Дневник ведьмы - Елена Арсеньева

Да полно! Был ли мальчик-то? Был ли убийца? Может, и убийцы-то никакого не было… Ведь никто ничего не заподозрил в смерти, только Алёна с ее складом ума писательницы-детективщицы. Но тому самому складу не дают покоя две зацепки. Первая: почему Патрику Жерару, чтобы умереть от сердечного приступа, понадобилось заходить в глубину леса? Что он там такое увидел или что там с ним случилось, что вызвало мгновенную смерть? И вторая: почему, зачем, для чего он называл фамилию Жерарди? Алёне казалось, что все это неспроста. Это могло быть приманкой. Приманкой для того, кто спрятал дневник Николь в столь странный и столь надежный тайник.

Да, историк не ошибся. Он забросил приманку, надеясь поймать рыбку. Рыбка клюнула и утащила с собой рыболова.

Алёна сердито мотнула головой и в очередной раз сказала себе, что она просто цепляется к чему не надо, потому что ее разум устал жить только простым бытом, ей осточертела обыденность, ей непременно нужно замутить какой-нибудь сюжет, какую-нибудь интригу – даже на пустом месте.

Она ведь наркоманка сюжетосложения! Да-да, наша героиня даже попыталась посмеяться над собой. Но трезвости рассудка хватило ненадолго, и снова ее мысли, будто голодные осы, закружились вокруг пиршественного, медового стола – интриги: Патрик Жерар или знал, или предполагал, что кто-то из потомков семьи Жерарди находится в Муляне, и хотел дать им понять, что он – знает. Было ли ему точно известно, кто он, тот человек? Неведомо. Может быть, потом узнал, уже после того, как задавал свой вопрос Жоффрею. Так или иначе, он волей-неволей спровоцировал того человека на убийство…

«Да ты опять? – в очередной раз попыталась осадить себя Алёна. – У тебя паранойя!»

И тут же забыла о суровом приговоре, вынесенном себе самой. Потому что вспомнила еще кое-какие детали.

Никаких повреждений на теле Патрика не было, сказал Жоффрей. А маленькая царапина, скажем, на руке… нуда, скорей всего, на кисти, на запястье. Или, может быть, на лице порез после бритья? Ничего такого, на что никто не обратил бы внимания, могло сыграть роковую роль, тоже не было? Алёне стоило огромного труда подавить желание немедленно позвонить Жоффрею и задать этот вопрос. Где-то она вычитала такую фразу: «После того как французы открыли для себя Достоевского, они считают всех русских немного сумасшедшими». После ее звонка Жоффрей будет считать сумасшедшими если не всех русских, то Алёну совершенно точно. А уж если она спросит, не находили ли рядом с телом кожаную перчатку… Нет уж, можно не сомневаться, что убийца тщательнейшим образом избавился от всех улик!

Убийца, улики… Алёна слегка ущипнула себя за руку – просто от злости на собственную одержимость. Ну куда она суется со своими досужими выдумками? Вот ведь как некстати случился острый приступ голода по какой-нибудь криминальной ситуации, которую она потом опишет в своем романчике! Ночами, во сне, она испытывает острые приступы голода совсем иного рода – по сердечному восторгу, по любви, которую можно было бы описать опять же в романчике. Но с тех пор, как из ее жизни исчез Игорь…

Так, лучше о голоде криминальном.

На самом деле вся причина воинствующих домыслов в том, что Алёна обнаружила дневник Николь Жерарди. Если бы не случайная находка, она никогда не узнала бы о существовании Патрика Жерара и не зацепилась за известие о его странной смерти. Но она узнала – и зацепилась…

Отдавая компьютерной хозяйке флешку, чтобы та записала для нее интервью с Филиппом Оноре, Алёна подумала: «Ладно, дневник… Но что в нем кроется такого, за что мог быть убит Патрик Жерар?»

Алёна в восьмисотый раз попыталась себя одернуть, но сдалась перед превосходящими силами противника и продолжила игру в поддавки с самой собой. Что такого в дневнике? Да ничего. Дела слишком давно минувших дней, преданья старины столь глубокой, что тетрадку можно рассматривать исключительно как исторический документ. Никакой обличительной фактуры в ней нет.

Кто и зачем спрятал ее? Патрик Жерар? Не факт. К тому же мэтр Оноре утверждает, что Патрик дневник не находил. Тогда кто положил его в водосток, запечатав и замаскировав так, что никто в жизни не догадался бы, где записки Николь Жерарди? И почему он это сделал? О причинах не узнать, возможно, никогда. Не стоит и биться головой об стену. Апстену, как теперь частенько выражаются, вернее, выражаюцца любители общаться – общацца в он-лайне. Нужно просто-напросто забрать свою флешку, взять такси около супермаркета и вернуться в Мулян, стыдливо признав свое поражение. И поскорей дочитать и допереписать дневник Николь. Похоже, заняться им удастся только ночью. Когда заснет Танечка, с которой Алёна спит в одной комнате.

