На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

Меня познакомили со скульптором Василием Степановичем. Образования у него специального не было, а работал он скульптором, делал в основном памятники Ленина на заказ. Я часто бывал у него в мастерской. Единственной эстетической категорией у него был метраж: «Ленин двухметровый», «Ленин метровый» и т. д. Он лично предпочитал двухметровых — работа почти та же, а платят больше. К Ленину относился с некоторым уважением, но не слишком большим: работа приучила его к равнодушию к вождю. Памятники он делал быстро — набил руку. Но задерживал художественный совет: без его одобрения никто не мог закупить памятник (покупали колхозы, совхозы, районные и городские советы). Основным художественным критерием, по словам Василия Степановича, была степень отклонения от принятых стандартов — Ленин, сидящий в раздумье, Ленин, стоящий и указывающий рукой вдаль, Ленин, стоящий и держащийся за кепочку, и еще два-три варианта. Если рука повернута на несколько градусов в сторону от принятого стандарта, памятник считался плохим.

В самом начале нашего знакомства он рассказал мне, что после фронта у него было очень плохое здоровье, врачи махнули на него рукой, но он спасся благодаря занятиям хатха-йогой. Теперь он каждый день по два часа занимается йоговской гимнастикой. Он научился выделять жизненную энергию — прану, с помощью которой может снимать любые боли, понижать температуру больного. О его возможностях я рассказал заведующему отделом биокибернетики профессору Амосову. Амосов заинтересовался.

Василий Степанович встретился с сотрудниками Амосова и высказал свою заветную мечту: если ученые уверятся в его способностях, то он был бы рад забросить «искусство» и работать штатным сотрудником института, чтобы все время посвятить изучению на себе возможностей йоги.

Амосов выделил ему 10 послеоперационных больных, чтобы Василий Степанович снял послеоперационные боли. У 9 больных боли действительно исчезли. Амосов поблагодарил его, но сказал, что эксперимент ни о чем не свидетельствует, так как не исключена возможность внушения. Василий Степанович обиженно сказал, что это задача ученых исключить в эксперименте все известные науке факторы обезболивания, а сам он только подопытный.

Через несколько месяцев мы с Василием Степановичем пошли на лекцию Амосова.

После лекции посыпались вопросы. Какой-то юноша спросил: «А правда, что у вас были проведены эксперименты с каким-то йогом?»

Амосов ответил: «Да, проводили. Ничего не получилось. Этот йог потребовал деньги за свое участие в эксперименте. Какой же это йог, если жаждет денег?» Публика рассмеялась.

Ради красного словца господин профессор не постеснялся оболгать честного человека.

Среди либеральной публики Амосов считается ужасным радикалом, блестящим ученым. На самом деле — Хлестаков от науки, блестящий дилетант. Сейчас он, при всем своем радикализме, уже академик и депутат Верховного Совета.

Амосов был учеником физика, академика Лашкарева, который до войны увлекался телекинезом. Амосов рассказывал мне, что у Лашкарева летали по комнате различные предметы. Несмотря на свое скептическое отношение к телекинезу, я с рекомендацией Амосова пошел к Лашкареву домой. Лашкарев встретил приветливо, с интересом распрашивал о наших телепатических опытах. Я попросил его рассказать о довоенных экспериментах. Лашкарев отказался — это было давно, ему более интересны мои планы, моя методика.

Ученики Лашкарева объяснили мне, что Лашкарев и его друзья были в свое время посажены за свои опыты в концлагерь и теперь Лашкарев не хочет ворошить прошлое. Через несколько лет Н. В. Суровцева, которая знала Лашкарева по лагерю, подтвердила это.

На этом мои встречи с «телекинезом» не закончились. Как-то случайно мне попалась газета «Киевский пролетарий» за 1925 год. В газете рассказывалось о «чуде на Саперной слободке». К одинокой женщине приехала ее сестра. Однажды сестры увидели, как по квартире стали летать предметы — мыльницы, поленья и т. д. Женщины перепугались и вызвали милицию. Милиционер пришел, посмотрел на беспорядок в воздухе, вытащил пистолет и выстрелил в потолок.

Что еще мог сделать милиционер в борьбе с телекинезом?..

Поленья и мыльницы не испугались…

Пришли агенты ГПУ. У этих логическое мышление развито поболе, поэтому они тут же арестовали сестру-гостью, но вскоре отпустили, т. к. предметы продолжали хулиганить в ее отсутствие. Пригласили ученых. Невропатолог академик Маниковский и какой-то профессор приехали, посмотрели и сказали, что наука знает такие факты, но пока не может их объяснить. Ничего сверхестественного в этом нет, и в будущем будет найдено материалистическое объяснение.

Я навел справки о Маниковском и узнал, что его сын, профессор Маниковский, работает в Октябрьской больнице. Когда я спросил у профессора о случае, описанном «Киевским пролетарием», он мрачно посмотрел на меня и сухо заявил, что подобными вещами он не интересуется. Я вспомнил академика Лашкарева…

Но хватит о чудесах, ведь я подошел уже к октябрю 1964 года. На пленуме ЦК КПСС скинули Хрущева. На радостях на работу я пришел выпивши. Один из сотрудников спросил — с какой стати я выпил? Я объяснил.

— Дурак! Я думаю, будет хуже.

— Возможно, но чем чаще они будут свергать друг друга, тем скорее рухнет режим.

Я написал письмо в ЦК партии.

В письме было несколько разделов.

Первый назывался: «Довольно!». Смысл состоял в том, что-де довольно советскому правительству позорить свою страну, довольно культов, довольно волюнтаризма, довольно антисемитизма и т. д.

Второй назывался: «Мы требуем!». Здесь я изложил требования оплаты чиновников не выше средней зарплаты рабочего, введения территориального принципа построения армии (чтобы не повторились новочеркасские события, в которых, после отказа русских и украинцев стрелять по рабочим, заставили стрелять солдат из Средней Азии и Закавказья; чтобы не проводилась русификация нерусских солдат), публикации тайных договоров — т. е. предреволюционные требования большевиков.

Письмо это я передал через знакомую своему другу Эдуарду Недорослову, жившему в Одессе. В конце письма была приписка: «Добавь, убавь, что хочешь. Если считаешь более целесообразным, то в виде прокламаций распространим без подписи в Университете и Политехническом институте».

Нас, пропагандистов, созвали на лекцию о Хрущеве в здании ВПШ. Лекция состояла в основном из общих, расплывчатых фраз. Учитывая, что мы научники, нам говорили, в основном, о вмешательстве Хрущева в дела науки. Хрущев, оказывается, навязывал Космическому центру сроки запуска ракет, исходя лишь из соображений политической конъюнктуры. Хрущев поддерживал академика Лысенко в его борьбе с генетиками. Хрущев хотел лишить Академию наук автономии (как будто эта автономия была до или после Хрущева). Советское правительство заботится о том, чтобы ученые были материально обеспечены и всю энергию отдавали науке. А Хрущев хотел отменить надбавку за кандидатскую или докторскую степень, за звание академика.

В лекции опять-таки было учтено, что в зале много украинцев, и поэтому лектор усиленно подчеркивал, что Хрущев грабил Украину,