников под присмотром ещё более увеличившихся в числе за счёт подошедших с берега янычар погнали с пирса куда-то в сторону развалин, полузанесённых песчаными дюнами. Хорунжий, скрипя зубами, но кое-как перебирая ногами и опираясь на Сашкино плечо, пробормотал:

– Янычары как конвой и охрана для горсти изувеченных пленников. Что, чёрт их дери, тут происходит?!

– Какая разница?! Для нас скоро всё закончится, так или этак, – устало кинул в ответ Сашка.

Их гнали, нещадно подгоняя, мимо утопавших в белых песчаных горах мёртвых коробок домов старого города, пустые глазницы окон которых безмолвно наблюдали за вереницей пленников. Молодой офицер-янычар, посмотрев на наручные часы, что-то громко прокричал, обращаясь к своим подчинённым. Те принялись ещё интенсивнее подгонять растянувшуюся колонну, в которой почти каждый, кто мог идти самостоятельно, помогал товарищам, с трудом переставлявшим ноги. Но хватало и таких, кто уже совсем не мог идти, и сзади раздались крики командира янычар, после чего десяток отстающих тут же без жалости забили словно скот, окрасив темнеющий в предзакатных тенях песок потоками тёмной крови. Хорунжий только в очередной раз заскрежетал зубами от бессилья.

Дорога вела сквозь наметённые ветром невысокие желтовато-серые дюны, которые, словно волны песчаного моря, раскинулись до самого горизонта. Кругом простиралась новообразованная пустыня, в которую превратилась эта местность после Потопа. Климат не умеет шутить, или просто шутки у него получаются гнусные – такие, что заставили миллионы людей покинуть насиженные места из-за чудовищных изменений в экосистеме. Из растений кое-где попадались только пожухлые заросли колючего кустарника и комки перекати-поля. Какой-то живности не было видно совсем.

Через полчаса, оставив ещё десяток трупов на песчаной, явно протоптанной до них многими ногами дороге, пленники достигли места назначения. Перед ними встали обвитые спиралью Бруно изломанные, низкие стены, некогда ограждавшие какое-то предприятие, теперь же служившие временным концлагерем. За стенами не было ничего: ни палаток, ни бараков, только песок и зловоние от сотен, если не тысяч людей, собранных на клочке земли без каких-либо удобств. В услужливо открытый охранниками-янычарами проход сквозь густое переплетение колючей проволоки их впихнули внутрь лагеря. Сотни людей молча смотрели на них – пленных из Войска было совсем мало – здесь находились в основном дети, женщины и подростки, и все смотрели на новоприбывших с немым вопросом и укором, что не смогли защитить их. Пленники, стараясь не встречаться ни с кем взглядами, разбрелись кто куда. Большинство сразу же повалилось на песок там же, где стояли – ранены были почти все.

Сашка с хорунжим доковыляли до полуобвалившегося куска стены, торчавшей из песка, и, тяжело дыша, привалились к кирпичной кладке. Думать не хотелось. Жить дальше тоже – ничего хорошего впереди их явно не ожидало. Сашку кто-то осторожно потеребил за рукав, и он неохотно открыл глаза. Перед ним стоял мальчишка лет четырёх: босоногий, в разорванных штанах и грязной до неузнаваемости цвета футболке, над которой светились голубые искорки глаз на таком же чумазом лице.

– Дядька, вы с какого коша? – смущённо произнёс мальчуган, шмыгнув носом.

– С Феодосийского… – тихо ответил Сашка.

Из-за стены выглянула молодая девушка и, встав, подошла к ним, погрозила пальцем мальчишке, произнесла приятным грудным голосом:

– Лёшка, сколько можно тебе говорить. Не отходи далеко от меня, – и, взглянув, такими же бездонными голубыми глазами, как и у мальчишки, на Сашку, спросила: – Вы ж все израненные. Надо вас перевязать?

