И только лошади летают вдохновенно - Екатерина Кастрицкая

иначе знают друг друга, и всегда интересно, кто займет освободившийся денник. А в этот раз было особенно любопытно, потому как вновь прибывающая лошадка должна была стать нашей соседкой.

Хотя стоп! Все началось гораздо раньше. С объявления, висевшего в домике. Гласившего, что в Ратомке списана на мясо кобыла, «1996 г.р., гнедая, 164 см. в/х, без в/п», и что срочно подыскиваются «хорошие руки» в качестве хозяина или арендатора.

Объявление повисело, но никого на конюшне особо не заинтересовало. Потому как частники, понятное дело, и без того укомплектованы, а прокат либо ездит к конкретным лошадям (и нет смысла интересоваться другими), либо считает верховую езду просто приятным отдыхом, не предполагающим излишних обязательств.

Тем не менее, кобылу выкупили. И выяснилось, что на освободившееся место эта самая кобыла и прибудет. А кто хозяин? Хозяйка — владелица одной из конюшен под Минском. На Штотц же будут ездить арендаторы — по слухам, три девочки, «чайники полные», а кобыла, между прочим, сложная, «с пулей в голове», и что они делать с ней будут — совершенно непонятно. И эта самая непонятность делала ситуацию, ясное дело, еще более любопытной.

В один прекрасный день лошадка прибыла на конюшню. Она носила звучное имя Этуаль и была дочкой знаменитой Экспертизы, с которой лепили статую, украшавшую вход на Комаровский рынок.

Впрочем, на свою изящную небольшую маму-чистокровку Этуаль походила мало. Пожалуй, от родительницы она унаследовала только глаза: большие, очень красивые и выразительные. А так — крупная, массивная, шоколадно-гнедая, с пушистой, закрывавшей глаза челкой и шикарными волнистыми гривой и хвостом, лошадь больше напоминала богатырского коня из сказок.

Только характер у нее оказался не совсем сказочным. К людям лошадь относилась с легким пренебрежением, сразу продемонстрировав, что ездить на себе она позволять не намерена, или, по крайней мере, без боя точно сдаваться не будет. Во всяком случае местного инструктора, которая выполняла первоначально роль берейтора и уже забыла, когда последний раз падала с лошади, Этуаль все же высадила. О том, чтобы в самостоятельное «плавание» на Этуали отправились арендаторы, и речи не было. Первое время иначе как шагом в поводу они на ней не ездили.

Однако, несмотря на сложности, в лошади не разочаровались. Регулярно ездили ее проведать, водили гулять, дотошно выспрашивали о каждой мелочи, касающейся лошадиной жизни. Но как-то так сложилось, что все же главную роль для Этуали стала играть Люда, одна из арендаторов. И никто не удивился, когда стало известно, что она выкупила лошадь. Это было, пожалуй, само собой разумеющимся.

Потому что Этуаль, несмотря на свою стервозность, Люду по-настоящему полюбила. Нет, она не перестала время от времени проверять ее «на вшивость», но делала это уже как-то совершенно беззлобно, не из вредности, а скорее из озорства, как бы давая понять: я здесь, не расслабляйся! Причем кобыла была совершенно очаровательна и необычайно артистична, она умела включить все свое обаяние, чтобы заслужить расположение людей. «Бровки домиком, ушки развесит, глазки наивные-наивные, ну прямо ангелочек», — смеялась Люда.

За несколько лет обе они очень изменились, многому научившись друг у друга. Люда постигала премудрости лошадиного мира. А Этуаль… Этуаль, наверное, усвоила главный урок в своей жизни, научившись доверять людям, научившись дружить.

Лошадь стала мягче, внимательнее, спокойнее. Радовалась, когда приезжала Люда, внимательно слушала свою хозяйку и ОЧЕНЬ старалась быть хорошей. На одном из местных мероприятий они на двоих получили титул «Мисс Очарование».

И, глядя на них, верилось, что для того, чтобы приручить такого большого зверя, не обязательно быть специалистом в лошадином вопросе. Надо просто очень-очень любить того, кто волею судьбы оказался рядом с тобой, и все обязательно получится!

Потом наши пути разошлись. Я слышала, что Люда переставила лошадь на одну из конюшен, но, так как у нее родился ребенок, перестала приезжать. Этуаль скучала, грустила. А потом ее продали куда-то в Россию. И следы ее затерялись окончательно.

О Гонжике. Как все начиналось

Впервые я увидела Гонга летом 2006 года. Все, кто был на этой, соседней с нашей тогдашней, конюшне, восхищались, какой он большой и красивый. И в самом деле, таких огромных лошадей я до этого видела разве что на ЦМИ. 176 сантиметров в холке, очень добрый и умный. И тогда, выгоревший на солнце, он казался не гнедым, а почти буланым.

Потом конь переехал на Штотц, по-моему, недели за три до нас с Рыжулиным. Вначале хозяин навещал его, но вскоре забросил эти поездки. Гонг скучал, пытался подружиться с каждым из людей, попадавших в зону его внимания. Мы иногда, когда появлялись свободные руки, брали коня на прогулки, но такие развлечения выпадали на его долю крайне редко. В основном он гулял в обществе других лошадей. И постепенно отвыкал от общения с людьми. А потом и руководство конюшни почему-то запретило другим частникам им заниматься. Так что кроме денника и электропастуха Гонжище ничего не видел.

Я была безумно признательна за то, что он взялся опекать Рыжульку и до самого конца был ему верным другом, иногда кормила вкусняшками на пастбище или «почесушничала», но больше ничем развлечь не могла.

И меньше всего я могла подумать о том, что эта лошадь когда-нибудь будет моей.

А потом не стало Рыжулина…

После смерти Рыжего я оставила лекарства в наследство конюшенным коням (нехилое количество их у нас накопилось за нашу недолгую совместную жизнь, надо сказать), часть вещей раздала, часть сгребла в кучу и увезла на дачу, закинув в сарайчик, по соседству с которым Рыженький кантовался те самые счастливые наши полгода.

Там, на даче, и просидела два дня, периодически впадая в жутчайший депрессняк, бродя по до боли знакомым тропам, где все напоминало о нем…

Родственники, правда, пытались намекнуть, что, «может, не надо от вещей избавляться — вдруг новую лошадь потом возьмешь»… Но я все эти разговоры пресекала на корню, заявляя, что «нет, ни за что на свете, и речи быть не может».

Потом отвезла цветы, посадить на Рыжиковой могилке. На территорию конюшни заходить не стала — слишком было больно. Да и смысл? Все равно видеть никого не хотелось.

Народ постоянно звонил, присылал sms-ки. И, как оказалось, за моей спиной зрел заговор, представления о котором я до сих пор так и не получила — скрытные все очень, конспираторы. Зато знаю, что в него были вовлечены и мои родственники в том числе.

В один, не сказать, чтобы слишком прекрасный день, позвонил владелец Гонга. Выразил соболезнования, а потом вдруг сказал:

— У