Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства - Николай Павлович Павлов-Сильванский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В шестидесятых годах, следовательно, в списках Разрядного приказа должно было числиться всего не менее 23 тыс. дворян и детей боярских. Все же московское войско во время Ливонской войны состояло приблизительно из 75 тыс. конницы дворян, детей боярских и их людей, из 20 тыс. человек стрелецкой пехоты и казаков, всадников и пехотинцев, наконец, из 14 тыс. татар и других инородцев и немногих иностранцев (голландцев, шотландцев, греков, датчан и др.); всего же, по счету Середонина, около 110 тыс. человек. В случае надобности собирались, кроме того, даточные и посошные люди, число которых было очень различно[92].
Войско делилось обыкновенно на пять полков: большой, правой руки, передовой, сторожевой и левой руки. Каждый полк составлялся как из дворянской конницы, так и из стрельцов, казаков и татар; последние служили разведчиками. В небольших походах бывало только по три полка: большой, передовой и сторожевой; напротив, в исключительных случаях, например, в Казанском походе 1550 года и Полоцком 1563 года, когда во главе войска находился сам государь, прибавлялись еще царский, или государев полк, и ертоуль, передовой отряд, на обязанности которого лежала разведочная часть и улучшение путей, по которым двигалось главное войско. Артиллерия, или наряд, и обоз составляли также особые части, имевшие самостоятельных воевод. Над каждым полком начальствовал воевода; это же звание носили второй и третий воеводы полка; под их начальством состояли головы, командовавшие отрядами в 1000, 800 и 100 человек; у стрельцов, кроме того, были еще начальники – пятидесятники и десятники.
Иностранцы, посещавшие Россию, очень хвалили русскую артиллерию того времени. Флетчер, подчеркивающий темные стороны Московского государства, полагает, что ни у одного христианского государя его времени не было такой прекрасной артиллерии, как у московского царя. Другие иностранцы удивлялись множеству орудий и снарядов, найденных в крепостях Полоцке и Великих Луках, по взятии их Стефаном Баторием. Нередко, однако, в крепостях недоставало пороха; именно по этой причине крепость Невель сдалась полякам. Благодаря хорошей артиллерии московские воеводы успешно отстаивали свои крепости. При защите крепостей они проявляли большую стойкость и искусство, какого не хватало им для сражений в открытом поле. Чтобы возместить этот недостаток, изобретена была особая подвижная крепость, гуляй-город, следовавшая за войском в походах. Эта крепость-обоз, по описанию дьяка Ивана Тимофеева, была «яко град, тончайшими досками соделан, щитоподобно, в ограждение верным»; она состояла из двух деревянных стен, защищавших воинов спереди и сзади; в стенах были сделаны отверстия, в которые выставляли дула орудий и пищалей; при передвижениях войска эту деревянную ограду разбирали на составные части и перевозили на лошадях.
В открытом поле русские войска часто терпели поражения, обнаруживая неумение сражаться, отсутствие искусных вождей, полный недостаток дисциплины. Одной из главных причин военных неудач Ливонской войны было вооружение, составлявшее самую слабую сторону русского войска и не годившееся уже для войны с западными соседями, поляками и шведами. В семидесятых годах дети боярские, имевшие пищали, составляли самое незначительное меньшинство среди массы, не имевшей огнестрельного оружия; оно было в то время почти исключительно достоянием стрельцов. Но и эти немногие пищали были очень тяжелы, стреляли небольшой пулей и крайне неудобно заряжались. Обычное вооружение составляли лук, сабля, реже – копье, затем панцирь, железная шапка, или шелом. Весь прибор к луку, налучье, колчан и стрелы назывались «саадаком». «Быти ему, сыну боярскому, – читаем в десятне 1577 года, – на службе на коне, в панцире, в шеломе, в саадаке, в сабле, с копьем, да за ним два человека на конях, в панцирях, в шапках железных, в саадаках, в саблях». Некоторые дети боярские вместо панциря имели кольчугу или бехтерец (род кольчуги). Беднейшие дети боярские и их люди шли на войну без доспехов, в одном «тегиляе», кафтане, подбитом пенькою или хлопком, с высоким стоячим воротником и короткими рукавами. Вооружение богатых дворян и воевод, по свидетельству иностранцев, отличалось большой роскошью и великолепием. Военачальники надевали на себя булатную броню и поверх нее одежду (тягиляй или приволоку) из золотой парчи, атласа или бархата с опушкой горностаева меха; богато изукрашенны были их мечи, колчаны, седла и конская сбруя. Во время псковской осады из Пскова выезжали воеводы в золоченых шлемах, атласе и бархате. К концу XVI столетия огнестрельное оружие получает большее распространение среди дворянской конницы. По десятне Ряжского уезда 1594 года большая часть детей боярских должны были служить государеву, цареву службу с пищалями. Однако пищали и карабины не вытеснили совершенно луков даже в половине следующего столетия; по десятне 1647 года многие дети боярские служили по старине с одними саблями и саадаками[93].
Иностранцы, посещавшие Россию, приходили в изумление от выносливости и неприхотливости дворян и их людей во время походов. «Думаю, – говорит англичанин Чанслор, – нет под солнцем людей, способных к столь суровой жизни, какую ведут русские. Хотя они проводят в поле два месяца после того, как земля замерзнет уже на аршин, рядовой воин не имеет ни палатки, ни чего-либо иного над головой; обычная их защита против непогоды – войлок, выставляемый против ветра и бури; когда навалит снегу, русский воин сгребет его и разведет огонь, около которого ложится спать. Так поступает большинство из них, за исключением знатных, доставляющих себе на собственный счет другие припасы. Но и эта жизнь в поле не так изумительна, как их суровость; каждый должен добыть и привезти корм для себя и для своей лошади на месяц или на два; хозяин нередко живет на воде и овсяной муке, перемешанной с солодом, лошадь его должна питаться ветвями и тому подобным». Флетчер также удивляется выносливости русских воинов: «Если бы русский солдат с такой же твердостью духа исполнял те или другие предприятия, с какой он переносит нужду или труд, или столько же был бы способен и привычен к войне, сколько равнодушен к своему помещению и пище, то далеко превзошел бы наших
