Оранжевая мина - Сергей Кара-Мурза

М. Ремизов пишет о технологии интеграции постсоветских стран в Новый мировой порядок: «Исходя из этого и следует, на мой взгляд, прочитывать исторический смысл «бархатных революций». Режимы, выходящие из их горнила, по структуре своей легитимности уже не являются «постсоветскими»: их утверждение связано со сломом инерции и выходом на сцену мобилизованного массового субъекта. Или выкатыванием на сцену его муляжа.

В случае политического успеха массовой мобилизации, независимо от того, насколько она «постановочна», конструкт становится реальностью, и «революция» может быть признана состоявшейся. Это вполне относится и к украинскому сценарию смены власти: революция имела место, обозначено определенное событие в области легитимности. Вопрос, однако, в том, какова природа новой легитимности. Было бы большой ошибкой отвечать на этот вопрос по шаблону классического, современного понимания революции — и поспешно говорить, например, о появлении «гражданской нации» как субъекта украинского государства».

Действительно, пока нет оснований считать, что «оранжевые» станут «субъектом украинского государства». Майдан подмели, студенты разошлись по аудиториям, селяне западных областей вернулись к своему разбитому корыту. Но и утверждение, что в случае политического успеха «оранжевого» спектакля «конструкт становится реальностью» (даже если это муляж), требует проверки временем. Очень может быть, что ощущение всесилия новых политических технологий есть лишь психологический эффект от успеха ряда однотипных «блиц–революций» — ведь столь же непобедимой казалась армия фашистской Германии в ее блиц–войне в Европе и летом 1941 г. в СССР.

Урок Украины: беззащитность постсоветского государства перед оранжевыми политическими технологиями

Здесь мы подходим к самому актуальному для нас практическому вопросу. Р. Шайхутдинов фиксирует то, что давно уже стало очевидным, но что не осмеливаются открыто признать российские политики: «Схемы, по которым действовала и действует оппозиция в Сербии, Грузии, а теперь на Украине, настолько близки, что можно уверенно сказать: мы имеем дело с новым, осознанно применяемым механизмом реализации внешней политики США и Европы; с новым механизмом захвата власти в посткоммунистических странах».

«Оранжевая революция» на Украине обнаружила крайнюю уязвимость традиционного для XX века «цивилизованного» национального государства против действий, инспирируемых и поддерживаемых из метрополии сил глобализации (Запада). Государства советского и постсоветского типа, идущие на сближение («конвергенцию») с Западом, структурно и функционально беззащитны против таких революций. За длительный срок (3—4 года), прошедший после предыдущей совершенно аналогичной революции в Сербии, они не могли понять ее уроки и мобилизовать собственные ресурсы для предотвращения назревающей революции у себя дома. Даже после того, как стереотипная революция произошла в Грузии, сторонники Януковича были уверены, что ничего подобного на Украине произойти не может (потому что «Украина — не Грузия»).

Р. Шайхутдинов пишет: «Эти проявления иного типа власти просто невидимы, как для политтехнологов, так и для представителей правительства. США и Европа достигают своей цели по присоединению к новому имперскому порядку все новых областей и стран непостижимым для российских (украинских, сербских…) властей способом. Они понимают и вычисляют наши действия, а мы их вычислить — не можем».

Опыт 2004—2005 гг. показал, что структура и культура общества Украины (как части бывшего СССР) за 20 лет перестройки и реформы изменились настолько, что критическую массу граждан можно организовать и активировать для революции («убийства государства»), направленной на «виртуальную» цель.

Иными словами, стало возможно на короткий срок создавать высокоорганизованную политическую силу, готовую свергнуть государственную власть — без какой–либо осознанной социальной цели, без большого проекта и без связной идеологии. Даже без ясного образа иной государственности, приходящей на смену «убиваемой».

А. Бузгалин, наблюдавший события на Майдане, пишет: «Разные люди, разные мнения. У большинства никаких четких политических и социально–экономических позиций. Большинство хочет одновременно и честный частный бизнес, и определенные социальные гарантии. Четко сформулировать свои взгляды на то, каким хотели бы видеть будущее Украины, как правило, не могут, но совершенно четко и однозначно хотят честной и подконтрольной народу власти. При этом в большинстве верят в Ющенко. Некоторые понимают, что за Ющенко тоже стоят олигархи («А как же без них?» — довольно типичное мнение), но считают это не главным. И практически все неравнодушны к тому, что происходит на их Родине»[72].

