Месье, сделайте мне больно - Жан-Пьер Гаттеньо

Было почти семь часов. Я без перерыва проработал всю вторую половину дня. Через час встречусь с Геростратом у «Вольво», он установит новый аккумулятор, потом настанет моя очередь действовать. Если мне хоть немного повезет, я покончу с этой историей, которая отравляла мне жизнь. Потом… Потом посмотрим. Но до того момента мне еще следовало принять моего Семяизвергателя. По своему обыкновению, он пришел вовремя. Он показался мне взволнованным и напряженным. Вытянулся на кушетке, помолчал несколько минут, потом вынул из кармана газету и протянул ее мне. Одна из тех, что я видел утром. На первой странице была фотография Ольги.

– Понимаете, – сказал он, – она убила своего мужа! Я узнал эту новость вчера вечером. Тогда я понял, почему вас не было. Из-за нее. Возможно, полиция вызвала вас по этому вопросу. Я не мог поверить, что она это сделала. Только не такая женщина, как она. Однако мне пришлось это признать. Я прочитал все газеты, прослушал все информационные выпуски по радио и телевидению. Никаких сомнений, она убийца. Понимаете? Я не знал, что она была замужем, что ее звали Ольгой Монтиньяк. Это было красивое имя. Теперь это имя убийцы. Ее муж был мошенником, об этом часто писали в газетах, но как я мог провести параллель между ними? Что могла делать такая потрясающая женщина рядом с подобным типом? Она убила его из-за ревности? Ну и ну! Как будто у этих существ есть чувства. Когда связываются с жуликом, это может произойти только по низменным причинам. Она его убила, потому что он с ней слишком торопился, не оставлял ей времени как следует получить нагоняй. Других причин нет. Вот за что женщины обижаются на мужчин. Кому, как не мне, об этом знать. Женщин, которые заставляют вас подобным образом платить, потому что им чего-то не хватает, – таких полно. Наслаждение или расстрел! Вот их кредо!

Это был, по меньшей мере, оригинальный портрет Ольги. Тем не менее он показался мне отчасти верным.

– Когда я думаю, что пропускал из-за нее сеансы! – продолжил он. – Я называл это тайным подарком. Ах, каким я был наивным! Но хуже всего… Хуже всего, что я продолжал ей их делать, подарки такого рода. Вы будете смеяться, доктор, сочтете меня нелепым, но это было сильнее меня. Может, это ее вульгарная сторона, о которой я не подозревал, притягивала меня к ней? Человеческое существо настолько странное. Впрочем, именно по этой причине я ложусь на эту кушетку. Как бы то ни было, после сеанса в прошлую среду я вернулся в этот квартал. Ее машина еще стояла на своем обычном месте. Я подумал, что она у вас, и принялся ждать внизу. Надеялся увидеть ее, когда она будет выходить от вас. Мне пришлось прождать допоздна.

Мое сердце усиленно забилось. Не собирался же он мне сказать, что видел, как я прятал тело Ольги в багажник «Вольво»?

– Но она не выходила. А я все не уходил и не понимал, что там делала ее «Ланча», потому что, ясно же, у вас ее не было. Я обошел ее машину, для меня это был способ приблизиться к ней, не потерять с ней контакт. Я знаю, что это глупо, но что поделаешь, я не властен над своими влечениями. И тут заметил, что ветровое стекло усыпано бланками штрафов за неправильную парковку. Тогда я подумал, что самый хороший подарок, который я мог бы ей преподнести… это оплатить их.

– Что? – вырвался у меня возглас.

Ни разу я не подумал о нем. Из-за него и его смехотворных любовных приключений Шапиро считал меня подозреваемым. А я спрашивал себя, не оплатил ли я сам эти штрафы в каком-нибудь галлюцинаторном состоянии!

Он повернулся ко мне с легкой смущенной улыбкой:

– Я понимаю вашу реакцию. Вы считаете меня глупым, не так ли? Это то, что я сам подумал, узнав, кем она была. Но как я мог подозревать о подобном зверстве? Я просто увидел эту гору штрафов и захотел сделать ей такой же тайный подарок, как и с сеансами. В свое оправдание должен признать, что мне это ничего не стоило, потому что у меня достаточно денег, чтобы себе это позволить.

На сегодня я услышал достаточно.

– Хорошо, месье, – сказал я, вставая.

Он заплатил, что был должен, и покинул кабинет с тем же напряженным видом, с которым пришел. У меня возникло ощущение, что он хотел добавить что-то еще, но оставил до следующего раза.

Только когда дверь за ним закрылась, я понял, что забыл пожать ему руку.

