Идол (СИ) - Шагаева Наталья

— Нет, — завожу двигатель, разворачиваюсь и везу ее ко мне домой. Ей нужно успокоиться. Отчего-то кажется, что разговор будет долгим.

— Куда мы?

— Ко мне, — сдавленно отвечаю, сжимая руль. Где-то в подсознании уже сложилась вся картинка, но я отчаянно не хочу в это верить.

— Я не хочу к тебе, — по ее щекам катятся слезы. — Оставь меня в покое! — кричит, но вновь откидывает голову на спинку сиденья, словно выбивается из сил.

Я прибавляю газу и глубоко дышу. Не может быть! Просто не может быть! В машине вроде тепло, а меня до костей пробирает холодом и начинает потряхивать.

Паркуюсь напротив своего подъезда, выхожу из машины, открываю дверь со стороны Алисы. Протягиваю ей руку, но девочка не реагирует, словно не видит меня. Подхватываю девочку на руки, захлопываю дверь ногой и несу к себе в квартиру. Она безвольно, словно и правда неживая кукла, роняет голову мне на плечо, и я уже не понимаю, кого из нас трясёт.

Ставлю Алису возле двери, открываю замок, вновь беру мою девочку на руки и заношу в квартиру. Сажаю ее в гостиной на черный кожаный диван, сам снимаю с нее пальто, шарф и уношу в прихожую. Стягиваю с себя толстовку, отшвыриваю ее в сторону и иду к Алисе. В руках начинает звонить телефон. Это тренер — я опаздываю на тренировку, но мне сейчас на все плевать. Отключаю смартфон и отшвыриваю его на стол. Сажусь напротив Алисы на стеклянный журнальный стол. Она немного успокоилась, не плачет, просто сидит и смотрит на мои руки.

— Рассказывай с самого начала. — Молчит, вынимает из кармана брюк свой телефон и крутит его в руках. — Алиса, я не выпущу тебя отсюда, пока мы не поговорим!

— Что я должна рассказывать?! — теперь она начинает злиться, смотря на меня с ненавистью. — Ты и так все знаешь!

— Я ничего не знаю! — тоже кричу, подаваясь к ней, потому что кажется, что сейчас будет больно не только ей, но и мне. Она несколько секунд смотрит мне в глаза, и мы застываем.

— Боже, я отчаянно не могу понять, чего ты от меня хочешь. — Она что-то листает в своем телефоне, а потом протягивает его мне.

— Что это?

— Читай, освежи память, раз у тебя амнезия, — огрызается, шмыгая носом, и отворачивается от меня.

Беру телефон и читаю в нем открытую ветку сообщений…

«Я не приняла таблетку "после"… Прости… Я беременна. Я совершенно не знаю, что делать, но чувствую, что мама заставит избавиться от ребенка. Мне страшно».

Эмоций ещё нет. Полная прострация и принятие фактов. Сейчас больше шокирует, что внизу есть мой ответ:

«Твоя беременность — это твои проблемы. Не перекладывай их на меня. Хочешь совет? Прислушайся к маме. Не пиши мне больше. Забудь о моем существовании. Ни ты, ни твой ребенок мне не нужны», — перечитываю ответ еще и еще и, кажется, схожу с ума. Проверяю номер, но все сходится — он мой. В глаза бросается только одна фраза — «Мне страшно», и мне, сука, тоже становится страшно оттого, что кто-то решил судьбу этой девочки и моего ребенка за меня.

— Я не писал это сообщение, я вообще ничего от тебя не получал…

Не узнаю собственный голос. Кажется, осознание приходит только сейчас, и в груди начинает ныть. Тянусь к Алисе, чтобы взять ее за руки, но она отшатывается от меня, словно от прокаженного.

— Не надо! Не нужно лгать и изворачиваться — лучше молчи! И не трогай меня! Я ни в чем тебя не виню. Я сама забыла принять таблетку, потому что после нашей ночи находилась в полной прострации. Я сама не смогла категорично возразить матери! Я сама поехала в клинику и позволила… — Из ее глаз опять брызжут слезы, и Алиса закрывает лицо руками. — Она просто снится мне постоянно… Маленькая такая, красивая, глазки серые, огромные, и постоянно плачет. Меня изматывает этот сон… он меня убивает… — глухо, немного задыхаясь от слез, произносит Алиса, и я зажмуриваюсь. Сильно, до боли в глазах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Не выдерживаю, встаю с места и ухожу в кухню, распахиваю окно, упираюсь кулаками в подоконник и глубоко дышу морозным воздухом, но кажется, что вдыхаю угарный газ. Внутри все горит, внутренности скручивает от обрушившейся на меня информации.