Потсоветские политики Украины, чье мышление сформировано историческим материализмом, не ожидали никакой революции, потому что «не было революционной ситуации» — не созрели субъективные предпосылки для классовой борьбы. Они не понимали смысла символических действий, которые подрывали их власть и авторитет.

Р. Шайхутдинов пишет: «Что делал Лех Валенса в Киеве? Вел переговоры с Кучмой, Януковичем и Ющенко. Но кто такой был Ющенко? Формально — никто… Власть не отказалась встречаться с Квасневским после его встречи с Ющенко. Тем самым Украина признала авторитет ЕС, а Кучма и Янукович — существование Ющенко… Власть не понимала механизмов порождения легитимности [выделено нами. — Авт.]. А они таковы: если десять международных деятелей едут и проводят переговоры с Ющенко, то он становится фигурой, равноправной всем остальным, имеющей статус «третьей силы». А власть, давая внешним деятелям встречаться с Ющенко, признает факт спорности выборов и наличия у оппозиции оснований для притязаний и т.п. Так власть фактически отказывает самой себе во власти»[73].

Помимо присущего истмату механицизма, над сознанием политиков и политологов довлела инерция «демократического мышления», ложная программа которого была внедрена в их головы во время перестройки. Скорее даже, этот вирус поразил их подсознание — ведь не могли же умные люди сознательно и всерьез верить в то, что орудующие на Украине агенты ЦРУ и Сороса больше всего заботятся о честных демократических выборах.

Э. Михневский пишет об этой удивительной глупости: «Глеб Павловский — человек, долго изучавший революции и возможности их сокрушения — недоволен собой. Он считает, что, чрезмерно сфокусировав внимание на процессе украинских выборов, слишком поздно оценил реальный потенциал тамошней ситуации. В ту же ловушку попали и другие российские политтехнологи, искавшие себе применения на тех выборах — и Марат Гельман, и Сергей Доренко, и все тот же Стас Белковский. «Сколько их, куда их гонят?» — скорбно интересуется руководитель Фонда эффективной политики. Короче: проглядели конкурирующий проект.

В нескольких интервью (в частности — «Независимой газете» и журналу «Эксперт»), говоря о победе «оранжевых» и перспективах потрясений в России, г–н Павловский на разные лады повторяет следующее: тем, кто хочет, чтобы развитие обеспечивалось политической стабильностью, важно понять: ошибка — думать, что оппозиционные круги готовятся к выборам. Революционеры осуществляют другой проект — проект взятия власти, приуроченный к выборам»[74].

Результатом поражения сознания во время перестройки стал и нелепый легализм мышления политиков и политологов. Нелепым он является потому, что сами они, легко нарушая нормы права, в то же время наивно верят, что политическая клика, руководимая Западом, будет действовать в правовом поле. А значит, и сами они не имеют права огорчить западных надзирателей и нарушить букву закона.

Р. Шайхутдинов констатирует с удивлением: «Характерными являются слова Кучмы на пресс–конференции вечером 24 ноября: власть не принимает участия в работе избиркомов, на Украине действует самый демократический избирательный закон. Это означает, что власть не видит необходимости покидать правовое поле, несмотря на то, что ее противники действуют все более беспардонно. А в это время Ющенко приносит присягу, создается Комитет национального спасения, объявлена политическая забастовка, планируется перекрывать дороги и нарушать работу госучреждений. Что, как не изначальное, навязанное бессилие руководит бездействием власти? Руки связаны у государства, но развязаны у оппозиции.

Заметим: каждое из действий оппозиции, которые были описаны вначале, законно. Только все вместе они образуют неправовую конструкцию, с которой государственные службы пытаются справиться в рамках права, фиксируя лишь отдельные ее проявления. Ведь правовым образом практически невозможно доказать взаимосвязь отдельных проявлений идущей «спецоперации», поскольку тот, кто удерживает схему целиком, находится за пределами страны».