После долгой зимы - Мар Лиса

Валерий Николаевич на пару мгновений замолкает, а потом говорит:

— Я уже очень давно не слышал этого имени, — и кидает быстрый взгляд на Виктора. — Мы проверим, это ценная информация.

Выхожу на крыльцо УВД с ощущением удовлетворения. Да, больше я ничего не могу сделать, у меня нет подходящего образования, должности и навыков. В этом расследовании я полностью бесполезен, никак не могу повлиять на его течение и исход. Могу разве что не мешать. Но это именно я запустил этот процесс. Этот механизм. Без отправной точки в виде меня ничего бы не началось. И спасибо, что есть к кому обратиться.

Ада

Ближе к обеду в воскресенье, когда я, переделав все дела, прогуливаюсь возле дома и дышу морозным воздухом, меня вылавливает Вера Васильевна. Машет мне со своего крыльца и кричит:

— Заходи в гости, Адочка! Попьем чаю, поболтаем.

Ну, в гости так в гости. Отвечаю, что скоро загляну, а сама отправляюсь на кухню, на скорую руку замешиваю "трухлявый пень" из чайной заварки и варенья и выпекаю его прямо на сковороде. А потом иду на чай в дом напротив, зажав горячий пирог между двумя большими тарелками. Толкаю спиной скрипучую калитку, благо она оказывается не заперта, а то руки-то мои заняты. Из будки возле дома на меня без интереса поглядывает старая собака, даже не поднимая головы. Поднимаюсь по рассохшимся ступенькам со слегка потрескавшейся краской и попадаю в дом.

Вера Васильевна категорично требует называть ее баб Верой, и я сдаюсь. Ведет меня по дому в сторону кухни, по оснащению я делаю вывод, что он используется как основное жилище, а не как дача. Все чисто и аккуратно, на окнах милые занавески, под ногами пестрые коврики. И здесь тепло. Гораздо теплее, чем у меня. Разливает нам чай, хвалит меня за пирог и начинает расспрашивать о жизни, проявляя стариковское любопытство. Не вдаваясь в подробности, скромно в двух словах отвечаю на вопросы, стараюсь поддержать разговор. Все-таки нужно налаживать контакты, не только с Егором, если я буду какое-то время здесь жить.

— Можешь пользоваться моей стиральной машинкой, когда понадобится постирать какие-то вещи, — любезно предлагает баб Вера.

— Спасибо, — смущенно отвечаю я. Но, скорее всего, мне и правда придется воспользоваться этим предложением, какие-то крупные вещи в тазике я особо не постираю.

Начинаю расспрашивать ее об инфраструктуре деревни.

— Тут в основном дачники в сезон приезжают, но есть и те, кто постоянно живет, как я. Если дальше по улице пройти, то там наш единственный магазинчик увидишь, — машет старушка рукой в сторону окна. — Без изысков, но что-то самое необходимое купить можно. А если в другую сторону пойти, там почта. Только она работает всего три дня в неделю. Из развлечений у нас только в лес ходить, а летом на речке купаться и заниматься огородом.

Потом баб Вера показывает мне альбомы со старыми фотографиями. Я, не привыкшая к таким развлечениям, рассматриваю с интересом. Дивлюсь тому, какими красивыми были эта пожилая женщина и ее муж в молодости. Рассматриваю многочисленные фотографии детей и внуков. Старушка объясняет, что муж давно умер, а все дети разъехались кто куда, навещают редко, и стыдливо отводит глаза. Как будто это она виновата, что родня про нее забыла. В груди поднимается волна негодования вперемешку с жалостью. Хорошо хоть, домик у баб Веры хороший, живет в комфорте. Только вот в такой глуши.

— Ты заходи в гости, не стесняйся, — говорит она мне напоследок. — Мне в радость, скрасишь мое одиночество.

Возвращаюсь к себе и долго сижу за ноутбуком, рассматривая сайты с различными простыми кулинарными рецептами и рукоделием. В том числе — сокровенную мечту — самостоятельный пошив нижнего белья. В кладовке, приподняв плотный чехол от пыли, я нашла настоящее сокровище — швейную машинку ножную, на столике с маленькими блокирующимися колесиками. Я вывезла это чудо в комнату и теперь собираюсь опробовать. С сожалением осознаю, читая сайты, что лиф мне пока не по зубам — в моем наборе для рукоделия просто нет нужной фурнитуры. А вот трусики… Почему бы не попробовать для начала? Мать бы назвала это грехом, но мне плевать. Последнее время мне вообще очень часто все равно на былые правила. Но какой может быть грех в том, чтобы шить одежду? А это как раз обязательный предмет гардероба. И что с того, что кроме выполнения своей функции он будет еще и красивым? Для меня пока все это слишком, но я надеюсь постепенно к этому прийти, к мешковатому хлопковому ужасу старчески-бежевых цветов я больше не вернусь никогда. Не говоря уже о том, что я так мечтала о бюстгальтере вместо обычных маечек. Грудь у меня хоть и объективно маленькая, но в примерочной мне понравилось, как белье ее подчеркнуло. Для моей фигуры выглядит очень органично.

Вечером мне наконец-таки отвечает Прасковья. Она очень рада, что я в безопасности, и что меня приютили. Сообщает, что после моего побега родители лютуют, так что приходится быть предельно аккуратной с телефоном, и пропадает прямо в середине разговора. Я понимаю, что это значит, и что сейчас ее лучше больше не беспокоить. Но не могу перестать переживать. Я перечитываю сообщения снова и, глядя между строк, понимаю, что ее наказали. Прасковью, которую никогда не наказывали, наказали. Из-за меня. О, Единый! Я должна во что бы то ни стало встать на ноги и вытащить оттуда свою любимую сестренку.

После обеда в понедельник приезжает Егор. Я скучала. Слышу звук мотора, выбегаю на крыльцо, вижу его и задыхаюсь от восторга. Нельзя, ну нельзя выглядеть так совершенно, а еще так по-доброму вести себя со мной, я же неискушенная, вмиг расплавлюсь. Расслабленной походкой идет ко мне, в расстегнутой куртке, с легкой небритостью. Ему идет его образ. А я стою и чувствую себя такой маленькой в плане значимости, такой ничтожной в этой нелепо сидящей на мне дачной одежде, что хочется провалиться сквозь землю. Нравиться ему хочу. В который раз противоречу сама себе, ведь собираюсь оттолкнуть, а все равно хочу, чтобы смотрел на меня с восхищением. Чтобы одну меня видел. Такая глупая Ада. Ты на себя в зеркало смотрела? Где ты, а