Война с кентаврами - Юрий Иванович

Но собака идти дальше отказалась. Пока женщина во все глаза пялилась на долину, животное легло на землю, помогло щенку скатиться вниз и облизывало свое чадо так интенсивно, с поскуливанием и жалобным воем, словно то умирало. А когда Анастасия обратила внимание на странную сценку, собака встала, развернулась мордой к лесу и сделала первый шаг.

– Стоять! – вышла Анастасия из оцепенения. – Ты куда это собралась? Пошли в поселок.

Но та лишь грустно посмотрела ей в лицо, потом коротко, чуть ли не со слезами взглянула на поскуливающее потомство и теперь уже бесповоротно двинулась в лес. Ни на какие крики псина больше не реагировала. Чем разозлила и так несчастную помощницу до крайности:

– Во дает! Это же надо, дитя свое бросить! Причем такое дитя, что я его попросту не дотащу! Он ведь размером с кабанчика! И что же это такое здесь творится? – Но, чуть успокоившись, решила: – Видимо, прежние хозяева сильно обидели собачонку, раз она не хочет к ним возвращаться. Но ей-то можно где угодно жить, а мне вот вне поселка не выжить… И что делать?

Повздыхала, поохала, да и взвалила щенка себе на плечи, как мохнатый воротник.

Где-то за серединой луга решила сделать привал и чуток расслабить занывшую от тяжести спину да шею распрямить. Но бесцельно сидеть в густой траве не смогла, а стала собирать вполне земные ромашки с васильками. Потом пришла мысль сделать венок, да хоть так прикрыть немного обожженную голову. Иначе опять первые встречные не то шойтом, не то чертом обзовут.

Веночек получился на славу, и даже милый щенок уже посматривал на свою спасительницу совсем иным, вроде удивленным взглядом.

– А как тебя хоть кличут, малыш?

Тот, словно пожимая плечами, недоуменно махнул хвостом.

– А давай я тебя за мощь Геркулесом назову? Временно, пока твои хозяева не отыщутся, а?

Может, случайно, а может, просто устал, но зверь кивнул, утверждая для себя славное имя, а когда во второй раз оказался на закорках у своей спасительницы, заснул уже на первой сотне метров.

И все равно венок не помог во время первых встреч с обитателями поселка. Вначале из каждого подворья путницу облаивали с яростной злобой собаки, а потом еще и все находившиеся там люди исчезали, словно по мановению волшебной палочки. Да и на улицах не оказалось ни подростков, ни старушек. От греха подальше прятались в избы. Ну и пару раз из-за приоткрытых ставен донеслись уже знакомые восклицания:

– Шойт! Это – шойт!

Да в одном из дворов впереди прокричала какая-то женщина:

– Дети! Немедленно в дом! Не то сама сейчас вас зашибу!

Стало легче и тревожнее одновременно. Легче, потому что говорили на понятном, родном русском языке. Так вначале показалось. А тревожней – из-за такого странного отношения. Подобным образом относятся только к зачумленным или прокаженным. Или уж совсем к явным ведьмам, у которых на лбу рога растут и вместо ступней копыта.

«Как бы меня на костер не поволокли! – запоздало подумала Анастасия. – Забитые они здесь, дикие какие-то. Надо было сразу к замку топать. Еще бы этого Геркулеса сонного в чьи-то руки пристроить».

Дома впечатляли своей массивностью, основательностью и сразу видимым достатком. Высокие чердачные помещения, большие окна, все это на высоком фундаменте, с явно подвальными окошками. По три, а то и четыре сарая на задах, крытые сеновалы, и все это под красной черепицей. Соломой или камышом крыши не кроют. Да и огорожено каждое подворье забором из крепких досок в рост человека. Ворота у каждого дома хоть и без украшений, но прочные, обитые полосами железа. Такие не каждый таран пробьет. Видны телеги и другие повозки, слышно ржание лошадей. Коровы тоже мычат, перекрывая собачий лай, крики петухов слышны и прочие звуки, означающие крепкие кулацкие хозяйства.

Так и дошла до центра поселка, ориентируясь на самый большой дом. Если уж там никто навстречу не выйдет, точно придется к ближайшему замку тащиться. Но староста оказался на месте, и, наверное, ему по должности полагалось встречать разных там шойтов, чертей или бабаев. Он стоял возле своих ворот, пялился во все глаза на приближавшуюся путницу и… боялся. От него так и несло легко ощущаемым чувством страха и безнадежности.

«Ну да, меня и в самом деле можно принять за кого угодно, – подумала женщина, с кряхтением сняла щенка с шеи и уложила возле своих ног. – Сапоги резиновые, плащ странный, весь в дырах, и платье прожжено во многих местах. Укрыться сетью, и то надежней было бы от странного взгляда этого бугая!»

