Бабайка - Цогто Валерьевич Жигмытов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хёрст немного посидел с сердитым лицом, сложив руки перед собой, затем вздохнул, вынул из воздуха перо и начал что-то писать на возникшем на столе листе бумаги. Закончив, он, как и в первый раз, сложил лист голубем, дунул бумажной птице в хвост и запустил его. Оживший голубь захлопал крыльями и вылетел в открытое окно. Разговоры в салуне смолкли. Украдкой оглядевшись, я увидел, что все с почтением смотрят на констебля.
Интересно. Это что же получается, такое может не каждый?
И кстати, надо еще вот что выяснить…
– Скажите, констебль, а как я заплачу за ужин? Вы же знаете моё положение.
– Подследственные столуются за счёт казны, – сказал Хёрст и посмотрел на шерифа.
– Конечно, Джефф, – сказал Гривз. – Далекая Радость с удовольствием ссудит небольшую сумму королевской казне. В качестве гарантии вашей истинной расписки будет вполне достаточно. А пока давайте-ка я угощу вас нашим элем. Мартин! Три эля…
– Четыре, – сказала Джоанна.
– … за мой счёт! – закончил шериф. И глядя на Джоанну: – Дочери мастера Бэнкса не стоит пить эль в мужской компании.
Ага. Сколько я про этот самый эль читал, смотрел, слыхал и вот, наконец-то, попробую, думал я, а от стойки уже спешил хозяин с тремя полными кружками.
Бух! И кружки встали на стол, плеснув пеной…
– Ну как вам наш эль, мастер Григорий? – спросил шериф Далёкой Радости Джимми Гривз. – Такого в ваших краях не найдешь, верно?
– Очень вкусно, – сказал я и натужно улыбнулся. Ох и гадость эта ваша заливная рыба…
XVI
Джоанна скользнула в камеру, чуть слышно скрежетнув дверью, и сразу оказалось рядом – так близко, что ближе не бывает. Как ты сюда…? Шериф дал ключ… Но разве… Да. Обними меня. Не бойся. Ничего не будет.
…Сено, в углу наваленное вместо постели. Луна, нарисовавшая клетки на полу. Тишина – и в тишине этой наше дыхание, негромкие слова и стук наших сердец.
Расскажи мне. Что рассказать? А, это. Знаешь, мне, кажется, нельзя поступать опрометчиво. Слишком много поставлено на кон, милая… и если я нагрешу, то вдруг у меня ничего не получится… Вот так. Жена у тебя счастливая. Не знаю. Может быть. О чем думаешь? Да так… Поединок? И холодеет под сердцем. Не бойся. Ты справишься.
Не помню всех слов, которые она шептала, и плохо помню, что говорил я. Лишь звёзды в проёме окна, большие ярко-зелёные звезды в чёрно-зелёном небе, лёгкий силуэт, выскользнувший через дверь перед рассветом, и тихо скрипнувшую дверь, прикрытую маленькой и крепкой рукой девушки с кожей из нежно-зелёного света.
И лицо её – безумно красивое в неверном сумраке утра, приближающегося неизбежно.
– …Доброе утро, мастер. Как спалось?
– Утро доброе, – сказал я не слишком дружелюбно.
Как спалось. Хорошо спалось, и еще бы спалось до обеда, ежели бы не этот шериф. Спрашивается, какого хрена меня разбудили так рано? Из зарешеченного окошка в камеру лился неяркий свет раннего зеленоватого солнца.
– Умоешься во дворе, сынок. И надо бы тебе быть пошустрее – констебль Хёрст будет здесь минут через двадцать, а еще надо позавтракать.
Констебль появился через четверть часа. Был он не в духе. Причина плохого настроения мастера Хёрста стала ясна чуть позже, когда возле лошадей объявилась Джоанна.
– Джоанна Бэнкс! Нет, нет и еще раз нет, – очень официальным голосом сказал констебль.
– Но… дядя Джефф! А кто будет присматривать за Мерседес?
Дядя, улыбнулся я про себя, карабкаясь на эту самую Мерседес, ха-ха, наш констебль обзавёлся племянницей. Шериф посмотрел на меня, потом на Джоанну и тоже усмехнулся.
– Джефф, в самом деле, – добродушно сказал Гривз. – Будет кому присмотреть за конями, да и всё-таки убийцу ищите, – лишний лук не помешает.
Констебль строго посмотрел на Джоанну, а потом словно что-то сломалось в строгости его лица, и он махнул рукой:
– Ладно… где один, там и двое. Догоняй.
Джоанна радостно взвизгнула и убежала, чтобы спустя мгновенье появиться из-за угла верхом.
– И куда мы сейчас? – деловито спросила она, поравнявшись с нами.
– Как вам нравится это «мы»? – спросил у меня констебль.
Я, пряча улыбку, пожал плечами; Джоанна надула губы.
– Сначала мы осмотрим место преступления, – сказал Хёрст. – И помните, леди, молчание – золото.
XVII
– Вот здесь я его и нашёл. Лицом вниз лежал, головой на север. Жалко Тима, ни жены, ни детей. Даже поплакать над ним некому было. Но человек он был весёлый. Может, не самый храбрый, но с ним было занятно.
Сказавши это, Норберт Стайлз, овцевод, тридцати пяти лет от роду, посмотрел на Джоанну. Вот так вот, мол, мисс, такие дела. Мисс же круглыми глазами смотрела на землю. На то самое место.
– А где тело? – спросил я.
Хёрст с неудовольствием посмотрел на меня.
– Как где? – удивился Стайлз. – Похоронил на кладбище. Всё честь по чести.
– Норберт, извините, мы на минутку.
И Хёрст отвёл меня в сторонку.
– Не надо задавать таких нехороших вопросов. Зачем эти намёки? Это Дальние Земли, всяк может оступиться, ещё неизвестно, как бы вы сами повели себя в мор и глад.
– А как вы собираетесь…? Хорошо, я не буду.
– К чему этот праздный интерес к телу, мастер Григорий?
– Ну, если бы мы осмотрели тело, мы бы могли узнать что-нибудь…
– Что могут рассказать мёртвые?
– Ну… по характеру раны мы могли бы определить бы чем его убили, или вот если бы удар был нанесен сверху вниз, было бы ясно, что ударил человек высокий, и это сузило бы круг подозреваемых.
Констебль довольно долго молча смотрел то на меня, то по сторонам. Вид при этом он имел немножко глуповатый. Стоявшая в сторонке подле лошадей Джоанна с интересом глазела на наш разговор. А непосредственно на месте преступления, пригорюнившись, стоял Норберт Стайлз, время от времени печально вздыхая. Наконец констебль неуверенно сказал:
– Ну не откапывать же теперь его.
Похоже, дело сыска здесь не шибко развито.
Констебль меж тем посмотрел на грустного овцевода.
– Скажите, Норберт, – сказал он крепнущим голосом, – а как убили Ханта, вы не знаете?
– Ну ежели у человека из спины торчит арбалетная стрела, то надо полагать, из арбалета? – отвечал Стайлз.
– А что-нибудь необычное вы видели? – спросил я. Констебль покосился на меня, но ничего не сказал.
– Пожалуй, да, – помолчав, сказал овцевод. – Нечасто увидишь человека, которого убивали два раза.
– Два раза? – недоверчиво спросил Хёрст.
– У бедняги Ханта под левой лопаткой была еще одна рана. Вроде как лежачего его ткнули.