Внизу, в салоне, Марина будет учить свои адвокатские уроки при свете пусть и тускловатой, но вполне еще приличной старинной люстры. А Алёна, словно шпионка империализма, при свете фонарика от мобильного телефона тайком станет трудиться над своей находкой. И прятать потом дневник и переписанные листочки под невероятный пудовый матрас, из-за которого ее кровать напоминает одр… «Ужель мне одр сей гробом будет?» Откуда цитата? А бог ее знает. Вот именно, бог! Это из «Войны и мира». Графиня Ростова молится перед сном… читает вечернюю молитву святого Иоанна Дамаскина…

Просто поразительно, чем забита голова писательницы Алёны Дмитриевой! И просто поразительно, какие поступки оная писательница иногда совершает. Вот хотя бы занявшись тайным переписыванием дневника…

Алёна даже себе не могла объяснить, почему скрывает свою находку от Марины и вообще от всех. И почему она, любительница ложиться спать пораньше, смиренно готовится к тому, чтобы не спать, если понадобится, часов до двух, пока не заскрипит старинная-престаринная дубовая лестница под шагами Марины, пресытившейся наконец своим адвокатизмом и бредущей в постель. Но утром Марина будет спать до девяти, а Алёна подскочит ни свет ни заря, чтобы послушать, как церковные часы пробьют девять раз, что означает – семь, а потом пустится в пробежку по прекрасной, такой прекрасной Бургундии…

Маньячка, что и говорить! Но маньячка, которая точно знает, что не выпустит дневник из рук, пока не перепишет его весь. Целиком и полностью.

Алёна взяла флешку, улыбнулась прокуренной даме, мельком бросила взгляд на монитор, где разворачивалось действие очередного уровня «Города амазонок», и вышла из интернет-салона. Воздух Тоннера показался ей странен. Чрезмерно резок как-то… Не меньше пяти минут прошло, прежде чем она поняла, в чем дело: на улице никто не курил!

Из дневника Николь Жерарди, 1767 год, Париж

Мадам Ивонн послала за мной в неурочное время. Я была у отца. Он умирал, смерть его могла наступить со дня на день, но он так цеплялся за жизнь… Наш дом наводнили врачи и сиделки. Теперь он перестал жалеть деньги, он швырял их направо и налево, и я даже чуточку забеспокоилась: этак от моего наследства очень скоро ничего не останется. Попыталась следить за платежами докторам, но за отцом уследишь, пожалуй! И тут прибежала девочка от мадам Ивонн. Я в первый раз не обрадовалась ее приглашению. Еще болели раны на спине. Еще болела душа, я впервые в жизни чувствовала себя грешницей, ужасной грешницей. Но я все же пошла к мадам Ивонн – предчувствие чего-то ужасного погнало меня. И я не ошиблась.

Оказывается, Себастьян приходил снова!

О нет, ему не нужна была очередная непорочная дева, которой он намеревался овладеть на ступеньках храма. Он хотел меня. Только меня. Но теперь уже не в храме.

Он жаждал продолжения. Продолжения! И какого!

Видимо, он получал от Клод достаточно денег, если мог сделать такое предложение мадам: взять меня на содержание. Да, он готов был заплатить мадам Ивонн неустойку – любую сумму, которую она потребует! – только бы заполучить Мари.

– Он назвал тебя Мари, – пояснила мадам Ивонн, заметив мое изумление.

– Ну да, он же был уверен, что обладает самой Девой Марией, нечестивец и богохульник! Тьфу! – закричала я в ярости и в ужасе.

Не передать, какое отвращение я к нему чувствовала.

– Да я лучше никогда не лягу в постель с мужчиной и сама приму постриг, чем снова отдамся этому греховоднику, этому лживому святоше! – закричала я вновь. – Никогда! Ни за что!

– Успокойся, дитя мое, – сказала мадам Ивонн. – Я и сама не собиралась тебя отдавать ему, но подумала, вдруг ты захочешь… вдруг он тебе полюбился…

Я только плюнула с отвращением.

На другой день мадам снова позвала меня, опять же не для работы. На сей раз я была почти уверена, что дело в Себастьяне. И ее мрачное лицо открыло мне, что я и теперь не ошиблась.

– Проклятый монах приходил снова! – почти вскричала она. – Он хочет тебя, и уговорить его невозможно. Он бредит тобой. Готов на все, только бы снова заполучить тебя. Он вообще спятил! Плел тут какую-то галиматью, что сложит с себя монашеский сан и женится на тебе. Но потом, а сначала он хочет поселить тебя в доме своего отца, познакомить с сестрами…