А «бугай-староста» несколько расслабился, видя, что щенок живой и вяло шевелится во сне, и вдруг поклонился в пояс:

– Чем могу служить благородной госпоже? – Наверное, он тут один щеголял в хромовых сапогах, брюках галифе и подпоясанной атласной однотонной рубахе. Потому что несколько зевак, начавших несмело подтягиваться по кривым улочкам к центру поселка, ничего на себе, кроме разноцветных накидок, от которых в глазах рябило, да лаптей, не имели.

Несколько странное обращение не выбило «благородную» женщину из намеченной колеи общения. Раз на костер не волокут, следовало тут же хоть что-то выяснить:

– А вы кто будете?

От старосты повеяло удивлением, но отвечать он стал вполне обстоятельно:

– Пояльские мы. И поселок наш Малая Пояль называется. Все входим в вотчину барона нашего, его светлости Вальтера Гирника.

– Значит, другие поселки другим баронам принадлежат?

– Как можно, благородная госпожа?! – опять испугался представитель местной власти. – Здесь вся долина барону принадлежит и все поселки: Средняя Пояль, Большая…

– Понятно, понятно, – оборвала она его. – И в каком из этих замков ваш барон проживает?

Погрустневший мужик кивнул в сторону самого скромного на вид, да и самого дальнего отсюда:

– Вон там он, сердешный, и мучается… – Увидев на лице путницы немой вопрос, поспешно добавил: – Хворает он, болезный. Целители гутарят, что на днях точно помрет.

Анастасии хотелось и есть, и пить, и просто присесть да отдохнуть, но нужно было разобраться, куда же она все-таки попала. И что-то ей подсказывало, что на все свои вопросы она здесь ответов не получит. Да и говор, когда она к нему прислушалась, совершенно не напоминал русский язык.

«Как же я их тогда понимаю?! Да еще и сама разговаривать умудряюсь?! Или я, кроме умения работать рентгеновским аппаратом, еще и в полиглота превратилась? Все языки мира стала понимать? Хм! Вот этим сейчас и поинтересуемся…»

– А вообще, как это ваше государство называется?

У мужика начался нервный тик, и он грохнулся на колени почему-то:

– Лидгарская империя! – Голос его звучал хоть и глухо, но слова вылетали разборчивые. – Под правлением императора династии Эзенберро.

– А как ваш мир называется?

– Мир Фиолетового Наваждения.

Вот тут и стали понятны увиденные накануне прелести фиолетового заката. Но какой толк от такого понимания? Как домой-то добраться?! Да и возможно ли такое? Тяжкие думы настолько одолевали Анастасию, что она не совсем адекватно восприняла саму коленопреклоненную позу старосты. Раз мир иной, то и порядки такие, так что удивляться не стоит. Может, у них тут вообще так принято незнакомых дам встречать. Или матриархат царит. Или дырявый плащ с резиновыми полусапожками и вкупе с веночком имеют право носить только высшие дворяне империи.

Просить у этого бугая еду ей не хотелось. Да и заплатить было нечем: в карманах только бумажка в десять злотых, совершенно в данном мире неуместная, с особой ностальгией напоминала о Земле.

Постояла, повздыхала, прикинула расстояние до указанного замка и нагнулась прощаться с Геркулесом:

– Ну ладно, герой, постарайся в ямы больше не падать. Думаю, и хозяева за тобой скоро заявятся… Так что не скучай!

Потрепала песика по холке и двинулась дальше по дороге. Но чуть не подпрыгнула от скорбного вопля старосты:

– Не губи, благодетельница! И прости, что сразу не признали! Темные мы да отсталые, никогда на нас благо в виде высшей гоорти не сходило!

Она ошарашенно смотрела на мужика, который теперь вообще лежал во весь рост на земле, пачкая рубаху в пыли, и с мольбой протягивал к ней руки. Причем сам-то вперед не полз, а наоборот, отползал, извиваясь, назад. Подошедшие ближе сельские зеваки, увидев такое унижение своего лидера, тоже стали пятиться да на полусогнутых рассасываться по улочкам в сторону своих домов.

Так и захотелось рявкнуть с обидой: «Никакая я не гоорти! И нечего в мой адрес матюгаться!» Но, с другой стороны, теперь уже страх от старосты исходил прямо-таки ощутимый на физическом уровне. Что-то пошло не так, и дальнейшие расспросы могли только ухудшить положение. И еще ведь надо знать, что спросить и как!

Но после минуты ступора она выбрала линию поведения: