Портрет художника в щенячестве - Дилан Томас

— Оглох, что ли? Налей, тебе говорят, молодому человеку рюмку!

Бармен прижал тряпку к глазам. Он рыдал. Он утирал театральные слезы.

— А я думал, у нас премьера и мы в королевской ложе сидим, — сказал он.

— Он не оглох, он сдурел, — сказала Марджори.

— Мне снилась очаровательная трагикомедия под названием «Любовь с первого взгляда, или Еще одна тщетная предосторожность». Действие первое происходит в кабачке у моря.

Обе подружки Лу постучали себя по лбу.

Лу, не переставая улыбаться, спросила:

— Ну а где происходит второе действие?

Голос был нежный, такой в точности, какой он воображал до этих шуточек с фамильярным барменом и вульгарными женщинами. Он увидел умную, тонкую девушку, которую не испортит никакая дурная компания, и тонкость — её самая суть — прорвется сквозь все наружные заграждения. Не успел он так подумать, подыскать формулу её нежности, трусливо бежать под сень слов из реальной комнаты со своей любовью посредине, как вдруг сразу очнулся и увидел в шести шагах от себя прелестное тело, и вместо безмятежного образа в сверкании им же созданных лат увидел хорошенькую девушку, которую надо взять и не отпускать. Надо немедленно завоевать её. Он встал и двинулся к ней.

— А ко второму действию я уже проснулся, — сказал бармен. — И решил на свой билет послать милую старую мамочку. Мерцание огней. Лиловый бархат лож. Блаженство! Форменное очарование!

Молодой человек сел за соседний с нею столик.

Хэролд, бармен, склонясь над стойкой, приложил руку к уху.

Пьяный перевернулся во сне, угодив головой в блевоту.

— Давно надо было пересесть, — шепнула Лу. — Надо было ещё в саду со мной заговорить. Робость одолела?

— Дикая робость, — шепнул молодой человек.

— Шептаться публично весьма неприлично. Я ни звука не слышу, — сказал бармен.

По знаку молодого человека — щелчок пальцев, гонящий официанта, во фраке, с устрицами, стремглав через блистающий зал, — бармен наполнил бокалы портвейном, джином и пивом.

— Мы с незнакомыми не выпиваем, — сказала миссис Франклин.

— Какой же он незнакомый? — сказала Лу. — Разве ты незнакомый, Джек?

Он бросил на стол фунтовый билет:

— Я угощаю!

Вечер, который увядал, не успевши расцвесть, помчался под хохот прелестных, остроумнейших женщин и анекдоты бармена, которому бы на сцене выступать, и Лу очарованно улыбалась и помалкивала у него под боком. Успокоилась, отдыхает, думал он, набродилась, как я набродился, намаялся по темным закоулкам праздника. Вечер их облетал, кружил, и они сидели в сердцевине, близкие и похожие. Город, море, последние искатели приключений соскользнули во тьму, растаяли, и осталась одна только эта яркая комната.

Время от времени тьма запускала в бар припозднившегося гуляку, и, грустно выпив, он удалялся. Миссис Франклин, потная, красная, каждому на прощание салютовала рюмкой. Хэролд им в спину строил гримасы. Марджори демонстрировала длинные белые ноги.

— Никто не любит нас так, как мы, — сказал Хэролд. — Может, я закрою, чтоб рвань эта не являлась?

— Лу ожидает мистера О'Брайена, хоть это неважно, — сказала Марджори. — Это её дружок-папашка из Ирландии.

— Вы любите мистера О'Брайена? — шепнул молодой человек.

— С чего ты взял, Джек?

Он себе представил мистера О'Брайена: остроумный, высокий, средних лет господин, тронутая сединой волнистая шевелюра, пятнышко усиков над верхней губой, сверкающее обручальное кольцо, мешки под зоркими глазами, китовым усом подбитый светский щеголь, — ужасный возлюбленный Лу мчит к ней сейчас напролом по безветренным улицам в служебном авто. Молодой человек сжал кулак на столе посреди пустых бутылок, в горячей глубине руки укрывая Лу.

— Я угощаю! — сказал он. — Еще! Наливайте полней! Миссис Франклин сачкует!

— Отродясь я не сачковала!

— Ох, Лу, — сказал он, — как мне хорошо с тобой!

— Гули-гули! Послушайте голубочков!

— Пусть поворкуют, — сказала Марджори, — ворковать я тоже умею. Гули-гули!

Бармен удивленно озирался. Поднял руки ладонями кверху, голову склонил к плечу:

— Да у нас тут полно птиц!

— Эмералд сейчас яичко снесет, — сказал он, когда миссис Франклин вся затряслась на стуле.

Бар оживлялся. Пьяный проснулся и убежал, оставя кепку в бурой луже. Он осыпал с волос опилки. Маленький старый круглый краснорожий весельчак сидел напротив молодого человека и Лу, которые держали руки под столом и дотрагивались друг до друга коленками.

