Богдан Хмельницкий. Его жизнь и общественная деятельность - Валентин Яковенко

Глава V. Згода![3]

Возобновление военных действий. – Осада под Збаражем. – Битва под Здоровым. – “Дети мои, не бегите от меня!” – Позорная сделка. – Зборовский договор. – Несостоятельность его. – Внутреннее устройство Украины. – Недовольство народа. – Казни нарушителей панского покоя. – Приготовления к войне. – Угрожающее положение Москвы по отношению к полякам

Итак, новоизбранный король Ян-Казимир не прекратил одним своим “маестатом” внутренней усобицы. Стычки между панами и хлопами продолжались всю весну 1649 года, и уже в июне два войска стояли друг против друга под Збаражем. С польской стороны это было передовое войско под начальством опять-таки триумвирата, на этот раз более мужественного: Фирлея, Ляндскоронского и Остророга; к ним скоро присоединился и Вишневецкий. Сам же король стоял во главе “посполитого рушения”. Он призвал всех шляхтичей, способных носить оружие, на войну за отечество и веру; каждый должен был явиться в полном вооружении на боевом коне и привести с собою нескольких слуг, также вооруженных. Но пока собиралось шляхетское ополчение, а оно собиралось медленно и нехотя, сравнительно небольшому польскому войску, расположенному под Збаражем, приходилось выдерживать натиск соединенных полчищ казаков и татар. Хотя количественно союзники превосходили поляков в несколько раз, но качественно они далеко не могли сравняться с последними (качественно не по храбрости, а по вооружению). Мы не говорим уже о татарах, которые вовсе лишены были огнестрельного оружия; но даже и в рядах казаков была масса народу, только что побросавшего плуг и не умевшего владеть оружием, не имея его. Они были вооружены кто косами, кто цепами, кто кольями и так далее; иногда они служили просто подвижной защитой для других: на шею им надевали мешок с землею и заставляли идти впереди. Поляки испугались громадного неприятельского войска, готовы были бежать после первых же стычек, но их удержал Иеремия Вишневецкий. Они окопались и решили выдерживать осаду, пока подоспеет на выручку король с “посполитым рушением”. Хмельницкий также скоро убедился, что завзятого Иеремию можно взять только голодом, и обложил польский лагерь со всех сторон, так что поляки были совершенно отрезаны от внешнего мира и скоро стали испытывать недостаток в съестных припасах. Они зарывались во все более и более узкий круг валов; но за ними по пятам надвигались осаждающие. Наконец враги могли свободно переговариваться с валов. “Когда же вы, паны, – говорили казаки, – будете чинш на Украине собирать? Ведь вот уже год тому, как мы вам ничего не платим~” “Все это вам наделали ваши поборы: очкови, та панщина, та пересуди, та сухомелыцина!” и т.д. “Теперь вам пока льгота, – отвечали паны, – а вот скоро пойдете на панщину гатить плотину через Днепр~” и так далее. Несмотря на все отчаянное мужество поляков, поддерживаемое исключительно Вишневецким, дело дошло до того, что казаки со своих высоких валов могли, по словам очевидца, пересчитать всех поляков и перебить их, как кур. Хмельницкий зорко следил за малейшим движением осажденных. Они не могли даже уведомить короля о своем положении. Все их посланцы попадали в руки казаков. Наконец одному удалось пробраться, и он доставил королю отчаянное письмо осажденных.

Только тут король и его советники увидели, какую ошибку они сделали, медля со сборами, и решили двигаться вперед с тем ополчением, какое было налицо, рассчитывая, что по пути к ним будут присоединяться запоздавшие партии. Хмельницкий, узнав своевременно о движении польского войска и оставив пеших под Збаражем продолжать осаду, с конницею и татарами незаметно пошел навстречу королю и захватил его врасплох на переправе под Зборовым. Здесь после двухдневной битвы польские полководцы с ужасом увидели неизбежность позорного поражения, так как “посполитое рушение” каждую минуту готово было разбежаться. В ночь после первого дня сражения в обозе разнеслась молва, будто король с панами уходят тайком. Войско пришло в смятение. Король потребовал себе лошадь и при свете зажженных факелов, с открытой головой, чтобы все видели его лицо, объезжал ряды и беспрестанно кричал: “Вот я! Вот я, король ваш! Не бегите от меня, дети мои! Не оставляйте, благородные шляхтичи, своего государя! Не покидайте, воины, своего командира!~” Он обнадеживал их победою на завтра. Но, увы, вместо победы на следующий день сам король чуть было не достался в руки казакам. В решительную минуту, когда казаки рассеяли королевских телохранителей и готовы были схватить самого короля, раздался крик Хмельницкого: “Згода!” (мир, положивший конец битве). Хмельницкий хотел показать, что он воюет не против короля, а против шляхты, которую беспощадно полонил, не разбирая чина и звания. Поляки еще раньше засылали к татарам гонцов с мирными предложениями. Теперь пришел ответ. Крымский хан требовал себе дани и права воевать польские владения огнем и мечом на возвратном пути; что же касается казаков, то он требовал, чтобы их желания были удовлетворены. В письме от Хмельницкого, поданном при этом, были изложены и сами желания. Позорная сделка! Но король согласился на нее, хотя и не осмелился в официально обнародованном договоре поместить статью, предоставлявшую татарам право грабить польские владения. С казаками был заключен особенный договор, известный под названием Зборовского. Этим договором определялось будущее устройство Украины. Он представлял, так сказать, максимум, на который согласились поляки, однако оказался, как мы сейчас увидим, далеко не соответствующим желаниям народа. По договору число запорожского войска назначалось в 440 тысяч реестровых казаков; определялся район по обеим сторонам Днепра, в границах которого казаки должны были проживать; в этих местах коронным войскам запрещалось занимать квартиры, а жиды изгонялись совсем; все должности и чины в воеводствах Киевском, Брацлавском и Черниговском решено было замещать впредь только местными дворянами, исповедующими греческую веру; казаки получали право курить вино для собственного потребления и для оптовой продажи, но “шинковать горилкою” им запрещалось; что касается дел веры, то митрополиту Киевскому обещано было место в сенате и затем, в его присутствии и согласно его желанию, должно быть постановлено решение на сейме относительно вопроса об уничтожении унии и возвращении православных церквей и вотчин, приписанных к ним; иезуитам запрещалось проживать в Киеве и в других городах, где находились привилегированные русские школы; наконец, Богдан Хмельницкий сохранял за собою гетманский сан, и ему на булаву отдавалось чигиринское староство; всем шляхтичам, принимавшим участие в восстании, объявлялась амнистия, и вообще все происшедшее предавалось забвению, и никакой пан не должен был мстить и казнить за прошлое.