Реликт - Василий Головачёв

тратить гигаватты энергии на парение? Спокойнее и разумнее дожидаться сидя… Что же тогда? Корабль висит с тех пор, как они его увидели, — и никакой реакции. Не может же он висеть так долго без всякой видимой цели…

Они подъехали ближе, и вокруг трансгала стало заметно какое-то движение: будто прозрачное пламя мерцало и струилось вокруг него… Грехову сильно захотелось остановиться, особенно после того, как он увидел несколько крупных паутин, выгнувшихся куполом над кораблем. Еще около десятка паутин образовали нечто вроде решетчатой стены между близким Городом и кораблем. Снова паутины…

Сташевский, очевидно, тоже почувствовал тревогу. Он посмотрел на водителя как-то странно, искоса, и Грехов сначала замедлил ход, а потом вовсе остановил машину. Местность перед ними понижалась, и уклон этот шел до самого трансгала, висевшего над дном конусовидной низины на высоте около сотни метров. Чуть левее от остановившегося танка Грехов заметил грибообразный выступ черной породы, по размерам не уступающий «Мастиффу», задержал на нем взгляд — подозрительным он ему показался, — потом увидел еще несколько таких же «грибов», цепочкой уходящих в муть атмосферы.

— Ты что? — спросил Диего Вирт, поворачиваясь к нему.

Молчанов ничего не спрашивал, но и он заволновался, когда прошло несколько минут бездействия, а вокруг ничего не изменилось. «Жду еще минут пять», — решил Грехов, и в этот момент из черного «гриба» со звуком лопнувшего сосуда метнулся к парящему земному звездолету гигантский язык ярчайшего изумрудного огня: пок!

Только благодаря фильтрам они не ослепли. Факел огня за секунду вытянулся до корпуса корабля, как бы обтек его, не касаясь самого корпуса, образовал огненный кокон и тут же втянулся обратно под «гриб». Зато вспыхнул его сосед, такой же «гриб», как первый, выбросил язык огня, потом следующий, и пошло: пок! пок! пок! — по периметру вокруг корабля. Огонь был холодным, наружный термоизмеритель даже не сработал, зато при каждой вспышке искажался горизонт, искажались очертания местности и даже кабины танка, а по нервам било болезненно и сильно, словно электроразрядами. Собственно, и приборы отметили ионизацию воздуха снаружи, да такую, что не бывает даже в эпицентре мощнейшей земной грозы!

Языки зеленого огня обежали вокруг корабля и исчезли, но в глазах еще долго прыгали темные пятна.

Все произошло так быстро, что Грехов не успел среагировать и вывести машину из опасной зоны. Да и вряд ли это помогло бы. Искривлять пространство умели и люди, достаточно было включить генераторы поля или деформатор, но тогда бы сработало силовое поле, а вот так очень легко, можно сказать, даже элегантно, без ощутимого изменения масс и полей…

— Похоже, ночью мы видели именно такие вспышки, — заметил Молчанов. — Я не знаю, что это такое. Инфор танка включен?

— Конечно.

— Пробило защиту? — поинтересовался Диего Вирт.

— Не то чтобы пробило… — туманно ответил Грехов.

— Так, — произнес Сташевский. — Нерешительность — симптом неудачи, а идти к кораблю мы обязаны. Или, может быть, кто-нибудь думает иначе?

Границу, вдоль которой расположились плюющиеся огнем «грибы», они проехали без всяких эксцессов. Ионизация пошла на убыль, красные огни индикаторов побледнели.

Корабль вырастал в размерах. Без отверстий, щелей и мелких деталей — серый монолит, он был суров и молчалив, он походил на монумент, на гигантский памятник самому себе, на гору мертвого металла, застывшего невысоко над почвой… Вот какие сравнения лезли в голову Грехову.

Но корабль не мог быть мертвым, он обязан был быть живым, крик его повторялся каждые полминуты: «…Внимание! Выбрасываю…», молчание, шорохи, скрежет и снова тот же стон, повторяемый автоматом, теперь Грехов в этом не сомневался.

До корабля оставалось меньше километра, они все пытались понять, почему он виден как сквозь слой толстого стекла, как вдруг «стекло» это вспенилось и разлетелось во все стороны белыми нитями разной толщины. Нити оказались свернутыми в рулоны паутинами, которые развернулись, сделали одинаковый пируэт в воздухе, зависли над кораблем лесенкой, одна над другой, а самая первая из них, словно почуяв приближение чужаков, вдруг медленно подплыла к ним и накрыла «Мастифф» слабой ажурной тенью. И снова повторился поразительный, сопутствующий появлению паутин эффект: внутри Грехова забились, зашептали неясные голоса, он ощутил давление извне на виски, сменившееся покалыванием в затылке, а потом по всей голове. Показалось, что видит он зыбкие прозрачные контуры каких-то предметов, цветные сполохи, накладывающиеся на них, и что-то еще — огромное и неразличимое, как омут, в который упал танк. Он сделал усилие, и видение растаяло, только шепот не исчезал и щекотно покалывало кожу на затылке, что было даже приятно.

Мимо них проплыла еще одна громадная «сеть», провисшая под тяжестью уже знакомого черного «гриба». Пришлось взять в сторону, чтобы разминуться с «сетью» на приличном расстоянии. Местность заметно понижалась, танк спускался в глубокую воронку, центр которой, по расчетам Грехова, должен был находиться где-то почти под кораблем. Почва воронки была странного рыжего цвета, будто всю ее покрыла ржавчина.

Грехов собрался увеличить скорость, и в этот миг его словно вывернули наизнанку. А когда он очнулся от непонятного забытья, оказалось, что танк карабкается к звездолету кормой.

Сориентировавшись, Сташевский сделал знак рукой:

— Поворачивай обратно. Попробуем еще раз.

Грехов повернул «Мастифф», на малой скорости покатил вниз, и примерно в том же самом месте мягкая, но властная рука перевернула их с ног на голову, подержала и отпустила. Танк снова оказался повернутым кормой к кораблю. Они попробовали подойти к звездолету в другом месте, в третьем, и всюду их ожидало то же самое. Их не пускали к кораблю. Кто — неизвестно, но способ настолько прост, что не понять его было невозможно.

В последний раз повернув машину, Грехов остановил ее у огромной дыры, уходящей куда-то в недра планеты. Моторы умолкли, и стало очень тихо. Только перед глазами все еще плыло, будто они продолжали двигаться.

СЖАТАЯ ПРУЖИНА

Три