Шанхай. Любовь подонка - Вадим Чекунов

Продавцы в магазине — не татуированные скинхеды или раскачанные бородатые байкеры, а две обычные пожилые тетки в мешковатых платьях. На меня внимания не обращают, что-то живо обсуждают меж собой и уплетают заварную лапшу.

Приценившись к мельхиоровой черепушке в немецкой каске и покачав головой — пожалуй, Лас обойдется без такого подарка — выхожу на улицу.

Сычуаньлу — довольно длинная. Если по ней долго идти все время на юг, перейти по мосту через рукав речки Сучжоу, еще одолеть пару кварталов, то, в конце концов, попадешь в самый центр, на пешеходную улицу Нанкин.

Делать там совершенно нечего. Нанкинлу — средоточие туристического зла. Толчея, дорогие магазины, навязчивые продавцы подделок, контрафакта, игрушек. «Воч, бэгз, дивиди!» «Хэлоу, миста, плиз, лука-лука!»

Уж лучше здесь погулять — куда как меньше народу.

Покупать все равно, кроме пива, вряд ли что буду. Просто поглазею.

Обычный «айз-шопинг»…

礼物

Подарок

…«Айз-шопинг» — так Ли Мэй называла это. Обожала гулять по магазинам. Часами она могла путешествовать по этажам торговых моллов — огромных магазинов, перебегать из одной лавки с мелочевкой в другую, с интересом, точно первый раз в жизни увидела, разглядывать всякую дребедень на ковриках уличных продавцов.

«Ты как дите малое», — ворчал я, утомленный, и вспоминал, что она, в сущности, дитя и есть. И что я старше нее ровно на столько, сколько она прожила на свете.

Одним из любимых ее магазинов был двухэтажный «Херши» возле Народной Площади. Шоколадное царство — от запаха в магазине кружилась голова. На любой вкус: в коробках и коробочках, в прозрачных мешочках и россыпью, в виде животных, сердечек, цветов, фигурок людей…

— Я хочу тебе сделать подарок, — торжественно сказала она.

Мы сидели за столиком на узкой, уютной улочке Французского квартала. Ли Мэй пила свой любимый латте. Я отпивал мокко из крошечной чашки и ругался про себя на дороговизну.

Улочка была пешеходной, тихой и архитектурно совсем не шанхайской. Двухэтажные дома, больше похожие на виллы. Фонари, явно под старину.

За соседними столиками было полно лаоваев. Туристического вида китайцы прохаживались от кафе к кафе, изучая написанные мелом меню.

— Уже давно сделала. Кстати, все хотел спросить… Ну как, заметили соседки изменения твои?

Несколько мгновений она соображала, о чем я. Потом фыркнула и махнула на меня рукой.

— Ты опять только об этом… Нет, не заметили. Но то, о чем ты говоришь — не подарок. Это… — подбирая слово, она пошевелила пальцами, — это жертва… Нет, не то… Вот! Это — клятва верности тебе. Как присяга. Не смейся! Мы недавно с подругами говорили. Знаешь, о чем?

— Обо мне.

— Да ну тебя! Об изнасилованиях. Да, не удивляйся. Очень много случаев, и в университетах тоже. Так вот я решила — если это случится, попрошу насильника убить меня. Или сама убью себя, как только смогу.

Я испугался.

— О чем ты говоришь? С ума сошла… Чтобы я не слышал такого больше! Ясно?

Упрямо промолчала.

— Чтобы даже не думала о таком! Цветок мой милый… Да в жизни что угодно случается… И уж если помимо твоей воли, ты вообще ни при чем. И вот что…

Я подался вперед, через столик.

— Если ты когда-нибудь сделаешь подобное… Я тебе обещаю — я застрелюсь.

— Что?.. — оторопела она.

— Ты слышала. Повешу на стене холст, встану к нему спиной, суну ружье вот сюда, — я ткнул себя пальцами под нижнюю челюсть, — и нажму спуск. У писателей так принято, между прочим. Не веришь — Хэмингуэя вспомни…

— Зачем холст…

Пробормотала растерянно, собираясь заплакать — глаза заблестели.

— А чтобы получилась картина. Из собственных мозгов. «Думы о любимой». Хочешь?

Я не знал, как отнестись к этому «умри, но не дай поцелуя без любви», будто всплывшему из девичьих тетрадок моего детства — мы выкрадывали их из тумбочек второго отряда, потом, таясь от вожатых, лезли через забор лагеря, бежали в овраг и там, вдоволь насмеявшись над зачитываемыми вслух страницами, сжигали девчоночий вздор на костре.

Рыдала она минут пять. Я переставил плетеное кресло поближе к ней. Обнял, закрывая от остановившейся возле нас группы туристов. Футболка на груди, куда уткнулась Ли Мэй, потемнела от влаги.

— Ну, все? — погладил ее по голове. — Перестала? Будем жить вечно?

Послушно кивнула.