Теперь я смотрю на наше прошлое по-другому. Я видел только оболочку. А внутрь заглянуть не мог… или, скорее всего, не хотел… Я почти изнасиловал маленькую, глупую влюбленную в меня девочку. Использовал и выкинул. Вспоминал потом… Но больше ее красивые синие глаза как что-то приятное, не более. Девочка забеременела и просила у меня помощи. Ей было страшно…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не вправе винить ее за аборт, не вправе осуждать родителей. Но почему ни один из них не попытался найти меня и ткнуть носом, потребовать объяснений, да даже для того, чтобы набить мне морду?! Почему это все не коснулось меня?! Ну и главный вопрос — какая тварь посмела ответить за меня на сообщение? Какая мразь решила судьбу моего ребёнка и этой девочки?! «Мне страшно. Мне страшно. Мне страшно…» — проносится в моей голове, и я стискиваю зубы до хруста и херачу со всей силы кулаком в подоконник, оставляя вмятину в пластике, но боли не чувствую.

Иду в гостиную и нахожу Алису, свернувшуюся на диване, она обнимает себя руками и просто смотрит в стену, уже не плача. Моя девочка и правда похожа на куклу, но только теперь сломанную мной. Ее телефон на журнальном столике, я беру его и будто мазохист снова перечитываю сообщения. «Мой» ответ…

Даже если предположить, что у меня был временный провал в памяти или я был сильно не в себе, я бы все равно так не ответил. И неважно, хотел бы я этого ребенка или нет. Я бы встретился с девушкой лично. Да, я циничная тварь. Но не до такой степени. Всматриваюсь в дату и время и пытаюсь вспомнить, что было в этот день год назад. Свой телефон я никому не отдаю, он всегда при мне.

Вспоминаю, что в этот день у меня был бой в Берлине — значимое событие, поэтому я помню число. Со мной ездила Юлиана, больше, конечно, для того, чтобы засветиться перед прессой, чем поддержать меня. Мой ответ пришел вечером, а учитывая, что в день боя я ухожу в себя и ни на что не реагирую, мой телефон вполне мог оказаться у нее. Юлиана любила поковыряться в моем телефоне. Все время что-то там выискивала. Больше некому. Никто из моей команды так бы не поступил. Никто!

Откладываю телефон на стол, опускаюсь перед Алисой на корточки и убираю волосы с ее лица, касаясь нежной кожи. Наклоняюсь, прикасаясь лбом к ее лбу, и дышу таким вкусным чистым запахом моей девочки. Дышу глубже, чтобы набраться сил и вывезти все это. И я даже не представляю, каково ей было год назад. Она никак на меня не реагирует, прикрывает глаза и глубоко дышит. Беру ее холодные ладони и немного сжимаю.

— Я понимаю, что в это трудно поверить, но это не я ответил на твое сообщение. Я ничего об этом не знал, — тихо шепчу ей. — У меня был бой в тот день… Нет, это не оправдывает меня, но… — Черт как сложно найти слова оправдания, когда его нет. Всегда отличался красноречием, а сейчас глотаю слова, которые дерут горло. — Прости меня, маленькая.

Мне действительно важно ее прощение. И я совсем не надеюсь его получить. В голове крутятся ее слова о маленькой, сероглазой, плачущей девочке и я глубоко вдыхаю, а выдохнуть не могу. Глаза жжёт, и я ненамеренно сильно сжимаю ее холодные ладошки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Уже неважно, Богдан. Ничего не вернуть назад. Неважно, верю я тебе или нет, прощаю или нет. Ничего не важно. Отпусти меня, я хочу домой. На меня давит твое присутствие. — Она отталкивает меня, и я поддаюсь, отшатываясь назад. — Если тебе от этого станет легче, то я ни в чем тебя не виню. Я сама виновата… — мертвым голосом произносит она и садится.