Регулюм - Василий Головачев

Поначалу Стаса коробило название «восьмерки» – служба ликвидации, но Максим объяснил, что ликвидаторы занимаются устранением последствий сдвигов реальности, произведенных «волчицами» РК, и Панов успокоился, хотя заноза в глубине души осталась: он понимал, что легче всего предупредить последствия изменений реальности, ликвидировав нужного человека. В крайнем случае – изменив его милиссу.

Шел восьмой час вечера, темнело, когда Стас в сопровождении обходительного и вежливого Димы вошел в подъезд своего дома и, чувствуя волнение, поднялся на пятый этаж, открыл дверь квартиры. И сразу в затылке шевельнулась «сливовая косточка», словно предупреждая его о чем-то. Станислав замер, прислушиваясь к тишине заполненной темнотой квартиры, потянулся к выключателю, но Дима остановил его, прижав палец к губам, достал пистолет и бесшумно скользнул в темноту прихожей. В ухе Стаса пискнула рация:

– «Девять-ноль-три», мы вас видим, все спокойно.

Сообщение предназначалось Диме, он работал в «девятке» под номером «три», и Станислав промолчал.

Появился Дима, пряча пистолет, включил свет в прихожей.

– Никого.

Стас прошелся по комнатам, отмечая положение мебели и вещей, к которым не прикасался уже больше недели, и понял, что в квартире кто-то побывал. В воздухе ощущался странный «запах» чужих устремлений и эмоций, оставленный чужими людьми, в бытность свою издателем Стас вряд ли почуял бы этот ментальный «запах», и лишь просыпающиеся знания абсолютника позволили ему уловить тонкие следы чужого присутствия, хотя по большому счету он себя абсолютником не ощущал.

Побродив по комнатам, Панов с большим удовольствием постоял под душем, переоделся в чистое белье и включил телевизор, с трудом преодолевая желание плюнуть на запреты и предупреждения и позвонить маме. Или Кеше. Потом сварил кофе, и они с Димой уселись в гостиной в креслах перед телевизором, на экране которого известный политолог рассуждал о причинах очередного кризиса в России.

– Кризис – ваших рук дело или «волчиц»? – кивнул на экран Стас.

– Не имею понятия, – честно признался Дима. – Я конкретный функционер «девятки», социум и коррекция реальности не в моей компетенции. Возможно, кризисы такого плана и спровоцированы «волчицами», но скорее всего объясняются они какими-то объективными причинами.

– Непрофессионализмом очередного скороспелого правительства?

– Может быть. – Дима посмотрел на часы. – Послушай, старик, мне нужно отлучиться на часок в одно место. Посидишь один, не убежишь?

– Куда мне бежать? – слабо улыбнулся Станислав. – Разве что в ресторан? Иди, никуда я не денусь, новости буду смотреть. Слышишь, о чем говорят? Я и не знал, что наши тоже осваивают космос в коммерческих целях.

Дима посмотрел на экран. По второй программе за круглым столом обсуждалась российская программа космического туризма. РПК «Энергия» создала роскошный космический челнок «Ангара», рассчитанный на шестерых пассажиров, который поднимал их на высоту в сто пятьдесят километров над поверхностью Земли, делал виток с получасовым циклом невесомости и возвращался на космодром. Стоило такое путешествие – с семидневной программой тренировок – всего пятьдесят тысяч долларов на человека.

– Это уже не сенсация, – сказал Дима, вставая. – Вот полет на Марс, запланированный на октябрь, это событие. Ну, так я могу на тебя надеяться?

– Небось с девушкой встречаешься? – полюбопытствовал Стас, испытывая зависть и тоску.

– В общем, да, – смутился оперативник «девятки». – Только ты никому не говори.

– Могила! – клятвенно прижал руку к груди Стас, у которого испортилось настроение. Образ Дарьи встал перед глазами как живой, и, чтобы не думать о ней, он стал переключать каналы, пытаясь вникнуть в то, о чем рассуждали телеведущие, но чем больше старался отвлечься, тем сильнее хотелось увидеть Дарью, и в конце концов Стас снял трубку телефона и позвонил по хранящемуся в памяти номеру девушке домой. Мысль: а вдруг она никуда не исчезала и ждет его звонка?! – требовала немедленной проверки.

– Кого позвать? – переспросил мужской голос, когда Стас назвал имя Дарьи.

– Дашу Страшко, – пролепетал вспотевший Станислав.

В трубке установилась тишина. Потом тот же голос, слегка изменившийся, словно человек долго бежал, произнес:

– Кто говорит?

– Знакомый, – брякнул Панов. – Станислав Панов, она знает.

