Страницы любви Мани Поливановой - Устинова Татьяна

Пока она возилась на кухне, он все осматривался – удивительная квартира! Вышел в коридор и поизучал книжные полки, начинавшиеся на уровне его ботинок и терявшиеся в невообразимой высоте, где-то под потолком. Развеселившись окончательно, зажмурился и вытащил наугад толстый, насмерть зачитанный том в коричневой плотной обложке.

Интересно, какую книгу в этой семье зачитали почти до дыр, так что едва держится некогда упитанный и солидный переплет?..

Ну что?.. Лев Толстой, сыщицкие приключения, «Княжна Джаваха» Чарской или Александр Солженицын в каком-то там очередном круге?

Алекс открыл глаза и глянул.

Жуковский Н. Е., «О присоединенных вихрях», 1905 год.

Как хорошо.

– Are you with me? Nothing to trust in. You have the answers. What are the questions? – громко распевала на кухне хозяйка.

Он втиснул на место увесистый том.

Интересно, у нее тоже чашки тончайшего китайского фарфора и пирожки в плетеной корзинке, укрытой теплой салфеткой?.. Или, наоборот, толстые, самодовольные белые американские кружки с сердцами и надписями «I love you» и наспех нарезанный вчерашний хлеб?..

Она показалась на пороге, толкнув задницей дверь, и Алекс перехватил тяжеленный поднос. На нем не было вовсе никаких чашек, зато позвякивали в серебряных подстаканниках чистые стаканы, и лимон истекал соком на серебряной тарелочке, и конфеты в памятных с детства обертках, и та самая колбаса, пристроенная очень аппетитно, как-то так, что Алексу сразу захотелось есть, и он понял: в доме авиаконструктора Поливанова ему будет вкусно, просто, и можно ничего не стесняться и танцев не танцевать.

Как давно он ничего не делал… «просто»!

Они чинно уселись в гостиной, с краю громадного стола, за которым, должно быть, умещалось человек двадцать гостей, и писательница объявила, что он может называть ее Маней.

– Прошу прощения, что не узнал вас тогда, дома у Екатерины Петровны. Должен был бы…

Она щедро выложила колбасу на хлеб, полюбовалась, добавила еще круг и протянула Алексу. У нее были длинные пальцы без всякого маникюра и узкая, совсем девичья кисть.

– Дома у Екатерины Петровны никто никого не узнавал! Мы все в обмороке были. – Себе она тоже соорудила бутерброд и смачно откусила. – А вас-то чего туда принесло? Ну, нас она позвала – в годину лишений и испытаний, – а вы?..

– Я просто хотел с ней поговорить. – Он улыбнулся. Маня очень ему нравилась. – Я и с вами хочу поговорить.

– Говорите! – разрешила Поливанова. – Вам с лимоном?

– Расскажите мне про Веселовского.

– Тю!.. – Она поставила чайник на литую чугунную подставку и воззрилась на Алекса. – Вспомнила бабушка первую ночь. Зачем он вам сдался?..

– Правда, что его уволили из издательства после какой-то истории с вашей подругой?..

Поливанова аккуратно пристроила бутерброд на тарелку и крошечной, жесткой от крахмала салфеткой стряхнула крошки со своих необыкновенных пальцев.

– Да, – задумчиво сказала она. – История. Ничего особенного. Она любила его, а он любил родину, только и всего.

Алекс молчал, ожидая продолжения.

– Может, вся фишка в том, что она его на самом деле любила. Ну, по крайней мере, мне так казалось. А может, просто слишком долго ждала принца. Хоть какого-нибудь! Ведь не у всех получается, понимаете?.. – Она распрямила плечи. – У Кати не получается, у меня вот тоже ничего не получается!.. А это тяжело, особенно когда становится очевидно, что скоро на пенсию, а перспектив никаких – ну, в этом смысле!

– И у меня не получается, – невесть зачем признался Алекс. – Совсем.

– Мальчикам проще, чем девочкам.

– Откуда вы знаете? Вы разве когда-нибудь были мальчиком?

Она хмыкнула:

– Так принято считать. А что? Не проще?..

– Думаю, всем одинаково.

– Ну, – жестко сказала писательница Поливанова, – по крайней мере, ни одна ваша возлюбленная не может заставить вас сделать аборт. Ведь не может?..

– Никто никого не может заставить!..

