Демоверсия - Полина Николаевна Корицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там не было ничего.
И тут каким-то периферийным зрением Аня увидела белую шаль, лежащую на ящике для овощей. В ту секунду, когда кот расцепил когти после очередного нападения, она быстро протянула руку в сторону.
Но не дотянулась. Пух снова кинулся, кусая ее за шею.
Тогда Аня спружинила всем телом сразу, каждой мышцей, словно сама стала кошкой, – и вскинулась влево, почти подлетев, и схватила шаль – как раз когда кот готовился совершить прыжок на диван.
– И-и-ида-а-а!..
Аня подкинула шаль в сторону кота, видя его прыжок словно в замедленной съемке, в репите, – когда-то в детстве Тая брала ее с собой в театральный кружок, и там показывали сценки в технике репита, где все дети медленно-медленно двигались, дробя каждый поворот тела, каждое движение головы. Аня подкинула шаль в сторону кота, видя напряженные мускулы его ног, которые плавно отпружинили от пола, и тело поплыло вверх – мощно и грациозно. И видела летящую белую шаль, перекручивающуюся в воздухе. Видела, наконец, как кот прижимает уши к голове и на морде дергаются мышцы, обнажаются клыки, и шаль касается его холки, плавно накрывая все его существо.
Он запутался всего на секунду. Но этого было достаточно. Аня быстро соединила концы шали, образовав живой беснующийся узел, и потащила его из кухни, через коридор, мимо маленькой комнаты, в которой – слава Богу! – крепко спала Лиля, через большую комнату, на балкон, и – вниз, вниз, вниз…
У них был второй этаж. Аня знала, что он не разобьется.
Она закрыла балконную дверь, ворвалась в кухню и прижала к себе истошно ревущую Иду.
– Все, все закончилось, тише, маленькая моя, тише…
На правой голени Иды чернел след от укуса, будто обмазанный вишневым вареньем.
Аня обработала и забинтовала рану. Успокоила Иду, и та сразу заснула, продолжая всхлипывать, но постепенно затихла. Аня прикрыла дверь в комнату, вернулась в кухню и растерянно огляделась.
На столике лежал перевернутый стакан, из которого продолжало капать молоко, образуя на полу розовые подтеки.
* * *
Влад вернулся на следующий день. Услышав о случившемся, обнял и пожалел Иду. Мрачно покачал головой, глядя на Аню.
Аня пошла в магазин. Огибая дом, она бросила случайный взгляд в сторону.
У дома был высокий цокольный этаж с маленькими окошками – заложенными кирпичами и зарешеченными. Между кирпичной кладкой и решеткой был промежуток.
Аня была уверена, что кот просто сбежал. Но сейчас она увидела его в одном из этих промежутков.
Она подошла к окошку. Пух лежал за решеткой, вжавшись в кирпичи, весь мокрый и трясущийся. От него явственно пахло мочой.
Аня вернулась домой. Взяла его миски. Принесла и поставила рядом с ним, на землю. Постояла и медленно пошла в сторону магазина.
Купив все необходимое, она снова подошла на то же место.
Пух лежал в той же позе. Миски были не тронуты.
Дома она сказала:
– Я не могу вернуть его сюда.
– Естественно, – сказал Влад.
– Но я не могу оставить его там.
Он посмотрел на нее.
– Ну, значит, надо усыплять.
– А может, ты… – Но Влад уже надел наушники.
Аня опустила глаза. Она застыла на какое-то время, а потом медленно встала, взяла переноску и вышла из квартиры.
Подойдя к зарешеченному окошку, она легко извлекла Пуха и без сопротивления усадила в переноску. Он будто знал, куда и зачем его собираются нести.
Аня шла к ветеринарке, не понимая, что это было. Почему так случилось? Ей казалось, что кот просто вобрал в себя всю злость, накопившуюся в доме, всю агрессию, распределенную по кухне густым незримым слоем. Словно на подушечки кошачьих лап налипло что-то черное, овеществленное, вошло в его кровь и овладело сознанием. Словно обитавшей в квартире ненависти нужно было конкретное воплощение – и кот не выдержал. В некотором смысле к моменту нападения это был уже не кот, а эпицентр катаклизма – страшного, превышающего размеры квартиры, почти общечеловеческого.
Аня шла к ветеринарке, не зная, как это будет.
Она не знала, что сначала животному вкалывают инъекцию, после которой отправляют вместе с хозяином в маленькую белую комнатку, где нужно высидеть вместе, с глазу на глаз, какое-то время – минут пятнадцать, может, больше. И там начинают происходить странные вещи, о которых никто заранее не предупреждает. Ни о том, что сначала животное начинает трясти, как в приступе эпилепсии, и оно буквально плачет – из глаз текут крупные, почти человеческие слезы, изо рта вырывается вой, – ни о том, что после этого животное начинает блевать длинной зеленой струей, бьющей в противоположную стену.
– Доктор! Доктор, помогите! Помогите!
К открывшейся двери подошла молодая медсестра.
– Чего вы кричите?
– Что с ним?
– С ним все нормально. Он умирает.
Скоро он успокоится и обмякнет. Тогда медсестра возьмет его в руки, положит на стол и сделает еще один укол, после которого как-то нереально быстро – и совсем навсегда – открытые глаза затянет белой пленкой.
А потом Аня возьмет в руки сумку-переноску, в которой лежит мертвый кот, ставший сразу как-то тяжелее, и будет долго-долго нести его домой. В подъезде она замешкается. Она встанет, глядя перед собой невидящим взглядом, вспоминая еще одну историю от мамы, тоже из детства, как ее любимую собаку съели черви и как детально она помнит песочную насыпь и серую шерсть, кишащую белой движущейся массой.
Аня не решится занести переноску в квартиру и оставит ее под лестницей.
А через два часа придет машина, из которой выйдет совсем юный какой-то паренек в униформе и резиновых перчатках, совсем мальчик, и достанет тело из переноски. Аня заберет сумку и застынет с ней в руках, поразившись, как этот мальчик похож на ее папу в юности, – будто он сошел со страниц папиного дембельского альбома. И он возьмет тело Пуха и понесет куда-то. И Аня побежит за ним с сумкой в руках, чувствуя себя маленькой девочкой, думая, что сейчас она узнает какую-то тайну, что-то самое важное в жизни, сейчас она увидит, куда их всех все время несут…
Мальчик дойдет до припаркованной
