На кругах времен (Сборник) - Юрий Греков

Он поставил точку, перечел еще раз написанное, и сунул листок в приемную щель кабинетного ретрадуктора. Через полминуты печатающее устройство выплюнуло листок с переведенным на немецкий язык текстом. Куртис взял чистый лист и стал переписывать. Получалось коряво, что особенно порадовало его. Изготовив два экземпляра, один он адресовал самому себе, и тут же положил в папку «Для принятия мер». Второй, тщательно заклеив в конверт, отправил пневмопочтой самому Начальнику Охраны Тайны Мехельмердеру.

На следующий день дон Эдуардо занимался делами столь же прилежно, как и в предыдущие, ко уже ничто не угнетало его. Больше того, он чувствовал какой-то особый прилив сил, предвкушая те вечерние минуты, когда он сможет, окончив многотрудные занятия, приняться за любимое с отрочества дело. Иначе говоря, жизнь дона Эдуардо наполнилась смыслом до отказа, и он гордо сознавал это.

Вечером, несколько поразмыслив, он вспомнил, что перед переходом в Хальт-время не успел отправить сигнал о шиншилловом боа мадам директрисы, и огорчился. Но только на мгновение. И тут же, взяв золотое перо, по памяти восстановил свое сочинение, нимало не смущаясь абсолютной его бессмысленностью вообще и здесь в особенности. При всей своей изобретательности и опыте доя Эдуардо был анонимщик ординарный и поступал согласно правилу: твое дело сигнализировать, о чем — не важно, пусть разбираются, за то им и деньги платят.

Выждав два дня, Куртис натянул лицо Штеркопля и вызвал Охрану Тайны:

— На имя Хозяина прибыло сообщение доброжелателя о хищениях фенола на заводах.

— Я тоже получил, герр секретарь, — доложил Мехельмердер.

— Ну?

— По-моему, этот доброжелатель просто кретин. Куртис поперхнулся, но, сдержавшись огромным усилием воли, спросил голосом Штеркопля:

— То есть?

— На кой черт кому-то этот фенол? Известно, что он растворяет ткани человеческого тела, для чего, собственно, и применяется на наших заводах. Только идиот может предположить, что кто-то станет его пить.

— Так вы не будете расследовать?

— Нет, конечно!

Большего оскорбления, чем отказом «реагировать», Куртису нанести было нельзя. Но разговор на том не кончился. Мехельмердер, порывшись в бумагах, достал из папки листок.

— Есть еще одно. Явно та же рука. Но бред еще похлеще. Некто биссектриса воскресной школы…

«Директриса» — хотел поправить дон Эдуардо,

но спохватился.

— …В общем, бред. Начать с того, что в списках

всех Служб не значатся никакие школы, ни воскресные, ни какие-либо другие… Писал явно маньяк. Точно смогу сказать дня через три. Дел много, но этого доброжелателя мы найдем.

И тут Мехельмердер вдруг запнулся — ему пришла неожиданная и мгновенно насторожившая его мысль: ведь расход фенола и его применение — глубокая тайна, в которую посвящены всего несколько человек, известных Начальнику Охраны Тайны поименно…

— Впрочем, дело, кажется, принимает скверный оборот, герр секретарь, сказал он. — Эта анонимка свидетельствует, что где-то в системе происходят утечка секретной информации. Вопрос — где? Надеюсь, что ответить на этот вопрос мы сумеем в кратчайший срок.

— Я тоже надеюсь, — сказал дон Эдуардо голосом Штеркопля и отключился.

Содрав с себя лицо Штеркопля, дон Эдуардо несколько минут пытался успокоиться старым способом: матеря и про себя и вслух Мехельмердерл и всю его банду до восемнадцатого колена. Кое-как придя в себя (обида засела тяжестью где-то под печенью), Куртис ткнул информарий в бок и громко, все еще кипя, бросил:

— Фенол!

Через минуту, пока он в нетерпении барабанил пальцами по лакированной столешнице, из подающей щели выползла широкая голубая лента с грифом: «Информация особой секретности».

— Ну-ну, посмотрим, что там еще за секретность, — все еще не остыв, бормотнул дон Эдуардо.

«Средний ежемесячный отход рабочих рук в соответствии с нормой радиации на энергозаводах семьсот двенадцать единиц, которые, ввиду невозможности дальнейшего использования на работах, подлежат изъятию из производственного процесса. В целях быстрейшего проведения акции и соблюдения санитарных норм используются феноловые ванны. Объем…» Куртис скользнул глазами дальше. «Все ткани человеческого тела растворяются без остатка. Полученный раствор поступает на перегонку с целью выделения очищенного фенола и некоторых побочных продуктов. Возобновление рабочей силы лежит на Управлении Набора Рук».

Дальше Куртис читать не стал: было ясно, что .Мехельмердер относительно фенола прав. Но правота эта никакого значения не имела. Прав он или не прав, но оскорбление лучших чувств дона Эдуардо оставалось. И сойти с рук обидчику это не могло…

Люди Мехельмердера, конечно, место утечки секретной информации обнаружить не сумели: кому могло прийти в голову, что неизвестный «доброжелатель» — сам Хозяин? На всякий случай по приказу Начальника Охраны Тайны после допроса в подвале САД были расстреляны начальник Службы Счета, восемнадцать арифмомейстеров разных разрядов и пять ээсовцев из Элиты Элиты, в чьем ведении находились заводы.

Но столь быстрые меры, принятые Мехельмердером, не могли утешить дона Эдуардо. Он не мог забыть пренебрежительного отзыва о его святая святых, а «кретин, маньяк, идиот» горели в его воспаленном оскорблением мозгу подобно валтасаровым «мене, текел, фарес». Оставить обиду неотмщенной было невозможно. Судьба Мехельмердера была предопределена. Как и когда это произойдет, дон Эдуардо не знал, но рассчитаться с Мехельмердером он решил при первом же удобном случае.

Глава седьмая

Катарина лежала у самого обрыва. Это было ее любимое место. Уголок, отгороженный, как ей казалось, от всего мира. С одной стороны рощица бетулей и густые заросли черной бромберии. С другой — обрыв. Двадцать метров над водой, а сколько уходит в серую глубину, бог знает. Катарина любила приходить сюда после еженедельной экскурсии в комнату смеха. В будний день выбраться не удавалось, после работы нужно еще часа два упражняться дома на арифмометре: крутить ручку равномерно и быстро, плюс-минус полсекунды. Если не тренироваться дома, реакция притупляется, и тогда может случиться… Катарина старалась не думать о том, что произойдет с нею, если она станет причиной задержки раз навсегда отлаженного процесса. А вот в выходной — другое дело. Обязательная групповая экскурсия в комнату смеха и битье зеркал по команде старшего группы занимало два часа. И хотя тренироваться на арифмометре нужно было и в выходной, Катарине все-таки удавалось выкроить часок, чтобы прийти сюда, к обрыву. В первое время ей здесь чего-то не хватало, и прошло немало дней, прежде чем она догадалась: тишина, никаких привычных звуков. И неожиданно это ей понравилось, хотя и показалось странным: как это может понравиться тишина? Оказывается, может. Катарина просиживала у обрыва, обхватив колени руками и вглядываясь в серую воду, пока обе луны не обегали небо раз двадцать. А иногда и дольше. Но хоть вокруг не было ни души, она ни разу не решилась снять лицо; впрочем, оно ей не мешало.