Капитали$т. Часть 1. 1987 - Деметрио Росси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что качается праздничного нашего стола, то по меркам времени, из которого я прибыл это был вполне обычный стол. Но для конца восьмидесятых стол был, конечно, шикарен. Копчености, балыки, два (!) вида сыра, бутылки с молдавским коньяком «Белый аист», грузинская «Хванчкара», советское шампанское — все от щедрот начальника всея торговли. Котлеты по-киевски, мясо по-французски, салаты — это великолепие привезли из «Софии» — самого большого и популярного нашего ресторана. Оттуда же прибыл и громадный пражский торт. Любители экзотики могли побаловать себя бананами, целая связка которых желтела на блюде, и даже фантастическим совершенно ананасом.
Гости приходили с цветами и подарками, которые меня, признаться, совершенно разочаровали. Какие-то безвкусные сувениры в антураже соцреализма и книги. Впрочем, по всей видимости, скромность подношений была регламентирована внутренней номенклатурной этикой.
Официально праздник начался, когда прибыл непосредственный начальник моего папеньки — первый секретарь горкома партии Григорий Степанович Бубенцов с супругой, естественно. Он торжественно вручил папеньке бронзовую статуэтку молотобойца, обнял сначала маменьку, а затем папеньку и, исполнив все полагающиеся формальности, чинно двинулся к столу. Производил Григорий Степанович впечатление человека в высшей степени солидного и представительного. Он был высок, полноват, одет в очень приличный, определенно на заказ сшитый, костюм, говорил мало, но веско, поздоровался за руку только с кгбшником и милиционером, а остальным гостям досталось лишь официальное «Здравствуйте, товарищи!». В общем, товарищ Бубенцов стал для меня олицетворением сферического в вакууме начальника.
Праздник начался. Меня, конечно, отправили в свою комнату, потому что неприлично молодому человеку сидеть за столом, где пьют спиртное. Эх, знали бы мои родители о том, как весело их сын провел вчерашние вечер и ночь…
Глава 11
Мне, конечно, было очень интересно узнать — о чем и как общаются в непринужденной обстановке сильные мира сего, так что я не стал закрываться в своей комнате, как это сделал бы любой нормальный подросток, а затаился в коридоре, откуда было все довольно неплохо слышно.
В начале все было очень чинно, прилично и почти официально. Звучали тосты за супругов, которые вместе уже столько лет — отдельно за каждого и за обоих сразу, за семью вообще, которая — крепкий тыл, за дальнейшие свершения на семейном фронте и тому подобное. Разговоры начальники вели самые обычные, застольные, в основном одаривали комплиментами виновников торжества.
Где-то после пятого тоста языки у гостей развязались. Так, товарищ Бубенцов сообщил, заговорщицки понизив голос (мне приходилось вслушиваться!), что у Ивана Ивановича — неприятности. И что большой вопрос — усидит ли Иван Иванович.
Иван Иванович Сысоев был первым секретарем обкома, фактически — полноправным хозяином области. Я читал о нем в местных газетах, еще будучи Антоном Ерофеевым, и вспомнил, что его действительно сняли примерно в это время, вот только за что — вспомнить не мог. В девяностые годы Иван Иванович попытался «сходить в политику» — то ли в мэры, то ли в депутаты, но ничего у него не вышло, успешно конкурировать с молодыми и голодными претендентами он, похоже, уже не мог.
Немного позже я узнал от маменьки, что за всесильным Иваном Ивановичем действительно обнаружились серьезные косяки. И даже не за ним самим, а за некоторыми его подчиненными, обкомовскими работниками разного уровня. Вернее — за их великовозрастными детишками-студентами. Детишки, то ли от скуки, то ли от вседозволенности, начудили. Организовали тайную организацию — клуб поклонников Адольфа Гитлера. И было у них там весело — чтение самиздатовской «Майн кампф», эсэсовские руны, кожаные плащи «под гестапо», железные кресты вместо комсомольских значков и даже факельное шествие на территории городской свалки — в честь дня рождения любимого вождя. Конечно же, никакой тайной организации у балбесов не вышло, им даже накосплеиться толком не дали — тайное быстро стало явным. Разразился скандал — подковерный, но очень неприятный для обкома, о произошедшем узнали в самой Москве. Делу, конечно, серьезного хода не дали, несмотря на гласность, несостоявшихся наци турнули из института и комсомола — кого в армию, а кого — в психдиспансер, родителей тоже турнули с насиженных мест, с понижением. Дошло до того, что под самим Иван Иванычем зашатался трон — ему предъявили развал работы с кадрами. И вот, областная элита была озабочена возможными кадровыми изменениями и перестановками.
— Ждут комиссию из ЦК…
— Первого, говорят, в августе в отпуск, а после отпуска — на другую работу, каким-нибудь заводом руководить…
— Да, упустили мы молодежь… Упустили!
— Много позволено стало, перестройка эта… — недовольно гудел товарищ Бубенцов.
— Ходят, патлы отрастили, не поймешь — девка или парень!
— Раньше бы, при Леониде Ильиче, обрили бы прямо в отделении, да пятнадцать суток! — Глава городской милиции Николай Николаевич был суров и тосковал о прошлом порядке.
— Валерий Александрович, говорят, у нас стенки завезли югославские?
— Если первый уйдет, кто же будет? Боже сохрани, чтобы не Аржанов!
— Имеется Югославия, как ни быть, Юрий Петрович, дорогой! Вы скажите, вам в котором часу удобно, чтобы привезли?..
— Ни в коем случае нельзя, чтобы Аржанов… Тогда нас всех… Фанатик!
— Инквизитор!
— И дурак. На Горбатого молится.
— Ах, Валерий Александрович, что бы мы без тебя делали!
— Есть на него что-нибудь? Илья Константиныч, ты чего молчишь? Захмелел, что ли? Есть у твоего ведомства на Аржанова материалы? Должны же быть!
— Говорят у него там… Короче, на сердечном фронте. Моральный облик! А реальные вещи — у Николая должны быть…
— С секретаршей, говорят? Это хорошо, конечно. Но мало. В таком кто не грешен…
— Петя, ты чего?! — раздается возмущенный женский голос. — Что такое говоришь, да еще при людях?!
— Наташа, да успокойся! Ну сказал человек не подумавши (молчи, Петя!), ну что ж теперь! — вступила в беседу маменька.
Неизвестный мне Петя чего-то примирительно и неразборчиво бубнил.
— И вообще, — негромко, но веско сказал кто-то, — дорогие дамы, не могли бы вы нас оставить? Нам тут некоторые скучные вещи обсудить надо.
Маменька защебетала чего-то, и дамы небольшой, но шумной толпой проследовали в ее комнату.
— Товарищи, ну что вы, в самом деле! Давайте поднимем бокалы!
— Тост! Товарищ Бубенцов! Григорий Степанович! Просим!
— Кгм… Этот бокал я хочу поднять за всех нас, товарищи! И за нашу дружбу! Чтобы мы, как в том фильме… помните, товарищи? Мушкетеры! Один за всех и все за одного! Стоять друг за друга! Насмерть! Как под Москвой в сорок первом!
— Браво!
— Прекрасный тост!
Звон бокалов и небольшая пауза. А потом чей-то вкрадчивый голос
