Ветер, кровь и серебро - Виктория Александрова

И если жена ощущала скорее досаду и отчаяние, то Хельмут злился. На себя, на Хельгу с её совершенно лишним, никому не нужным сочувствием, на лекарей, которые только и делали, что разводили руками… На Софию он злиться не мог — просто не получалось, глядя в её печальные бездонные глаза, на неё злиться. Да и в чём она виновата? Ей ещё хуже, хуже всех в этой ситуации, потому что клеймо бесплодной наложили именно на неё.

То лето, светлое, тёплое, но не жаркое, они проводили в Даррендорфе, окружённом долгим хвойным лесом, что простирался далеко на юго-восток, смешиваясь с Ясными лесами, и на запад, до Чёрного моста. Иногда шли дожди, поливая урожай, обещающий быть обильным, и всюду кипела жизнь. Лес манил к себе свежим запахом хвои и земли, яркостью зелени, бесконечными просторами, похожими на изумрудный океан. Хельмут решил приехать сюда, потому что в Штольце София целые дни коротала у окна за вышивкой и чтением, ни на кого не обращала внимания и почти ни с кем не разговаривала, даже с мужем. Ему же хотелось как-то расшевелить жену, пробудить её к жизни, но она не отзывалась, продолжая молча смотреть на него с печалью, в которой угадывалась толика укоризны. И он решил, что ей стоит съездить домой, увидеться с братом, взглянуть наконец на родные места…

София согласилась с явной неохотой, но в день отъезда её настроение резко улучшилось: она много смеялась и улыбалась, на прощание звонко расцеловала ошеломлённую Хельгу в обе щёки, не выпускала руку Хельмута из своей… Он, конечно, обрадовался таким приятным изменениям, но всё же почуял в этом что-то подозрительное. Слишком внезапно она стала такой радостной, счастливой и беззаботной; слишком внезапно пропали тоска и отчаяние из её взгляда.

Хельмут побоялся спросить, в чём дело. Подумал, что если бы она всё же забеременела, то он узнал бы об этом первым — вряд ли Софии хватит воли сдерживать внутри себя эту новость, просто тихо сияя. В общем, вопросы подождут. Она сама скажет, когда захочет.

Первый день в Даррендорфе прошёл спокойно, если не брать в расчёт небольшой пир по поводу возвращения Софии. Роэль был искренне рад сестре: в последний раз в Штольц с ней он не ездил, изъявив желание остаться в родном замке и прекратить бесконечные путешествия туда-сюда.

Все надеялись, что баронесса Штольц задержится в родном замке как можно дольше. И ей действительно пришлось задержаться.

На второй день пребывания дома она захотела проехаться верхом, погулять в лесу, пока было тепло и не дождливо. Хельмут поддержал эту идею: он так давно мечтал провести время наедине с женой, не ощущая кожей её печалей и тревог, глядя в глаза, не слезящиеся от отчаяния, а счастливые, влюблённые — как раньше…

Всегда хочется вернуть это время — «как раньше», но отчего-то не всегда оно возвращается.

Им удалось уговорить чересчур бдительного капитана стражи отпустить их вдвоём, без сопровождения гвардии, они пообещали далеко не заезжать и долго не кататься. Правда, обещание своё, по крайней мере, первое, всё же не выполнили.

Стараясь не выпускать из виду замок на высоком холме, они неторопливо, шагом, ехали по узким тропинкам, что петляли между огромных сосен, раскидистых елей и можжевеловых кустарников. Беззаботно болтали о всяких пустяках, смеялись и шутили, не касались лишь той темы, что больше всего волновала их обоих. Да и окружающая обстановка не очень располагала к серьёзным разговорам: яркие, пронзительные лучи весёлого летнего солнца проникали сквозь кроны деревьев, по которым прыгали, играя, белки, а мимо с жужжанием проносились шмели. По обочине тропинки зеленели заросли крапивы, желтели цветочки чистолиста, откуда-то издалека чувствовался запах свежей воды — наверное, лесное озеро или ручей.

Они решили поехать на запах и вскоре оказались на небольшой зелёной полянке, сплошь покрытой цветками чистолиста. На её краю и впрямь находился небольшой ручеёк, вода его, звеня, убегала на север. Они привязали лошадей возле ручья, чтобы те смогли утолить жажду и отдохнуть, и дальше направились пешком по течению.

София продолжала рассказывать что-то о недавно прочитанной поэме, смеяться и уже совсем привычно держать Хельмута за руку. Тревога и печаль, казалось, улетели прочь вместе с тёплым южным ветерком, но всё же барон Штольц не переставал ощущать в душе это странное чувство подозрительности, недосказанности… Как затишье перед бурей.

С другой стороны, эта прогулка ненадолго перенесла его в те дни, когда они ещё не были женаты. Он вспоминал, как они танцевали на свадьбе Генриха и Кристины — сдержанно, едва касаясь друг друга, — как гуляли вместе по этому же лесу, только куда ближе к замку, под присмотром стражи на стенах и старой наставницы Софии, монахини, которая жила в Даррендорфе на правах старшей няни. Они так же, как и сейчас, разговаривали о книгах, едва заметно улыбались друг другу и взаимно смущались… Это было странно — раньше Хельмут смущения не испытывал, казалось, никогда. Но при виде своей невесты он попросту не мог оставаться прежним. Она изменила его — глупо это отрицать.

Пресловутая буря и правда началась, когда София вдруг замолчала, поняв, что он почти не слушает, и внимательно взглянула на него. Но без строгости, укора и обиды. Её взгляд был несколько замутнённым, будто девушка опьянела, хотя Хельмут мог поклясться, что за завтраком они пили только молоко.

В следующий момент София поднялась на цыпочки и прижалась к его губам своими. Она целовала его так, как не целовала уже давно, и это ему безумно понравилось. Разум заволокла какая-то странная пелена, мир вокруг постепенно исчезал, и вся суть мирозданья сосредоточилась в этой прекрасной рыжей женщине, которая сейчас самозабвенно целовала его, изучала ладонями уже и так вдоль и поперёк изученное тело и пыталась дотянуться до завязок на фиолетовом плаще.

Когда Софии наконец удалось расшнуровать завязки и плащ, ничем не сдерживаемый, упал к его ногам, Хельмут отстранился и хрипло спросил:

— Что, прямо… прямо здесь?

— А ты хочешь потерпеть до дома? — усмехнулась София, кивнув на далёкие, едва заметные башни Даррендорфа.

Он взглянул на неё, коварно усмехающуюся — наверняка она затеяла всю эту прогулку только ради того, чтобы сейчас склонить его к уединённой близости. Не то чтобы Хельмут был против… Он покачал головой, обхватывая её талию и сильнее прижимая к себе. Ещё никогда она не казалась ему столь желанной, столь нежной и прекрасной, особенно в этой дорожной одежде — высоких