— Какая ночь для любви! — говорил старикашка. — В такую вот ночь Джессика смылась от богатого еврея. Откуда это — знаете?

— «Венецианский купец», — сказала Лу, — но вы же ирландец, мистер О'Брайен.

— А я готов был поклясться, что вы высокий и с усиками, — сказал молодой человек строго.

— Что мы предпочитаем, мистер О'Брайен?

— Коньячок с утра пораньше, миссис Франклин.

— Я ведь тебе не описывала мистера О'Брайена. Да ты грезишь! — шепнула Лу. — Ах, если б эта ночь никогда не кончалась!

— Только не здесь. Не в баре. В какой-нибудь комнате, где большая кровать.

— Кровать в баре, — сказал старикашка. — Простите, что подслушал, но я всегда о таком мечтал. Вы только подумайте, миссис Франклин.

Бармен выскочил из-за стойки:

— Пора и честь знать, джентльмены и все остальные!

Трезвые незнакомцы отбыли под хохот миссис Франклин. Погасли лампы.

— Лу, ты меня не потеряй.

— Я ж тебя за руку держу.

— Сожми — крепче, крепче, чтобы больно.

— Лучше шею ему сверни, — сказала миссис Франклин во тьме. — Не в обиду ему будь сказано.

— Марджори руку ударила, — пропела Марджори. — Пошли из этой тьмы. Хэролд как тать в ночи.

— А эта девушка наш проводник.

— Давайте — берем по бутылке каждый и едем к Лу, — сказала Марджори.

— Я оплачиваю, — сказал мистер О'Брайен.

— А теперь ты меня не потеряй, — шепнула Лу. — Держись за меня, Джек. Она не засидятся. Ох, мистер Христос, хоть бы нам одним остаться — ты да я.

— Правда? Ты да я?

— Ты да я да мистер Месяц.

Мистер О'Брайен открыл дверь бара:

— Погружайтесь в «роллс», девочки. А джентльмены позаботятся о лекарстве.

Молодой человек ощутил на губах летучий поцелуй, и Лу выскочила следом за Марджори и миссис Франклин.

— Как насчет скинуться на спиртное? — сказал мистер О'Брайен.

— Глядите, что я в сортире нашел, — сказал бармен. — Сидит на толчке и поет. — Он вышел из-за стойки с повисшим у него на руке пьяным.

И все погрузились в машину.

— Первый пункт — дом Лу.

Молодой человек, на коленях у Лу, видел смутный, кружа убегавший назад город, дымно-синие промельки жужжащих, ощетиненных доков, разбег светающих, на глазах все длиннее вытягивающихся бедных кварталов, подмигивающие витрины, гаснущие одна за другой. Пахло духами, пудрой и телом. Он случайно задел локтем пышный бюст миссис Франклин. На бедрах её, как на перине, перекатывался пьяный. Его подбрасывало и трясло на бренной женской плоти. Груди, ноги, животы, руки согревали и нежили его. Сквозь ночь, к постели Лу, к немыслимому завершению погасающего праздника, их промчало мимо черных домов и мостов, мимо какой-то станции в облаке дыма, по крутой улочке, озаренной тусклым фонарем и забранной в верхней части перильцами, и вынесло на пустырь, где посреди кранов, стремянок, столбов, балок, тачек и груд кирпича стояла одинокая многоэтажка.

К жилищу Лу вели крутые, сбивчивые, бесконечные ступеньки. Перед запертыми дверями сушилось на перилах белье. Миссис Франклин, карабкаясь в хвосте со своим пьяным, угодила ногой в ведро, откуда выскочил ликующий кот. Лу провела молодого человека за руку по коридору с фамилиями на дверях, чиркнула спичкой, шепнула:

— Это будет недолго. Потерпи. Будь поласковей с мистером О'Брайеном. Вот. Сюда. Заходи сперва ты. Ну, будь гостем, Джек!

Она снова его поцеловала — на пороге своего дома.

— Это залог.

Включила свет, и он гордо шагнул с нею вместе к ней в комнату, которая ему не будет чужой, и увидел широкую кровать, граммофон на стуле, притаившийся в углу умывальник, газовую горелку, запертый буфет и её фотографию в картонной рамке на комоде без ручек. Тут она ест и спит. Лежит всю ночь на двуспальной кровати, бледная, в локонах, спит на левом боку. Когда он с ней навсегда останется вместе, он не позволит ей спать. Чтоб не видела снов. Чтоб никогда не лежал с ней и не любил её другой мужчина. Он расправил пятерню на её подушке.

— Надо же! Жить на верху Эйфелевой башни! — сказал, вваливаясь, бармен.

— Ну и лесенка! — сказал мистер О'Брайен. — Зато когда уж дойдешь — уютно и мило.

— Это кому повезет дойти! — сказала миссис Франклин. — Я лично чуть концы не отдала. Старый зараза тонну весит. Да ложись ты на пол и дрыхни. Старый зараза! — сказала она нежно. — Как зовут-то тебя?