Время встречи с Геростратом приближалось. Я собрал инструменты, которые ему понадобятся: аккумулятор, регулируемый разводной ключ и электрический фонарь. Для продолжения операции, касавшейся только меня, я достал из платяного шкафа одежный чехол. Потом сложил все вместе с пальто и сумочкой Ольги рядом с барной стойкой в гостиной. Лом уже лежал в машине. Все было готово, Герострату оставалось только сделать свое дело.

Внезапно я услышал скрежет железа на улице. Удивленный, я подбежал к окну, и то, что увидел, привело меня в ужас Семяизвергатель припарковал свою машину прямо позади моей. В своем нервозном состоянии он слишком сильно газанул, колесо заскользило на льду, и он въехал в заднюю часть моего «Вольво». От удара багажник приоткрылся. Я почувствовал, как от этого зрелища у меня стынет кровь. Знал ли мой пациент, что машина принадлежит мне? Об этом у меня не было ни малейшего понятия. Я увидел, как он поспешно вышел из своего «Ровера», чтобы оценить ущерб. В течение нескольких мгновений он пытался сдвинуть с места дверцу багажника. Если ему удастся открыть его полностью, я пропал. Хотя стемнело и снова пошел снег, я не был уверен, что Ольга укроется от его взгляда. К тому же мне не удавалось вспомнить, набросил ли я на нее плед или положил рядом. Во втором случае мне недолго ждать, когда он ее увидит.

Встревоженные шумом, клиенты «Жана Барта» выходили посмотреть, что случилось. Герострата среди них не было. Во всяком случае, никого, одетого Дедом Морозом. Они окружили «Вольво», по очереди пытаясь привести в движение поврежденную дверцу. Может, стоило спуститься, чтобы прекратить это? Но если за это время они обнаружат Ольгу? Я не смел думать о том, что тогда произойдет, и беспомощно застыл у окна.

Внизу они обсуждали происшедшее, обменивались шутками – их смешки были невыносимы, с видом знатоков оценивали размер повреждений, мой пациент писал что-то на визитной карточке, вероятно, свои координаты для протокола. А в это время рядом с ними покоилась мертвая. Возможно ли, чтобы они ничего не заметили?

Но долго это не продлится, в этом я был уверен. Каждую минуту я ожидал услышать крик ужаса, возвещающий о страшной находке.

И снова я подумал спуститься.

В это время раздался звонок в дверь.

7

Но это не мог быть Герострат! Я сказал, чтобы он ждал внизу. Может, один из любопытных, толпившихся вокруг моей машины? Кто-то, должно быть, знал, что она принадлежит мне.

После короткого колебания я решился открыть дверь.

И не смог сдержать удивленный возглас. За дверью стоял не Герострат и не свидетель столкновения.

– Давид! – воскликнул я. – Что ты здесь делаешь?

Давид Гроссман посмотрел на меня с глуповатым видом, явно смущенный подобным приемом.

– Извини меня, – сказал он тоном, который выдавал его замешательство, – я пришел немного раньше, предпочел выехать заранее. По этому гололеду двигаешься еле-еле… Остальные скоро придут.

– Остальные! Какие остальные?

Этот вопрос окончательно его смутил. Он весь покраснел и оглянулся, словно искал, где спрятаться.

– Но Жан-Клод и Кристиан, – бормотал он, – картель… Сегодня же пятница, разве нет? Если только ничего не изменилось… Но ты бы ведь предупредил, правда?

Внезапно я вспомнил. Вот о чем я забыл: о сообщениях на автоответчике – коллеги подтверждали свое участие в картеле в пятницу. Разумеется, была третья пятница месяца. А я не отменил встречу! Определенно, чтобы осложнить себе жизнь, я никого не боялся. Мигрень, успокоившаяся на несколько часов, разыгралась с новой силой. Давид Гроссман ждал на лестничной клетке, с минуты на минуту должны были прийти еще двое, нужно было что-то делать.

– Входи, – сказал я Гроссману, подвинувшись, чтобы пропустить его.

Он на цыпочках прошел в гостиную. Он кое-чем напоминал мне Семяизвергателя. Такой же долговязый и нескладный, то же неумение справиться с жизненными неурядицами, и вероятно, те же проблемы с женщинами. По этой причине он посещал сеансы психоанализа, но возникал вопрос, придет ли этому конец, и особенно – переберется ли он, как надеялся, с кушетки в кресло. Это было маловероятно. Тем не менее Давид Гроссман был весьма уважаемым психиатром и, возможно, одним из лучших теоретиков Аналитического кружка. Эксперт по разгадыванию самых непонятных высказываний Лакана, но при этом ужасно тяжелый в общении, он начинал невнятно бормотать, как только к нему обращались, или, если не соглашались с его точкой зрения, кипел холодным гневом, еще более беспощадным оттого, что долго сдерживался. Интроверт в полном смысле слова, имевший стойкую репутацию непримиримого оппонента, чем нажил себе немало врагов.