Горький мед любви - Пьер Лоти

Впрочем, они были уже нагружены добычей и подумали, что успеют вернуться завтра… Обменявшись словами, которых Фату-гей не поняла, они ушли, оборачиваясь, кривляясь как обезьяны и смеясь.

Оставшись одна, Фату-гей присела около Жана и громко окликнула его по имени. Она три раза крикнула: «Тжан!.. Тжан!.. Тжан!..» И ее звонкий голос прозвучал в пустыне как голос древней жрицы, вызывающей мертвых… Фату сидела под неумолимым африканским солнцем с остановившимися, невидящими глазами, устремленными на далекий горизонт, пылающий и зловещий; ей было страшно взглянуть в лицо Жана.

Ястребы дерзко кружились возле нее, разрезая воздух большими черными веерами крыльев… Они бродили вокруг трупов, еще не осмеливаясь… находя их слишком свежими.

Фату-гей увидела в руке спаги образ Св. Девы и поняла, что, умирая, он молился… У нее на шее тоже висели образки Св. Девы вперемешку с гри-гри; священники в Сен-Луи крестили ее, но она не верила в то, чему они ее учили. Она взяла амулет, надетый когда-то на нее в Галламе ее матерью-негритянкой. Это был ее любимый талисман, и она с жаром поцеловала его.

Потом склонилась над телом Жана и приподняла его голову. Из открытого рта с белыми зубами вылетели зеленые мухи, зловонная жидкость вытекала из раны на груди.

XXIX

Тогда она сняла ребенка, чтоб задушить его. Но она не хотела слышать его крики, не хотела видеть искаженное судорогой личико и насыпала ему в рот песку, потом с яростью вырыла яму, погрузила в нее его головку и засыпала сверху песком. А после обеими руками стиснула ему горло; сжала еще сильнее и держала до тех пор, пока его сильное тельце не перестало бороться и не застыло. Когда ребенок был уже мертв, она положила его к отцу на грудь.

Так умер сын Жана Пейраля… Какая великая тайна! Чей бог послал ему этого ребенка? Зачем приходил он на землю и куда возвратился?

Фату-гей плакала кровавыми слезами, и ее вопли неслись над полями Диалакара… Потом достала кожаный мешочек марабу, проглотила горький порошок, и началась агония — долгая и жестокая… Долго хрипела она под жгучими лучами солнца, страдая от мучительной икоты, впиваясь в горло ногтями, вырывая перевитые янтарем волосы.

Вокруг нее сидели ястребы и смотрели, как она умирала.

XXX

Когда золотое солнце ушло с равнин Диамбура, хрипы умолкли, маленькая Фату уже не страдала. Она лежала, распростертая, на теле Жана, обняв окоченевшими руками своего мертвого сына. И ночь — душная, звездная — таинственно и тихо спустилась над их телами, предваряя оргии дикой пустыни, которые начинаются с темнотой по всей Африке.

А у подножия Севенн мимо хижины стариков Пейраль в этот вечер проходил свадебный кортеж Жанны.

XXXI Апофеоз

Точно отдаленный стон долетел из глубины пустыни; но вот зловещий хор наполняет прозрачную тьму: жалобный вой шакалов, визг гиен и кошачье мяуканье тигров.

О, бедная, старая мать!.. Человек, что лежит с открытым ртом, чуть виднеясь во мраке, под усеянным звездами небом, что спит здесь, в пустыне, в тот час, когда просыпаются дикие звери, — никогда больше не встанет! Бедная старая мать, этот брошенный труп — твой сын!

— Жан!.. иди в хоровод!

Сквозь чащу, стелясь по земле меж высоких трав, тихо крадется голодная стая, при свете звезд подбирается она к телам, и начинается пир, приготовленный бездушной природой: живые питаются теми, кто умер.

У человека в мертвой руке все еще зажат его образ, у женщины — кожаный гри-гри… Их священные амулеты.

Завтра большие ястребы докончат дело, кости растащат дикие звери, а в белеющие на солнце черепа проникнут стрекозы и ветер.

Пусто в хижине. Старый отец, ты мечтаешь увидеть сына, ты ждешь красивого юношу в красном мундире… Мать, ты молишься за него перед сном… Ждите вашего сына, ждите спаги!..

РАРАГЮ

E hari te fan,

E toro te faaro,

E nan te taata.

Пальма будет расти,

Коралл будет увеличиваться,

Но человек погибнет.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Плумкет о своем приятеле, Лоти

Лоти был крещен 25 января 1872 года, двадцати двух лет и одиннадцати дней от роду. Церемония состоялась, когда часы Лондона и Парижа показывали час пополудни. А на другой стороне земного шара, в садах королевы Помаре, где происходило крещение, было около полуночи. В Европе был холодный, сумрачный зимний день. А в садах королевы царило приятное тепло летней ночи.

