Отрок - Евгений Красницкий

На этом берегу Припяти еще несколько дней шли, а однажды, когда встали на ночлег, налетел боярин Журавль со своей дружиной. Никто и оглянуться не успел, мужчин всех повязали, тем, кто сопротивлялся — по голове кистенем. А Журавль Торопу говорит: "Молодец, Торопка, знатную добычу мне привел". А тот кланяется, Иуда… Ну, развели по разным селищам, стали жить.

— Значит, боярина твоего Журавлем зовут?

— Журавлем.

— И давно вы из-под Пинска ушли?

— Лет десять назад, или одиннадцать — не упомню уже.

"Дед громил капище в тех местах лет тридцать назад, двенадцать лет назад куда-то туда ушли беглые холопы, причем болота еще не было, а был залитый водой лес.

— И чем же ты Иона, занимался? На землепашца ты не похож, на ремесленника тоже.

— Извозом я занимаюсь. Как срок приходит, начинаю объезжать селища в своей округе. Тиуны к моему приезду сани или телеги готовят, я их в обоз собираю и веду в Крупницу, это село такое. Там выгружаемся и обратно.

— Что, так весь год и ездишь?

— Ну, не весь год, но раз восемь-девять приходится. То оброк собираю, то уголь.

"Ага, оброк!

Ярем он барщины старинной

Оброком легким заменил,

И раб судьбу благословил.

Предшественник-то не чужд прогрессивных веяний".

— Смердов на воинское учение, еще вожу — продолжал Иона — всякое бывает. Год на год не приходится.

— Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее. — Прервал Иону Мишка. — Что за воинское учение?

— Всех годных, каждую зиму два месяца учат пешему строю. Дают копье, секиру, щит и гоняют с утра до вечера.

— И много у боярина Журавля пешцев?

— Не знаю, со своей округи я две с половиной сотни привожу, а сколько еще, с других мест собирают, мне неведомо.

Мишка многозначительно глянул на Алексея, тот кивнул, а Стерв неожиданно встрял с вопросом:

— Ты сказал, что восемь или девять раз в год обоз собираешь. Что ж ты возишь?

— Я же сказал: оброк и людей на воинское учение.

— Это — два раза! — уперся Стерв. — А остальное?

— Оброк же за один раз не увезешь. Сначала хлеб обмолоченный. Потом, перед самой распутицей, а если не успеваем — по первопутку, то, что с огородов собрано и с леса взято — что насолили, насушили, закоптили, замочили. Зимой убоину и дичину, ближе к весне шкуры. Уголь возим — каждому селищу урок назначен, сколько угля надо нажечь. Еще на воинское учение…

— Это ты уже говорил. Получается семь. — Стерв, оказывается, загибал пальцы. — А ты говорил: восемь или девять.

Глаза у Ионы вдруг забегали и он начал невнятно объяснять что-то про шерсть, про полотно, про мед. Мишка не понимал, к чему клонит охотник, но тот явно затронул тему, которую Ионе обсуждать не хотелось. Алексей тоже заметил заминку пленника и, особо не стесняясь закатил тому еще одну крепкую затрещину. Надо было как-то нажать на Иону и Мишка напомнил:

— Чего ты засмущался-то? Боярыня же все равно уже все знает! Ну!

Иона помолчал, потупившись, потом признался:

— Еще девок возим, которые в возраст вошли. В Крупнице их боярский ближник Мирон смотрит — каких берет, а каких и назад отправляет.

— И что дальше?

— Не ведаю. Нам на Горку и за нее ходу нет, дальше Крупницы не ездим.

— Не врать! — Алексей встряхнул Иону за шиворот, затрещала ткань рубахи. — Если не знаешь, то разговоры, наверняка слышал! Говори!

— Сказывают… у боярина Журавля дети не родятся. Вернее есть один сын, Юркой зовут, но он то ли больной, то ли урод. Боярин Журавль обещался, что ту бабу, которая ему здорового сына родит, законной женой сделает — боярыней. Только возим девок и возим, а боярыни у нас пока нет.

"Блин! Право первой ночи? А дед рассказывал, что где-то там девки обряд инициации проходили. Стоп! Возим и возим?".

— А потом, что с девками делается? Домой возвращают?

— Нет. Никто еще не возвращался, так что, некоторые девки себе специально лица портят, чтобы Мирон их не выбрал.

"Охренеть! Жиль де Рец барон де Лаваль, он же "Синяя Борода", только на триста лет раньше и адрес другой. Ну и падла же ты, господин предшественник! Вот уж чего не ожидал!".

Алексея судьба девок, видимо, не заинтересовала, и он задал более практичный вопрос:

— А что это за горка такая, куда тебе ходу нет?

