Рандеву с Валтасаром - Чингиз Абдуллаев

— Здесь тоже ничего нельзя будет спрятать. — прокомментировал следовавший за ним Баширов.

— Я знаю, — кивнул Меликов, поднимаясь, — мне интересно, куда полетят эти доски после взрыва.

— Это уже не так важно.

— Для тебя, может, и не так важно, а для меня важно. Я специалист, а не взрыватель. Иначе ты мог бы вызвать любого подрывника из геологической партии. Тебе нужен взрыватель или профессионал?

— Много болтаешь, — криво усмехнулся полковник, — смотри дальше. В двенадцать ресторан открывается, и здесь будет полно людей.

— Я успею до этого времени, — ответил Меликов. — А где будут находиться туалеты?

— Какие туалеты? — не понял полковник.

— Если поставят трибуну вот здесь. — кивнул Мирза, — а палатки будут стоять с той стороны, значит, где-то рядом должны быть туалеты. Иначе невозможно. Такое количество людей нельзя разместить в саду, не обеспечив их туалетами. Хотя бы биотуалетами.

— Этому тебя учили в горах? — спросил после некоторого молчания Баширов.

— Этому меня учили в Советском Союзе, — зло отрезал пленник. — У вас должны быть переносные биотуалеты, они есть даже в Пакистане.

— Возможно, — кивнул полковник, — но это не мое дело. Наверняка их где-нибудь установят.

— Нужно точно знать, где именно, — напомнил Меликов, — они могут нам помешать, если будут поставлены в ряд.

— Я понял, — кивнул Баширов, — но схему расстановки утвердят только в последний момент.

— Ты не можешь ее уточнить? — спросил Меликов.

— Нет, не могу. Но постараюсь узнать. В любом случае туалеты не будут блокирующим фактором.

— Я не об этом, — сказал Меликов. — Мы ведь можем спрятать взрывное устройство в таком туалете. Вряд ли в отхожем месте начнут копаться проверяющие. В биотуалетах есть специальные ящики для переработки…

— Так, — сказал полковник, — это даже лучше, чем я мог предположить. Ты хочешь, чтобы вместе со взрывом на людей выплеснулось бы и все дерьмо. У тебя бурная фантазия, Мирза.

— Просто я подумал, что это идеальное место для закладки взрывного устройства. Никто не проверит.

— Посмотрим, — уклонился от ответа Баширов, — я подумаю над твоим предложением. Но боюсь, что ничего не получится. Туалеты привозят сюда из другого места. И их сначала проверяют, а потом устанавливают. Значит, в любом случае лучше использовать наш вариант, заложив взрывчатку у стены, в тайнике, который можно замаскировать.

Они прошли дальше. Меликов задумчиво смотрел под ноги. Затем поднял голову.

— Здесь есть обычный туалет?

— На той стороне есть, — показал Голубев, — но до него далеко идти.

— Пойдем вместе, — предложил Мирза, — я ведь не собираюсь бегать в одиночку. Без тебя мне будет даже неинтересно.

Голубев зло дернул рукой, но терпеливо зашагал со своим пленником в глубь сада. Баширов еще раз посмотрел на стену и отправился следом за ними. В мужской туалет Голубев вошел вместе с Меликовым. Баширов остался у входа. Он достал сигареты, закурил. Повернулся в сторону от туалета и стал ждать, когда появится Голубев с Меликовым. Он докурил сигарету, прислушался. Но ничего не услышал. Смяв сигарету, он повернулся и вошел в туалет.

— Голубев! — громко позвал Баширов. — Куда ты пропал?

Ответа не было. Полковник снова прислушался. Где-то капала вода. Он достал пистолет. Сделал шаг, другой.

— Голубев! — еще раз позвал полковник и, уже не сдержавшись, громко выругался.

Еще один шаг. Он держал пистолет в руке. Резко толкнул первую дверцу. Там никого не было. Он толкнул вторую и едва успел отскочить. На него упало тело Голубева. У полковника окаменело лицо. Наручники невозможно было открыть, он знал это абсолютно точно. И тем не менее пленник исчез. Полковник взглянул на свалившееся тело Голубева, наклонился, чтобы прощупать его пульс. И недовольно поднялся. Пленник вогнал заточку несчастному прямо в сердце. Голубев был мертв. Он умер, очевидно, мгновенно. Но самое страшное заключалось в том, что у него не было кисти левой руки! Пленник ухитрился каким-то непонятным образом буквально обрубить кисть Голубева, но перед уходом сделал из носового платка своеобразный жгут. Платок уже набух и отпал, и еще не успевшая свернуться кровь тяжело и лениво расплывалась вокруг тела убитого. Полковник поднял голову. В какое-то мгновение у него дрогнула щека, но он быстро взял себя в руки. Затем отпихнул ногой мешавшее ему тело и выбежал из туалета. Пленник не мог далеко уйти, понимал полковник. Он должен быть где-то рядом.