– Нет, не нужно… – попытался отказаться Сашка, но девушка уже отрывала длинные полоски ткани от своего изодранного платья, и мелькнувшие под ним стройные, загорелые до черноты ноги смутили Сашку.

Он весь залился краской от смущения, но было поздно. Умелые и сильные руки светловолосой красавицы уже туго бинтовали его пробитое плечо.

– Вы с Феодосийского коша, да?! И на вас напали? – и не дожидаясь его ответа, затараторила дальше.

Сашке осталось только кивать в ответ и смотреть на это красивое, правильное лицо, белозубую улыбку и тонуть в бездонных озёрах голубых глаз.

– Мы с имперских колоний на берегу Ростовского пролива – с этой стороны, начала рассказывать девушка. – Вчера утром налетели эти, как черти. Никто и не понял, откуда их столько взялось. Даже оповещения не было. Береговая стража и гарнизон все полегли, да без толку. Они ещё с тылу зашли и всех, кто отходил вглубь берега, половили. Вот с тех пор тут и сидим. – Она закончила с Сашкой и принялась за хорунжего, который совсем побледнел и сам не смог даже приподняться. – Не кормят совсем. – Девушка кивнула на игравшего в песке с камушками мальчишку. – Лёшка, братик мой. Всё кушать просит. Ждут чего-то все, и пленных, как вы, постоянно приводят. Ой, – она запнулась, – а меня Настей зловут. А вас?

– Саша, Александр то есть… – Сашка с чего-то засмущался и залился румянцем.

Вскоре они, все усталые, задремали прямо под стеной. Особо говорить никому не хотелось – все были подавлены и погрузились в тяжёлые раздумья.

Когда уже почти стемнело, через ворота затолкали очередную партию пленников, оказавшихся остатками тех, кто пытался вывести гражданских к соседнему кошу. Всего новеньких оказалось пара сотен – в большинстве своём женщины и дети, среди которых очень редко встречались все поголовно раненные бойцы из второй сотни.

Сашка, превозмогая слабость, протолкался к новоприбывшим. Сразу встретились знакомые лица: ординарец сотника Ивана Лыкова и других из их коша. Ординарца как раз перевязывала дородная тётка, всё время одёргивавшая его, норовящего обожжённой до черноты правой рукой с остатками камуфляжа, пригоревшего к потрескавшейся и вздувшейся пузырями от ожогов коже, что-то показать обступившим его островникам:

– Как только поняли, что не удержим берег, сотник приказал нам со второй линии прикрывать гражданских на дороге. Да, не помогло. Ждали уже на скалах снайперы и заслоны везде. Наши дозорные и передать ничего не сумели – выбили их враз. Заняты уже были все дороги – когда только успели! Потом и нас зажали с двух сторон. – По его изодранным царапинами и грязным до черноты щекам скатилась скупая слеза. – Себя не жалко положить, а с ними как? – Он кивнул на плачущих рядом грудных детей. – Осталось нас с десяток – все израненные и патронов по полрожка… Может, кого из них пощадят, подумали. Хотя и знаем, что напрасно, да там легли бы все без вариантов. Да как увидели, шо там одни янычары, да ещё с «Копий Аллаха», то лучше б сами всех порешили, да поздно было…

Стоявший перед Сашкой хорунжий сказал тихо:

– Не вы одни попались. Перехитрили нас басурмане – танки прям с катеров на подводных крыльях высадили с тыла и столько народа пригнали, что патронов у нас не хватило бы их всех отбить, – и со злостью махнул рукой, скривившись от боли. – Сотника вашего казнили у нас на глазах… Вот десятка два человек, – он кивнул на собравшихся вокруг них, – и все, кто от двух сотен остался. – Вокруг повисло тяжёлая тишина.

– Хоть кто-то сумел отойти вглубь Острова?! – спросил Шестопал. – И со ставки гетмана подмога почему не пришла?

Ординарец покачал головой и тихо ответил, не поднимая головы, пытаясь скрыть скупые мужские слёзы, тяжело стекавшие по морщинистому, покрытому пылью, кровью и копотью лицу: