Посох Мерлина (СИ) - "Любимчик Мориарти"

— Ты сейчас о себе или о моих одноклассниках?

— А тебе за словом в карман лезть не приходится, — усмехнулся Ретт. — С чего же ты взяла, что именно мне нужно внимание? Я вообще говорил о Сьюзан.

— Я видела тебя вчера. Вокруг тебя постоянно вертятся девчонки, а всем видно, что тебе всё равно на них от слова «совсем». Тебе нравится лишь то, что они клюют на тебя.

— Я хороший соблазнитель. Если бы ты была в мюридхау, ты бы обязательно попала в мой плен.

— Я таким не интересуюсь, — сухо ответила Кэролайн.

— А может у тебя уже есть кто-то на примете?

Ретт круто развернулся и, нагнувшись, чтобы смотреть прямо ей в глаза, грязно улыбнулся.

— Я таким не интересуюсь, — ещё раз повторила девочка. — Я хочу сначала окончить учёбу. А начать встречаться планирую после шестнадцати.

— Неужели ты думаешь, что сможешь держать себя в узде все эти годы? Ты такая милая и наивная. Готов поспорить, что уже к концу этого года ты поведёшься на какого-нибудь кайндаймхца. Того же Картера, к примеру. Как бы он меня ни раздражал, не могу не признать, что он вырастет весьма симпатичным парнем и, вероятно, понравится тебе, как и другим девочкам.

— Но до тебя ему определённо будет далеко, — саркастично отметила Кэролайн. — Нет, Брендон оказался несносным, я не хочу такое терпеть.

— Как быстро разрушилась ваша дружба, — самодовольно улыбнулся Ретт, будто это изначально был его коварный план.

— Мы и не дружили. Просто познакомились в магазине незадолго до отъезда в атенеум. А откуда ты его знаешь?

— Его трудно не знать, он слишком шумный для того чтобы оставаться безызвестным. Но года два назад мы были на свадьбе одной девушки, которая приходится Фосети кузиной. Моя семья в хороших отношениях с Верморами, поэтому нас пригласили. Картеры находятся в родстве с ними, так что их пришлось пригласить по правилам, сама знаешь. Там я и познакомился с ним. Не буду рассказывать, что именно случилось в те два дня, но этот выходец из Картеров постоянно крутился вокруг и услышал то, что было не предназначено для его ушей. В итоге он сдал нас.

— Ты не переносишь его из-за того, что было два года назад, когда он только научился считать в пределах двадцати?

— Это уже как привычка. Тем более, наши семьи всегда конфликтовали из-за взглядов на некоторые вещи. Я не принимаю его позицию, а он любит навязывать свои идеи. Почему у тебя такие холодные руки? — резко переменил он тему.

— Не знаю, они всегда холодные.

— Дай их сюда.

Ретт опять встал напротив Кэролайн и взял её руки в свои. Он стоял так довольно долго, сжимая и разжимая свои пальцы, смотрел на её руки очень сосредоточенно, но иногда кидал быстрые взгляды на лицо девочки. Его взгляд казался мягким, губы не искажала надменная улыбка. Дан, стараясь побороть неловкость, рассеянно смотрела по сторонам, лишь иногда бросая взгляды на свои ладони, сжатые в его руках.

— Я вижу, что ты хочешь спросить что-то, — наконец сказал Мелроуз.

— Да, я… Почему вы за меня заступились? Я думала, что между тобой и Паркер есть что-то.

— Она так считает, — Ретт пожал плечами, внимательно рассматривая кисти Кэролайн. — Ей нравится думать, что за ней ухаживают, а это сильно раздражает время от времени. Ну, и ещё мы сосватаны с рождения. Но мне, на самом деле, всё равно, мне никто не интересен.

— Совсем? И всё же ты ищешь общества девочек.

— Вы вкусно пахнете и смешно закатываете глаза. Мне никогда никто не нравился, и не думай, что ты меня интересуешь, раз я с тобой вожусь сейчас.

Ретт резко отбросил ее руки, его лицо опять стало непроницаемым, а взгляд ледяным. Расслабленная улыбка пропала, а глаза будто потемнели.

— Дойдёшь до нужного кабинета сама. Я всё равно не знаю, какой у тебя урок.

Мелроуз отвернулся от девочки и без единого слова направился в перелесок. Кэролайн постояла какое-то время, смотря ему вслед, но вскоре, пожав плечами, направилась к кабинету.