ПАРИЖ. 14 ИЮНЯ

— Мне нужно чтобы ты улетел, — твердо сказал Дронго. — только не в Москву, как ты полагаешь, а в Ганновер. Не нужно больше попадаться на глаза англичанам. Встретимся в Ганновере на выставке «Экспо» в сирийском павильоне.

— Почему в сирийском? — шепотом спросил Эдгар.

— Ты оторвался от жизни, — также шепотом ответил Дронго, — вчера умер Хафез Асад, сирийский президент. У них наверняка весь павильон будет в трауре, и его легко будет найти. До свидания.

Дронго вышел из туалета первым. Пройдя к столику и механически подняв руку, он попросил официанта повторить всем троим его гостям кофе, а ему принести чай. Официант поспешил скрыться в здании. Дронго сел рядом с Миколой.

— Прекрасное вино, — сказал Зинчук.

Ему было за пятьдесят. Это был высокий худой человек с округлыми чертами лица. Когда он улыбался или разговаривал, вокруг его глаз собирались морщины.

— Здесь действительно прекрасное вино, — ответил Дронго, — кстати, рядом с нами продаются газеты и книги из Москвы. В советские времена подобное было немыслимо. Хотя в те времена все было совсем по-другому. И не все было так плохо, как многие сейчас полагают.

— Мне кажется, у вас нездоровая ностальгия по советским временам, — заметил Микола Зинчук, — а вот мне Советский Союз, а тем более советский строй никогда не нравились.

— Мы по-разному смотрим на эти вещи, — согласился Дронго. — Я дважды был ранен, и мне обидно, что страны, за которую я проливал кровь, больше не существует. Согласен, что был маразм системы, но не она одна виновата в том, что происходило. Скорее, систему подгоняли под свои нужды конкретные люди.

— Нет-нет, — убежденно возразил Зинчук, — это была ужасная система. Я не скрываю, что мне она совсем не нравилась. И сегодня мне гораздо важнее, что существует независимая Украина.

— Мы считаем его отцом-основателем нашей новой литературы, — восторженно сказал Бондаренко, — и доверяем ему больше всех. Его литературному вкусу мы доверяем абсолютно. И его политическим взглядам. Вы знаете, он был исключен из Политехнического института еще в семидесятые годы.

— Ладно, ладно, — ответил явно польщенный Зинчук. — Я могу ошибаться. У каждого должно быть свое мнение, и я уважаю мнение моих молодых коллег.

— Хотя не скрываете от них своих взглядов? — уточнил Дронго.

— Да, — ответил Зинчук, — я никогда не скрывал своих взглядов, и мне приятно, если они принимают и разделяют их. Я считаю, что мы обязаны несколько дистанцироваться от Москвы, чтобы построить независимое государство.

— И ваши идеи ложатся на благодатную почву, — заметил Дронго.

— Возможно, — кивнул Зинчук, — учитель только тогда чего-то стоит, когда ученики могут воспринять и по-своему интерпретировать его идеи.

— Учитель может ошибаться, — засмеялся Дронго, — или проповедовать нечто противоположное тому, во что верит ученик. И тогда, соединясь со взглядами самого ученика, учение трансформируется в свою противоположность. Вы же помните, как Аристотель учил Александра Македонского и во что это вылилось. Его метафизика и космология подготовили почву для идеи завоевания мира. А его предложение о трех формах государства стало основой политических взглядов царя Александра. И именно Александр превратил абсолютную монархию в тиранию, сделав нечто противоположное тому, чему его учил Аристотель. Я уже не говорю про Сенеку, попытавшегося привить азы стоицизма Нерону. С точки зрения Сенеки, идеальный образ мудреца, преодолевающего людские страсти, заслуживает наивысшего одобрения. Но именно мудреца. А Нерон отбросил первую часть главной заповеди Сенеки и посчитал, что любой человек, преодолевающий людские страсти, заслуживает подобного уважения. Он и стал таким первым человеком, отбросившим все человеческое. Историки утверждают, что он послал на смерть собственную мать, поджег свой город и даже приказал своему учителю покончить с собой. Вот вам классические примеры, когда прекрасные порывы гениальных философов кончались трагедиями. Вам не кажется, что, развалив огромную страну, мы еще не построили на ее месте ничего путного?

— Это несколько упрощенный взгляд на историю, — возразил Зинчук. — А вы не думали, что Советский Союз был обречен и вольные государства, созданные на его месте, должны как можно быстрее отдалиться от России? Это верно и с точки зрения обретения новой государственности, и для укрепления суверенитета. Я уважаю ваши взгляды, Дронго, но остаюсь при собственных симпатиях. И, конечно, не навязываю их молодым. Пусть сами решают, как им поступать.