Расстрелять - Александр Покровский

Есть у нас, конечно, кое-что, можем мы, конечно, кое-чем ахнуть и устроить им там всем птичкин базар, но связаны мы по рукам и ногам, связаны, перепоясаны, скованы и перебинтованы. И в таком вот запакованном состоянии мы еще не просто должны передвигаться, как пингвины в стаде, мы еще обязаны предотвращать их вражеское поползновение.

- Наши Вооруженные Силы должны! - орут на всех углах те, кто из всего многообразия лучше всего запомнили то, что им должны Вооруженные Силы.

Должны-должны, кто же против? Конечно, должны. Мы всем должны. Ну конечно. А вот вы скажите: а бодаться нам можно? Нет, нельзя. Не дают нам бодаться. Не разрешают. Вот если б нам разрешили бодаться, то мы бы им показали. Ежедневно б бодали.

А как мы недавно безо всякого разрешения америкосов

боданули? Это ж просто праздник души.

Было так: на Черном море ввалился в наши террводы

их крейсер - тысяч на тридцать водоизмещением, и тут же наш СКР, старый, как причальная стенка Графской пристани, пошел ему наперехват.

Это ж просто песня лебединая, когда наш древний дедушка СКР идет ему - современному, толстому, сытому - наперехват. При этом внутри у дедушки все пыхтит, скрипит, визжит и пахнет мерзко. И дрожит в нем все в преддверии схватки.

- Ну, блин! - сказал командир СКРа, которому

велели пойти, но при этом даже гавкать запретили, и который должен был пойти и сделать что-то такое, но при этом ни-ни, ничего международного не нарушить.

- Ну, блин! - сказал командир СКРа. - Сейчас я ему дам! И он ему дал - въехал в крейсер носом. Просто тупо взял и въехал. Америкос вздрогнул. Не ожидал он, оторопел. А наш не успокоился, отошел и опять - трах!

- Ага! - орал командир СКРа в полном счастье. - Ага! Не нравится?! Звезда с ушами! Не нравится?!

СКР все отходил и бросался, отходил и бросался, а америкос все торопел и торопел. Это был миг нашего торжества.

В конце концов американец решил (пока ему дырку насквозь не проделали) слинять из наших вод. Развернулся он и рванул изо всех сил, а наш махонький СКР, совершенно искалеченный, напрягая здоровье, провожал его до нейтрали, умудряясь догонять и бодать

в попку.

В следующий раз следующий американский крейсер в совершенно другом месте снова вторгся в наши священные рубежи.

И тогда на него пошел кто? Правильно - пограничный катер. Катер подошел и сказал крейсеру, что если тот сейчас же не уберется ко всем чертям, то он, катер, откроет огонь.

На катере даже развернули в сторону крейсера свою пукалку, которая в безветренную погоду даже бронежилет не пробивает, и изготовились.

- Вой с ней, с карьерой, - сказал тогда командир катера, напялив поглубже свой головной убор, - сей" час я им устрою симпозиум по разоружению, хоть душа отдохнет.

Но душа у него не отдохнула. Крейсер, передав по трансляции: "Восхищен мужеством советского командира!", развернулся и убыл ко всем чертям.

А еще, дорогие граждане, корабли наши, надводные и подводные, в открытом море облетают самолеты вероятного противника прямо через верхнюю палубу; объезжают, гады, как хотят, да так здорово объезжают, что зубы наши в бессильной злобе скрипят о зубы, а руки сами ищут что-нибудь, что сможет заменить автомат, - гайку, например.

Знаете ли вы, что палуба нашего корабля - это святая святых и наша с вами родная территория? А воздушное пространство над ней вверх до ионосферы, не помню на сколько километров, - это наше с вами воздушное пространство. А враг лезет в наше воздушное пространство и зависает над нашей родной территорией, да так близко зависает, что может нам по морде надавать.

И зависает он, как мы уже говорили, не только над надводными кораблями, но и над подводными лодками, идущими в надводном положении.

Раз завис над нашим атомоходом иноземный вертолет, прямо над ракетной палубой завис, открылась у вертолета дверь, и вылез какой-то тип. Сел этот тип в дверях, свесил свои ножки, достал "лейку" и давай нас фотоаппаратить.

- Дайте мне автомат! - кричал командир. - Я его сниму. Он у меня рыбок покормит.

Долго искали автомат, потом рожок к нему, потом ключи от патронов, потом открыли - оказалось, там нет патронов, потом патроны нашли, а рожок куда-то дели.

Кэп выл. Наконец кто-то сбегал и принес ему банку сгущенки и кэп запустил в него этой банкой.