— Не мне одному, а всем, кто в моей округе живет. Здесь все речки в Случь впадают, а дальше на запад все речки текут в Горынь. Посередине Горка. На ней, говорят, усадьба самого боярина Журавля стоит. Тем, кто с этой стороны Горки живет, на ту сторону ходить заказано, а оттуда к нам. Но и с этой стороны земля разделена на три округи, и из одной в другую тоже ходить нельзя. Вообще, народишку шляться без дела не велено, никто от своего селища далеко уходить не должен. Если стража поймает — наказывают, а могут и убить. Только вот недавно народ переселять пришлось, а то некоторые селища совсем опустели от морового поветрия, которое ваша колд… ваша боярыня… Ну, в общем…

"ГУЛАГ какой-то. Или поселение ссыльных. Передовые, по нынешним временам технологии, паскудство в стиле "Синей Бороды" и сталинская система трудовых лагерей! Он что там, совсем рехнулся? И этот Иона… Округу своей называет. Периодически объезжает «Лагпункты», собирает продукцию и "генетический материал"… Это кого же Стерв отловил?".

— А скажи-ка, Иона, неужели родители своих дочек так просто тебе в обоз отдают?

— Так я же не один приезжаю, со мной… — Иона прикусил язык и снова начал испугано озираться.

— С тобой боярские дружинники! — подсказал Мишка. Или стражники?

— Так не своей же волей, боярин! — заныл Иона. — Если не я, то меня самого…

Куда подевался упрямец, молчком просидевший в погребе целую неделю? Перед Мишкой трясся на подкашивающихся от страха ногах натуральный слизняк.

— И как же ты, голуба, начальником целой округи стал? — поинтересовался Мишка. — За какие заслуги?

— Так боярин Журавль приказал, разве откажешься? Он же…

Договорить Ионе не дал кулак Стерва. Бить охотник, оказывается, умел не хуже ратника — Иона скорчился на земле и огреб еще и сапогом по уху.

— Встать! — рявкнул Алексей. — Отвечать бояричу!

Не ограничиваясь словами, старший наставник Воинской школы вздернул Иону на ноги, предоставив возможность Стерву врезать пленному еще и по морде, пресек попытку Ионы снова упасть и пообещал:

— Будем месить, пока не заговоришь. — Двинул кулаком по загривку и добавил: — Или, пока не помрешь.

— Я в страже служил. — Тут же торопливо забормотал Иона. — Десятником. Года три назад у нас целая деревенька в бега ударилась, боярин дал мне три десятка бойцов и велел сыскать. Я сыскал, привел назад, а боярин велел провести их через все селища округи и в каждом селище кого-то одного из беглецов на кол сажать. Для памяти. И чтоб не смели снимать. Некоторые костяки до сих пор висят, а меня с тех пор Уездом прозвали, а боярин Смотрящим поставил.

— Кем?!!!

— Смотрящим за округой.

"Да что же это такое? Смотрящий, «бойцы», "баня с телками". Что там за болотом происходит? Кстати, о телках…".

— А девок в баню таскать тебе тоже боярин Журавль приказал?

— Я не таскал, они сами…

— Не врать мне, козел! — выкрикнул Мишка деревенеющими от злости губами. — Урою, падла!

— Сами, боярич! Чтобы я их на смотрины к Мирону не забирал!

Мишка почувствовал, что откуда-то изнутри знакомо начинает подниматься лисовиновское бешенство, и словно со стороны услышал свой собственный голос:

— В кузню его!!! К Мудиле!!! Мордой в горн, суку!!!

Дальше произошло что-то быстрое и непонятное. Мишка вдруг обнаружил, что стоит на четвереньках, вернее, на трех конечностях — правая рука завернута за спину, а по лицу и по шее стекает вода. Напротив стоит Стерв с пустым ведром, а над головой раздается голос Алексея:

— А ну-ка, зачерпни еще холодненькой, эта, наверно согрелась.

"Блин, это ж меня водой отливают, а Леха меня на болевой прием поймал и держит. Допрыгался, едрит твою… Иона, вроде бы, живой, но глаза, как плошки, и трясется. Похоже, не успел я".

— Все, дядь Леш, больше поливать не надо. — Мишка попытался повернуть голову, но правую руку резануло болью — Алексей бдительности не терял. — Да все уже, все! Больше кидаться не буду. Дядя Леша!

— Кинжал брось.

Только после этих слов Алексея Мишка понял, что сжимает в кулаке завернутой за спину руки, оружие. Разжал пальцы, и кинжал, соскользнув по плечу упал на землю.

— Опамятовал? — Хватка Алексея немного ослабла. — Ну и рожа у тебя была, Михайла, краше, чем у Бурея. Ладно, вставай.

Мишка снова уселся на завалинку возле стены склада, прижался затылком к бревнам и закрыл глаза. После приступа неконтролируемой ярости, как всегда, навалилась слабость и опустошенность.