Пять человек присутствовали на крещении Лоти той жаркой, благоуханной ночью, среди мимоз и померанцев, под усеянным южными звездами небом. Это были: Ариитеа, принцесса крови, Фаимана и Териа, служанки королевы, Плумкет и Лоти, офицеры, служащие на корабле Е.И.В. королевы Великобритании. Лоти, до этого носивший имя Гарри Грант, сохранил его в списках морского ведомства, но приятели звали его новым именем.

Церемония обошлась без помпы и длинных речей. Все три таитянки были увенчаны цветами и одеты в длинные, кисейные, розовые платья. После тщетных попыток произнести варварские имена Гарри Гранта и Плумкета, грубые звуки которых раздражали их маорийские гортани, они решили назвать их именами Ремуна и Лоти — именами цветов.

На другой день весь двор был уведомлен об этом, и Гарри Гранта, так же как и его приятеля Плумкета, в Океании больше не существовало.

Кроме того, было решено, что первые слова известной песни: «Loti taimane» и т. д., которую напевали под сурдинку в окрестностях дворца, будут означать: «Ремуна или Лоти, или они оба, просят подруг откликнуться на зов и тихонько отворить калитку сада».

II

Биография Рарагю

Рарагю родилась в январе 1858 года на острове Бора-Бора. В начале нашего повествования ей только что минуло четырнадцать лет. Это была молоденькая девушка, дикая прелесть которой не соответствовала европейским канонам красоты. Еще маленьким ребенком мать увезла ее на Таити на длинной парусной пироге.

Родной остров оставил в ней смутное воспоминание о вечно царящем на нем унынии. Силуэт этого гранитного гиганта, высящегося среди волн Тихого океана, запечатлелся в ее голове как единственный образ покинутого отечества. Рарагю узнала его потом, со странным волнением, в альбоме Лоти. Это и послужило первой причиной ее сильной любви к нему.

III

Кое-что об общественной жизни

Мать Рарагю привезла ее на Таити, на большой остров королевы, чтобы отдать старой женщине из округа Апире, своей дальней родственнице.

Она следовала старинному обычаю племени маори, требующему, чтобы дети по возможности реже оставались у родной матери. Приемные отцы и матери встречаются там чаще всего и семья всегда образуется случайно. Этот традиционный обмен детьми составляет одну из особенностей полинезийских островов.

IV

От Гарри Гранта (прежнее имя Лоти) в Брайтбури, графство Йоркшир (Англия)

Таити, 20 января 1872 года

«Милая сестра!

Вот и отдаленный остров, который так любил наш брат, таинственное место, предмет мечтаний моей юности. Необъяснимое желание увидеть его способствовало тому, что я избрал утомительное и начинающее уже наскучивать мне морское ремесло.

Прошли года и я стал мужчиной. Я достаточно уже поплавал по свету и вот теперь нахожусь возле заветного острова. Но я чувствую только печаль и горькое разочарование.

Однако это тот самый Папеэте. Дворец королевы среди зелени, залив, окаймленный высокими пальмами, высокие скалистые горы — все это мне уже знакомо. Все это я уже видел десять лет назад на пожелтевших от морской воды рисунках, которые присылал нам Жорж. Именно об этом уголке с такой любовью рассказывал нам наш усопший брат…

Все то же — только нет прежнего очарования мечты и детских фантазий. Страна как страна, и я тот же Гарри, каким был в Брайтбури и в Лондоне, и всюду, так что мне кажется, будто ничего не изменилось…

Я не должен был видеть этой волшебной страны, чтобы сохранить в душе ее очарование!

Вдобавок мне испортили впечатление о Таити те банальные личности с низменными помыслами, которые обесценивают все своими грубыми насмешками со свойственной им неспособностью воспринимать прекрасное. Виновата также проникшая сюда цивилизация, все наши условности, привычки и пороки. Дикая поэзия этих мест исчезает вместе с обычаями и традициями прошлого.

Кончилось тем что, вот уже три дня, как “Rendeer” бросил якорь перед Папеэте, а я все еще не схожу на берег и сижу на корабле, печальный и разочарованный.

Джон — другое дело, эта страна приводит его в восторг; я не видел его со времени нашего прибытия. Но он остался мне верным другом, добрым и нежным братом, бодрствующим надо мною, как ангел хранитель, и я люблю его всем сердцем».