Вертолет рванул в сторону, фотограф чуть не выпал. Он орал потом, улетая, благим голландским матом и грозил кулаком, а наши непристойно смеялись, показывали ему банку и кричали:

- Эй! Еще хочешь?

А что, запустить мы можем. Особенно если пас пытаются так нахально увековечить.

Однажды наш противолодочный корабль шел вдоль чуждого нам берега, и вдруг катер их береговой охраны отделился от береговой черты - и к нашим. Пристроился и идет рядом. И на палубе у него сразу же появляется тренога, неторопливо, без суеты эта тренога налаживается, фотоаппарат появляется с метровым хлеблом, и фотограф уже начинает по палубе ходить, как в театре, примеряясь, чтоб изобразить наших в полный рост.

Пока он готовился, на верхнюю палубу наш кок выполз, некто мичман Попов удручающих размеров.

- Ишь ты, насекомое, - сказал мичман Попов, наблюдая противника.

Потом он сходил на камбуз и принес оттуда картофелину размером со шлем хоккеиста,

- Ну, держи свои линзы, - сказал кок и, нс целясь, запустил картофелину.

До катера было метров тридцать-сорок. Картофелина летела как из пушки и разбилась она точно об затылок фотографа.

Тот рухнул носом в палубу и лежал на ней долгодолго, а катерок быстренько развернулся и помчался к берегу. Повез своей маме наше изображение.

У кока потом очень интересовались, где это он так кидаться научился.

- В городки надо играть, - сказал кок, авторитетно пожевав, - и тогда сами будете за версту лани в глаз попадать.

Я, когда услышал эту историю, подумал: может, действительно научить весь флот играть в городки - и дело с концом. И будем попадать лани в глаз. Хотя, наверное, в глаз попадать совсем не обязательно. Нужно попасть по затылку, и от этого глаза сами выскочат.

Путь в философию

Адмиралов почему-то всегда тянет туда, где грязь. Именно там устраиваются диспуты, переходящие в монологи о дисциплине, воинском долге, ответственности.

В училище, в маленьком скверике, в углу, там, где всегда курилась банка из-под мусора, адмиралы любили собраться в перерыве вместе с "черными" полковниками с кафедры морской пехоты и за сигаретой непринужденно предаться своим сиюсекундным мыслям вслух о воинском долге, ответственности и порядке.

Полковники, рефлекторно стоящие "руки по швам", почему-то всегда оказывались в той стороне, куда шел дым, и всегда смотрели на адмиралов преданными, слезящимися от дыма и старости глазами добрых боевых волкодавов.

Одна из таких бесед была прервана как раз в тот момент, когда один из адмиралов почти нащупал нужное слово, по-новому оттеняющее его ."личное, адмиральское

отношение к воинскому долгу,

Из-за забора, со свистом разрезая воздух, прилетел и шлепнулся в пыль, не долетев пяти шагов до полковничьей шеренги, портфель, затем через забор перелетел курсант и, приземлившись, на секунду обалдел от обилия зрителей; еще через секунду он уже решительно бежал прямо на полковников. Полковники тут же пришли в движение и ощетинились. Наверное, каждый из них мечтал закрыть собой адмирала.

Курсант, не добежав до полковников каких-нибудь пяти шагов, схватил портфель и, круто развернувшись, бросился назад к забору.

Дружный стадный гам подхватил старую гвардию и бросил ее вслед за беглецом. Тот перебросил портфель и одним прыжком вскочил на забор, но в последний момент он был пойман за ногу самым удачливым и проворным полковником, визжавшим от удовольствия. Удовольствие закончилось быстро: курсант, размахнувшись. лягнул полковника в голову - точь-в-точь как мустанг шакала - и потряс многое из того, что находилось в тот момент в той голове. Полковника - как срубили.

Почему-то курсанта потом так и не нашли, а вот полковника пришлось безвременно проводить на пенсию. Говорят, после этого он стал большим философом.

Муки Коровина

Старпом Коровин был известен как существо дикое, грубое и неотесанное. Огромный, сильный как мамонт, к офицерам он обращался только по фамилии и только с добавлением слов "козел вонючий".

- Ну ты, - говорил он, - козел вонючий! - И офицер понимал, что он провинился.

Когда у офицерского состава терпение все вышло, он офицерский состав - поплакался замполиту.

- Владим Сергеич! - начал замполит, - народ... то есть люди вас не понимают, то ли вы их оскорбляете, ТО ли что? И что это вы за слова такие находите? У нас на флоте давно сложилась практика обращения Друг к другу по имени-отчеству. Вот и общайтесь...

Старпом ушел черный и обиженный. Двое суток он ломал себя, ходил по притихшему кораблю и, наконец, доломав, упал в центральном в командирское кресло. Обида все еще покусывала его за ласты, но в общем он был готов начать новую жизнь.