Самая желанная - Ольга Арсеньева

— Малышка, мне не терпится узнать, какова в работе русская лошадка! Будь покладистей, детка! — Он широко улыбнулся, показав прекрасный зубной протез, особенно ослепительный в соседстве тщательно подкрашенных усиков.

— Благодарю за совет. К сожалению, не вижу возможностей им воспользоваться. — Кристина изобразила кривую улыбку и поспешно удалилась.

Всего полгода назад предложение влиятельного итальянца показалось бы девочке «с обочины» даже лестным, а в его блестящих под оплывшими веками глазах и аккуратных усиках, возможно, обнаружилось бы нечто привлекательное. Но нынешней Кристине перспектива интима с Марджоне казалась омерзительной.

Дело даже не в том, что о Марджоне ходили нелестные слухи. Девушки говорили, что лучше вываляться в дерьме, чем побывать в постели извращенного, сладострастно-жестокого типа. «Гнусная скотина, ему бы в гестапо служить», — сказала как-то молоденькая шведка, вылетевшая с работы якобы по причине несоблюдения условий контракта, а на самом деле — не выдержавшая интима с Марджоне. Ей удалось расцарапать менеджеру лицо, но дело замяли, не прибегая к судебному следствию. Значит, пострадавшему было чего бояться.

Заручившись поддержкой Антонелли, Кристина решила, что в критический момент попросит его о защите. Но теперь шанс обращения с просьбой был использован на вздорную Бэ-Бэ, которую Стефано, возможно, придется вытаскивать из какой-то неприглядной истории. Скорее всего он просто пошлет их обеих к черту. Что за святая благотворительность?!

Резкий порыв ветра, превративший парк в бушующее море, принес первые тяжелые капли дождя, и почти сразу же по тенту над балконом забарабанил ливень.

— Иди-ка к нам, девочка! — тронул ее за локоть неслышно подошедший Стефано.

Бэ-Бэ, очевидно, только что обливавшаяся слезами, со знанием дела поправляла макияж. Вид у нее был победный.

— Мы обстоятельно поговорили с синьориной Пьюзо. Несомненно, она особа эмоциональная и очень экстравагантная, но довольно наивная. Красивая женщина часто становится добычей негодяев. — Стефано достал из бара пузатую, словно покрытую пылью бутылку вина и бокалы. — Есть повод отведать очень старый и чрезвычайно редкий сорт «сабли».

Он налил в бокалы мерцающее темным гранатом вино и заговорщически посмотрел на девушек:

— Предлагаю с сегодняшнего дня заключить между нами тройственный союз, каждый из участников которого обязуется соблюдать законы чести и взаимовыручки — быть откровенным, не врать, — да, да, милые дамы, это относится в первую очередь к вам, и не отказывать в помощи попавшим в беду. Эта заповедь скорее касается меня. Вследствие сказанного мы переходим на дружески-простое обращение. Я для вас — Стефано, вы для меня — Кристина и Бэ-Бэ. Таков мой первый тост. — Гостьи переглянулись и пригубили вино.

— Оно действительно великолепно! — воскликнула Бэ-Бэ и осушила свой бокал.

— А теперь я хотел бы выпить за отважную москвичку, благодаря которой я сижу сейчас в приятной компании, а вы, милые воительницы, не беседуете сейчас с полицейским комиссаром. Если, конечно, не предположить вариант похуже…

— Да! Она хотела убить меня, эта черномазая дрянь! Кристи спасла мою жизнь, рискуя собой, — горячо поддержала Стефано Бэ-Бэ.

Кристина смутилась. Она никак не чувствовала себя героиней, и было бы нелепо утверждать, что она безоглядно рисковала жизнью из-за взбалмошной, наглой особы.

— Ой, нет же! Я не успела даже подумать… честное слово… Просто рефлекс — невозможно стоять в стороне, когда кто-то замахивается ножом на живого человека… Или даже на животное… Я убегала из дома, когда бабушка собиралась резать курицу…

— Браво! Эта девочка еще и скромна, — улыбнулся Стефано. — Хотя то, что приветствуется в мирной жизни, очень мешает в бою. А мне думается, карьера хорошенькой девушке в мире рекламы — борьба не на жизнь, а на смерть.

— Конечно, Стефано. Я старше Кристи и успела наточить коготки. А эту голубку готов ощипать каждый стервятник… — начала Бэ-Бэ, очевидно, собираясь перейти к рассказу о неприятностях Кристи на фирме и приставаниях Марджоне. Но Кристина строго посмотрела на нее, остановив повествование.

— Ты ошибаешься, Бэ-Бэ. Я могу проиграть, но вряд ли кому-то удастся свалить меня в грязь. Этот город, этот ваш гордый и такой всемогущий Рим научил меня быть ответственной не только за свою внешность, но еще и за то, что верующие называют душой, а японцы «лицом». Я пока еще не знаю, каково мое настоящее «лицо», но постараюсь не ударить им в грязь.

Хорошо ей было декларировать несгибаемые принципы, сидя в уютном кабинете надежного, могущественного Стефано.

— Браво! Браво! Это монолог благородной героини из классического спектакля! — захлопал он в ладоши и поцеловал Кристине руку. — Буду молиться святым угодникам, чтобы твои слова не повисли в воздухе.

Теперь в кабинете Марджоне, потерявшего после отпора Кристины свою мягкость и обольстительность, она похолодела от страха. «Вот сейчас он сообщит мне дату отъезда и выдаст билет в Москву». Толстяк копался в папках, не поднимая глаз на посетительницу и даже не предлагая ей сесть. Затем нашел какую-то бумагу и холодно произнес:

— Контракт, подписанный фирмой с синьориной Лариной, истекает через 20 дней. В соответствии с пунктом «в» в параграфе III, говорящем о том, что в случае отсутствия необходимости в услугах нанимаемого лица, последнему выплачивается неустойка в размерах гонорара плюс выходное пособие в одну треть месячного заработка, соблаговолите принять эту сумму… Со следующего понедельника синьорина может считать себя свободной и должна возвратиться на родину не позже указанного в визе срока.

— Но ведь со вторника начинаются съемки коллекции мастера Гварди. Я занята в четырех показах… — попыталась возразить Кристина.

— Фирма сочла более выгодным для себя заменить вас Луизой Кампо. Прошу прощения, я очень занят.

Отважная Кристина, три дня назад произносившая высокопарную речь у Антонелли, сейчас с трудом сдерживала слезы. Сделай он сейчас еще одну попытку пригласить девушку «поужинать», она, возможно, согласилась бы. А может, все же — нет? Конечно, необходимо чем-то расплачиваться за жизнь в этом городе, за карьеру, которая только началась, маня будущей известностью, высокими гонорарами, преуспеванием… Но как же наслаждаться потом всем этим, как объясняться в любви гордому Риму, зная о своем ничтожестве? «Шлюшка, грязная шлюшка» — не так уж оскорбительно звучит в заплеванном московском дворике. А здесь, где на каждом шагу — свидетельства величия человека, где сам он — творение Всевышнего… здесь просто нельзя стать ничтожеством, дрянью…