Снова молчание в трубке, и голос, ставший тусклым и надломленным, обронил:

– Вы издеваетесь, молодой человек? Наша дочь умерла, когда ей было шесть лет.

В трубке раздались гудки отбоя. Побелевший, задохнувшийся от боли в сердце, Стас долго держал ее возле уха, положил на рычаг, промахнулся, но не заметил этого. В голове тяжело ворочалась тоскливая мысль: «волчицы» изменили ее милиссу!.. «Волчицы» изменили ее милиссу!.. И вдруг сквозь мрак и безысходность прорвался лучик другой мысли: зачем?! Зачем «волчицам» понадобилось изменять линию жизни Дарьи, не имевшей понятия о существовании Равновесий? Каким образом она попала под корректирующий импульс, под тренд, выражаясь языком равновесников? Неужели случайно?..

Стас прошелся по комнате, слепо касаясь мебели рукой. В ушах все еще звучал голос отца девушки: «Наша дочь умерла, когда ей исполнилось шесть лет…»

Нет, таких случайностей быть не может. Дарья попала под тренд «рикошетом». Метили в него, Станислава Панова, превратившегося волей обстоятельств в абсолютника! А это означает, что он в ответе за то, что случилось, и должен сделать все, чтобы спасти любимую!

Что-то изменилось вокруг.

Свет лампочек из желтого стал на мгновение красным, повеяло холодным ветром, словно открылось окно в морозный зимний вечер, и тотчас же в затылке Станислава лопнула «косточка», отзываясь ветвистыми электроразрядами во всем объеме головы.

Гостиная стала корчиться, плыть, искривляться, таять, сквозь ее интерьер проступили смутные тени деревьев, фигуры людей, какая-то машина. Совершенно инстинктивно Стас отмахнулся от видений, будто движением руки собирался избавиться от наваждения, и обстановка комнаты восстановилась. Но фигуры не исчезли. Уплотняясь и приобретая объем и цвет, в гостиной проявились трое гостей, словно сошедших с обложек фантастических боевиков: струящиеся, играющие перламутровым серебром, как живая рыбья чешуя, комбинезоны со множеством карманов, застежек, «молний», сеточек и блях, сложные шлемы с зеркальными забралами, необычной формы пояса с батареями каких-то цилиндриков и штырей и устрашающего вида карабины в руках.

Один из «киборгов», двигаясь несколько неуверенно, навел на хозяина карабин, в затылке снова шевельнулась, прорастая, «сливовая косточка», и Стас внезапно обрел небывалую остроту зрения, реакцию и ясность мышления. Почти не осознавая, что делает, он метнулся вперед, под ствол карабина, одной рукой повернул ствол таким образом, что тот стал смотреть на второго «киборга», и одновременно с выстрелом нанес кулаком короткий, но мощный удар в промежность противника.

Заговорила рация в ухе:

– Панов, слышите меня?! Немедленно уходите!

Но отвечать Стасу было недосуг.

Из дула карабина вылетел змеящийся ручеек зеленого огня, вонзился в шлем второго чужака. Раздались два вскрика – женских! «Киборг», получивший разряд неизвестного излучения, упал навзничь, ломая телом журнальный столик. Его напарник, отлетевший от удара к телевизору, согнулся пополам, держась за низ живота, однако тут же бросился на Стаса одновременно с третьим гостем, поднимавшим ствол электрокарабина.

Если бы он был мужчиной – пришла холодная трезвая мысль, – вряд ли очнулся так быстро.

Стас понял, что дерется с женщинами, хотя его это не остановило. Им руководила чья-то жесткая воля, а тренированное тело послушно выполняло приказы, будто он всю жизнь только и делал, что занимался рукопашным боем.

Стас ушел от выстрела – заныли толчковые мышцы ног, все же к таким нагрузкам они были не готовы, – винтом вывернулся из захвата «киборга» без карабина и подставил его под очередной выстрел. Затем прыгнул через кресло, толкнул его в ноги оставшемуся противнику, выбил оружие и толчком-щелчком («поршень» – всплыло в памяти название приема) торца ладони в грудь отбросил «киборга» к стене. Ударившись затылком о кирпичный выступ, на котором стояла статуэтка Александра Сергеевича Пушкина, гость сполз на пол и остался недвижим. Рядом упала и разбилась статуэтка поэта.

«Прости, Александр Сергеевич!» – беззвучно прошептал Стас.

Руководствуясь все тем же темным знанием, он наклонился над телом, поискал пальцами затвор шлема (руки знали, что делать!), повернул кремальеру, откидывая забрало, и шепотом выругался. В отверстии шлема виднелось бледное женское лицо с закрытыми глазами.