Дан медленно шла туда, где должен был проходить урок литературы. Её мысли гуляли и перепрыгивали с темы на тему. Девочке казалось, что она никогда ещё не думала так много, как сейчас. Она постоянно возвращалась к разговору с Реттом, а потом в её голове то и дело звучали эхом слова Киллиана: «… а Вермор и не подумает защищать простушку». Кэролайн казалось, что её мир начинает вертеться вокруг новых знакомых с мюридхау, и как бы ей не было противно или обидно из-за их слов, она должна стать частью их мира. Не только из-за упрямства и желания утереть нос Брендону, которое въелось ей в мозг так сильно, будто он раздражал её всю жизнь. Она же волшебница, и она должна сделать все возможное, чтобы быть своей, равной, среди подобных ей.

В коридоре было светло: из окон открывался вид на синее море, солнечный свет блестел на шапках волн, кроме тех моментов, когда они белой пеной разлетались у скал. Даже здесь, внутри школы, пахло морем и цветами, а стены казались покрытыми солью. Ватные облака лениво затягивали небосвод ближе к горизонту, и в эту дымку то и дело ныряли птицы. Из большого окна старинного замка это казалось волшебной картинкой, как из тех самых сказок о принцессах и рыцарях, а в груди возникало такое чувство, что вот-вот из сероватой дымки облаков выпорхнет, медленно взмахивая крыльями, огромный огнедышащий дракон.

Атмосфера внутри самого атенеума была не менее сказочной: высокий свод потолка и карнизы были изрезаны рунами, а в некоторых местах по потолку ползли длинные стебли плюща, сквозь которые головками вниз росли цветы ястребинки. Пару раз Кэролайн даже казалось, что под зелеными листьями плюща с красными, будто нарисованными, полосками, ползают бабочки с огромными красивыми крыльями. Возможно, летающие мимо птицы тоже так считали, потому что на больших карнизах было множество гнёзд, в которых они ютились и, судя по всему, совсем не боялись шумных учеников.

Возможно, птицы вообще ничего не боялись. Свежий морской ветер дул прямо в их сторону и норовил взъерошить их гладкие перья и разворотить гнёзда. Если бы Кэролайн была на их месте, она бы спряталась за гибкими стеблями плюща, пережидая лучшей погоды, но отважные птички смело бросались с башни, а потом, взмахивая крыльями, маневрировали в воздухе. Казалось, они вовсе не боролись с ветром, а просто отдавались потокам свежего воздуха, точно как бумажный кораблик отдавался течению ручья. Или же могло создаться впечатление, что ветра вовсе не было, и птицы летали от нечего делать, словно путешествуя, и они были такими свободными…

Свобода — то слово, которое ассоциировалось с алэйсдэйром, и возможно поэтому комнаты этого класса расположили в этой башне, ближе к необъятному морю и птицам. Его ученики были не менее храбры, чем кайндаймхцы, не менее изворотливы, чем мюридхаудцы, да и честность и чувственность драммонда и сайлотака легко уживались в них. Разумеется, было бы глупо мыслить стереотипами, ведь и в сайлотаке были сорвиголовы ничуть не хуже кайндаймхцев, но алэйсдэйрцы словно являлись живым воплощением слова «свобода». Свобода — мысли, слова, идеи, чувств — была неотъемлемой частью алэйсдэйра.

Поголовно у каждого ученика ястребиного адрана глаза горели от сотен идей в их головах — осуществимых или нет, было неважно, ведь они всё равно найдут способ сделать задуманное. В их действиях не было детской упрямости, как у детей кайндаймха, они были наполнены смыслом, правда далеко не всегда понятным окружающим. Живя в башне, находящейся вдалеке от остальных, ученики создали здесь какой-то свой удивительный мирок, в который посторонний человек никогда не вторгнется, который никто никогда не разрушит. Так было всегда. Как бы ни были ребята социально активны, как бы крепко ни дружили с остальными, их никогда не могли понять в полной мере те, кто не жил в той гостиной.

Директриса Брадберри училась в алэйсдэйре, и неудивительно, что Гринчвилд так расцвёл при ней. Взгляд живых серых глаз пристально следил за атенеумом и учениками, не пропускал ни одного изъяна. Она и впрямь жила этим атенеумом и детьми. У неё не было собственного ребёнка, которому она могла бы отдать своё внимание, но не каждая мать может так любить свое чадо, как миссис Брадберри любила Гринчвилд и всё, что к нему прилагалось. Разумеется, она была требовательна и даже строга, но любой бы понял, что она такая только из-за сильных переживаний буквально о каждом ученике, который когда-либо переступал порог атенеума.