Архивы Дрездена: Ведьмин час - Джим Батчер

– Он мой союзник. И друг. Помнится, однажды вы говорили, что за верность надо платить верностью. В ином случае начнешь смотреть на преданных тебе людей как на средство достижения цели.

– Я сказал «как на разменные монеты», – произнес старик с таким жаром, что я едва не сгорел на месте. И это доказывало, что я прав. Хоть я и без того знал, что прав.

Мы обменялись взглядами. По лицу старика я понял, что он знает, о чем я думаю, и от этого он разозлился пуще прежнего.

– Думаешь, тебе известно, каков этот мир? – спросил старик. – Ты едва ступил в него. И не видел, каким он бывает. Каким скверным. Каким жестоким.

Я вспомнил лицо Сьюзен. В последние мгновения ее жизни. И меня захлестнуло волной ярости, раскаленной и в то же время до странного далекой, словно я лечу в самолете и смотрю, как далеко внизу запускают фейерверки. Я почуял запах тлеющего дерева, и переулок вдруг наполнился золотисто-зеленым свечением, исходящим от рун на моем посохе.

– Может, и видел. Разок-другой, – ответил я без тени волнения в голосе.

В колючем свете рун морщины на лице старика стали еще глубже, и он совсем помрачнел, хотя голос его сделался мягким и даже умоляющим.

– Едва помочив ножки, ты вообразил себя владыкой океанских глубин. Господи, мальчик… Надеюсь, тебе не доведется увидеть того, что видел я. Но если станешь продолжать в том же духе, повидаешь и это, и кое-что похуже. Я пытаюсь предостеречь тебя от ошибок, едва не сгубивших твоего деда. Ошибок, из-за которых погибли многие из тех, кого я любил.

Я вспомнил Кэррин. Вспомнил, как Никодимус калечил ее, неторопливо, результативно и навсегда. Дело происходило тихой зимней ночью с ее камерной и даже интимной атмосферой. Я почти слышал, как разрываются хрящи.

Края вырезанных на посохе рун стали чернеть, и поле зрения сузилось.

В голове звучал голос Кэррин, тихо предупреждавший, что семейные ссоры причиняют самую сильную боль. Но голос гнева звучал несравнимо громче. К тому времени Зимняя мантия насторожилась, заинтересовалась происходящим и принялась наполнять организм впрысками адреналина. Она готовилась к драке.

У меня остался один-единственный подрывной клапан – голос, – и я вложил в него максимум ярости:

– Сьюзен пробовала действовать по-вашему. И не будь вампиры Красной Коллегии так одержимы местью, действуй они поумнее, убили бы Мэгги в тот же день, заодно с ее матерью, мной и вами. Так что скажите еще раз, что ей правильнее жить отдельно от меня.

– Для начала тебе не следовало лезть в вампирские дела, – гневно проговорил Эбинизер. – Господи, мальчик, неужели ты не понимаешь, что натворил?

– Я сделал то, что должен был сделать, – прошипел я. – И поступил правильно.

– Экий ты праведник, – парировал старик. – Не сомневаюсь, что семьи погибших находят глубокое утешение в твоей правоте.

В отчаянии он стукнул рукояткой посоха по тротуару, и бетон пошел трещинами.

– Черт побери, мальчик, в конечном счете твои поступки стоят людям жизни. И в прошлом, и теперь. А если надумаешь вступиться за этого вампира, о поддержке Белого Совета можешь забыть. Раз и навсегда!

– Если поступлю правильно, меня бросят на съедение волкам? Да?

– В зеркало глянь, – проскрежетал старик. – Волк – это ты. В том-то и дело.

Эти слова подействовали на меня как удар под дых.

Вокруг стало тихо.

Ни звука, кроме моего хриплого дыхания.

– Когда Красная Коллегия забрала Сьюзен, – наконец сказал я, – Белый Совет пришел к выводу, что я не должен вмешиваться.

Трудно сказать, как прозвучал мой голос, но старик посмотрел на меня с таким выражением лица, которого я прежде не видел, а затем медленно-медленно опустил взгляд к центру моей груди и встал потверже.

– А когда забрали Мэгги, – продолжил я, чувствуя в горле какой-то странный комок, – вердикт Белого Совета был бы таким же.

– Это не одно и то же. – Голос Эбинизера прозвучал жестко, как четкое и ясное предупреждение. – Вампир виновен. Он пролил первую кровь. И равновесие будет восстановлено. Этого не избежать.

– Его подставили. – Я не помнил, как активировал щит, но из медного браслета посыпались золотисто-зеленые искры.

Старик повел плечами, поднял левую руку и растопырил пальцы. В отличие от меня, он не пользовался никакими игрушками, за исключением посоха. Считал, что это ниже его достоинства. Когда первейшему забияке Белого Совета требовался щит, Эбинизер вызывал его усилием воли. Без погремушек.

– Не в нашей власти повлиять на его судьбу, – с расстановкой выговорил он, словно вбивая эти слова в мою дурную голову. – Вампир не имеет к нам никакого отношения.

– Зато он имеет отношение ко мне! – крикнул я и тоже стукнул посохом о тротуар. Из-под него брызнул огонь и растекся во все стороны, оставив на бетоне дочерна выжженный круг.

– Мальчик. – Старик пробуравил меня свирепым взглядом. – Ты же не настолько глуп, чтобы продолжить в том же духе?

Непокорная Зимняя мантия требовала крови и смертоубийства.

Я начал вбирать энергию.

Почуяв это, старик сделал то же самое.

Едва заметно прогнулась вселенная, слегка исказился свет, сместилось тяготение, и содрогнулась почва: Эбинизер вытягивал энергию из самой земли. Другими словами, магической силы он впитал куда больше, чем я.

Я не слышал ничего, кроме криков Мэгги у меня в голове. Ей часто снились кошмары о том, как вампиры Красной Коллегии явились за ее приемной семьей. И старик хочет, чтобы ради интересов Совета я пренебрег безопасностью своей дочери?

– Ух… Ты не представляешь, насколько я глуп, – процедил я сквозь стиснутые зубы.

И тут на загривке у меня вздыбился каждый волосок, тело с головы до пят покрылось гусиной кожей, а рептильный мозг накрыло волной первобытного ужаса, начисто вымывшей из головы остатки рационального мышления.

Не самый идеальный расклад. Жизнь чародея зависит от полного контроля над мыслями и эмоциями. Иначе с нами могут случиться самые ужасные вещи. Первым делом любой маг учится спокойствию и сосредоточенности. Перед лицом этого животного страха я вспомнил свои первые уроки, стряхнул эмоции и стал искать спокойствие, терпение и равновесие.

Понятно, ничего подобного я не нашел, но хотя бы сумел отодвинуть ужас на задворки сознания и в какой-то мере начал мыслить здраво.

Все это не было результатом случайного энергетического вихря. Такой концентрированный ужас – ни много ни мало паранормальный сбой, психическая атака, ментальный эквивалент пронзительного визга, достаточно длительного, чтобы от него лопнули барабанные перепонки. А тот, кто стал причиной этого ужаса, еще не появился в поле зрения.

Вокруг спал город, и сотни тысяч людей только что оказались в когтях кошмара о