– Да бросьте! Конечно, может. Или вы ничего не знаете о жизни!.. Или вы никогда не попадали в зависимость, такую, из которой не выбраться! Да и неохота выбираться. И точно известно, что в тот момент, когда зависимость кончится, кончится и жизнь, потому что ничего не надо… вне объекта. Совсем ничего, понимаете?..

Она взъерошила короткие волосы, и без того торчавшие в разные стороны.

– И Катька пропала! Когда он пришел на работу и у них все началось, это было так красиво, так правильно! Ну, как и должно быть. Не в смысле сахаринного мармелада, иди сюда, дай я тебя поцелую, а в смысле – вот и кончилось вселенское одиночество и ненужность! И во Франкфурт на ярмарку они вместе летали, и к Анне Иосифовне на дачу ездили!.. Интересов общих тьма, и всегда есть о чем поговорить. И всякое такое.

Она скривилась и отхлебнула чаю. Алекс молчал.

– Ну а потом был аборт – вроде рано ребенка, не ко времени, давай подождем, поживем для себя. Эти песни нам известны. Чего там рано, всем за тридцать, у всех зарплаты-квартиры-машины!.. – Она махнула рукой. – Уж какие есть, но ведь есть же, под мостом никто не спит и в общежитии не прописан. Но ребенка все-таки нужно было истребить, и его истребили. А потом оказалось, кстати, вскоре после аборта, что от него параллельным курсом еще какая-то дура забеременела, и вот там как раз ребенок будет, уже на подходе совсем. А двоих, да от разных баб, ему не надо, еще бы! А у Кати как раз в это время мама умерла, и в общем… – тут писательница Поливанова вскочила, сказала, что ей нужно подогреть чайник, и ушла.

Когда вернулась, нос у нее был совершенно красный.

– Вот даже мне тяжело, – сказала она с сердцем. – До сих пор тяжело! А ей каково?.. Конечно, она когда его в «Чили» увидала, так и закатила истерику на все издательство, ничего в этом нет ни стыдного, ни ужасного. Хотите, горячего добавлю?.. – Она взялась за чайник и понурилась. – Хоть бы малыш остался. А так… ни мамы, ни ребенка. Никого и ничего. Только сознание, что все это время рядом было чудовище. Мерзкое, скользкое, подлое и вонючее.

– Не плачьте, Маня.

– Да ладно! – Она шмыгнула носом, выхватила салфетку и стала яростно тереть свой многострадальный нос. – И как его в издательство-то пустили, непонятно! У него сама Анна пропуск отобрала и охранникам сказала, чтобы ноги его не было в «Алфавите»!

Она швырнула салфетку на стол и стала маленькими глотками пить чай, быстро-быстро.

– Его уволила Анна Иосифовна?

– А он сам и не ушел бы! Что такого-то?! Ну, амурничал с одной, потом на другую перекинулся, подумаешь, фунт изюму!.. И для здоровья хорошо, и для карьеры. Катя девушка неглупая, к начальству близкая, успешная, вдвоем они большая сила! Он и не понял ничего, поверить не мог, что его всерьез выставят, да еще почти с «волчьим билетом»!

– Что это значит?

– Да ничего не значит. Конечно, по статье его никто увольнять не стал, Анна ни за что бы не решилась на открытый скандал, даже если бы придумали какое-нибудь «служебное несоответствие», но у нас ведь работа очень специфическая, правда?..

Алекс кивнул, понятия не имея, какую именно работу она имеет в виду.

– Все друг друга знают – авторы издателей, издатели книготорговцев, книготорговцы оптовиков, и так по кругу!.. Я сама не слышала, конечно, но говорят, Анна пообещала, что работать в издательском бизнесе этот ферт никогда больше не будет. Это на самом деле очень просто сделать! Всего пару звонков Олегу Голикову, это издательство «Эсно», Льву Моисеевичу из «ТАС», ну, и Леденевой Марине, которая – книжный магазин «Москва»! Она очень уважаемый человек в отрасли. И готово дело. Никто никогда никуда не возьмет.

– И где сейчас Веселовский?

– А в колбасе! Чего вы смеетесь? На колбасной фабрике, клянусь вам! То ли в отделе маркетинга, то ли в кадрах, что-то в этом роде. И может быть, вот эта самая колбаса, – провозгласила она ни с того ни с сего, – произведена при непосредственном участии подлого, мерзкого и вонючего чудовища!..