— Повтори: «Мы будем жить вечно!» — приказал ей учительским тоном.

— Мы будем жить вечно! И я вечно буду верна тебе.

Как умудренный лаоши, я не стал возражать.

— Ну, так что за подарок? — мягко напомнил, подвигая ей недопитую чашку.

Она очнулась, оживилась и, еще хлюпая носом, поведала мне о том, что я ношу лишь футболки, ни разу она не видела меня в рубашке. Поэтому решила взяться за мой гардероб.

— Ты даже на урок не надеваешь, да?

— Господи… Нет. По двум причинам: у меня нет рубашек, и я не люблю их.

— Ты не понимаешь. Это очень стильно. Есть много модных рубашек, тебе пойдет.

— Пустая трата времени, — отрезал я.

— Почему?

Я согнул руку в локте. Оттянул рукав футболки.

— Видела уже, — взглянув на вздувшийся бицепс, сказала Ли Мэй.

— Вау! — раздалось с соседнего столика.

Две бальзаковского возраста лаовайки в темных очках изобразили едва слышные аплодисменты.

Ли Мэй метнула в них ревнивый взгляд, опустила мою руку. Демонстративно обняла меня и поцеловала в шею.

— Вау!

Лаовайки снова захлопали, на этот раз погромче.

Похоже, обе дамы были слега навеселе.

Покивав и помахав им, сказал Ли Мэй:

— Не шьют на таких, как я, рубашки. Тем более — модные.

Я рассказал Ли Мэй, как смирилось с моим видом начальство — на юбилее университета я единственный был в «casual». Президент университета немного изменился в лице, когда телевизионщики вдруг решили завалиться ко мне на урок, с камерой и микрофоном. Я сидел на столе, в джинсах и футболке, общался со студентами.

Но все обошлось. Ребятам с телевидения даже понравилось, и они пригласили меня на ток-шоу преподавателей иностранного языка.

— Тебя показывали по телевидению? — поразилась Ли Мэй.

— Ну да. По местному, правда, по шанхайскому. Если я тебе скажу, что еще и в газете обо мне писали — ты что, со стула упадешь?

— А в газете-то, каким образом?

— Да очень просто. У них была серия репортажей про иностранцев. А у завкафедрой нашей есть подруга, русский язык учила раньше. Сейчас как раз в газете работает, «Вечерний Шанхай», кажется. Ну и свела нас вместе. Пообщались, чаю попили. Она все расспрашивала, что мне особо не нравится в Шанхае.

— Дай угадаю… Что плюют на улицах?

Я улыбнулся:

— Вот видишь… Это плохо — я становлюсь для тебя предсказуемым.

Она энергично замотала головой:

— Нет, нет! Просто я тебя хорошо знаю! Это же здорово, разве нет?..

Девочка моя, я сам себя совершенно не знаю… И хуже всего — боюсь узнать. Мне часто снится берег реки. Я стою по колено в воде, увязая босыми ступнями в иле, и разглядываю темную воду. Там — жутковатый омут. Мне хочется узнать, насколько он глубок и опасен, я вытягиваю ноги из ила и делаю шаг…

И всегда просыпаюсь от страха. Но об этом я никому не рассказываю. Даже Ли Мэй.

— На самом деле, я тоже хочу тебе подарок сделать, — я с загадочным видом полез в карман.

Достал бархатистую коробочку.

Ли Мэй поставила чашку на стол и замерла.

Только тут я сообразил, что именно она могла подумать.

Поспешно сказал:

— Это не кольцо.

Облегченно вздохнула. Тут же пояснила:

— Я просто рада, что не сейчас. То есть… ты сам решишь, когда… Вернее, надо ли вообще… Просто сейчас ведь совсем рано… И я не знаю, как… И родители… Учеба… Я же студентка еще…

Окончательно запуталась. Умолкла. Покраснела.

— У нас, у русских, вообще-то не дарят колец, как в американском кино, — неуверенно сказал я. — Только на свадьбе надевают, обручальные.

— Ты своей жене дарил? — моментально вспыхнула любопытством.

Ну, уж нет. Инке нечего делать тут, за столиком во Французском квартале. Даже мысленно.

— Причем тут она… Возьми, открой!

Я кивнул на коробочку и подвинул поближе к ней.

Она осторожно, словно черепашку за панцирь, взяла. Повозилась с замочком. Распахнула крышку и забавно округлила рот и глаза.

— Серьги?!

— Да.

— Но ведь у меня нет в ушах дырок. Я не смогу…

— Это то, что мы сделаем. Прямо сейчас поедем, тут недалеко. Быстро, и главное, совсем не больно, — заверил ее.

На всякий случай.

— Мой знак!

Она продолжала разглядывать пару крошечных золотых львов.

Я с важным видом кивнул.

— Спасибо… — Она явно была растеряна. — Но я не могу… Я не боли боюсь… Просто прокалывать уши — очень вредно. Там ведь много важных точек… Ты знаешь, наша традиционная медицина счита…